Крест
Радуйтесь, ибо Господь грядет судить
Вселенская Проповедь Вечного Евангелия. Сайт отца Олега Моленко - omolenko.com
  tolkovanie.com  
Rus
  omolenko.com  
Eng
  propovedi.com  
  Кредо Переписка Календарь Устав Аудио
  Имя Божие 3000 вопросов Богослужения Школа Видео
  Библиотека Проповеди Тайна ап.Иоанна Поэзия Фото
  Публицистика Дискуссии Эра Духа Святого История Фотокниги
  Апостасия РПЦ МП Свидетельства Иконы Стихи о.Олега Стримы
  Жития святых Книги о.Олега Исповедь Библия Избранное
  Молитвы Слово батюшки Новомученики Пожертвования Контакты
Главная страница сайта Печать страницы Ответ на вопрос Пожертвования YouTube канал отца Олега Вниз страницы Вверх страницы К предыдущей странице   К вышестоящей странице   К следующей странице Перевод
YouTube канал отца Олега   Facebook страничка   YouTube канал проповедей отца Олега  


ВКонтакт Facebook Twitter Blogger Livejournal Mail.Ru Liveinternet

Слова прп. Симеона Нового Богослова. Том 3

Слова Преподобного и Богоносного Отца нашего
Симеона Нового Богослова

Икона монастыря преподобного Симеона Нового Богослова в Греции

+ + +   Предисловие к гимнам ученика преп. Симеона Никиты Стифата
+ + +   Начало божественных гимнов, то есть введение.
Гимн I Гимн первый
   О том, что божественный огонь Духа, коснувшись душ, очистившихся слезами и покаянием, охватывает их и еще более очищает; освещая же помраченные грехом части их и врачуя раны, он приводит их к совершенному исцелению, так что они блистают божественной красотою.
Гимн II Гимн второй
   О том, что страх рождает любовь, любовь же, будучи Божественным и Святым Духом, искореняет из души страх и остается в ней одна.
Гимн III Гимн третий
   О том, что Дух Святой пребывает в тех, которые сохранили чистым святое Крещение, от осквернивших же его Он отступает.
Гимн IV Гимн четвертый
   Кому Бог является, и кто чрез делание заповедей приходит в доброе состояние?
Гимн V Гимн пятый
   Четверостишия преп. Симеона, показывающие его любовь к Богу.
Гимн VI Гимн шестой
   Увещание к покаянию, и каким образом воля плоти, сочетавшись с волею Духа, соделывает человека богоподобным?
Гимн VII Гимн седьмой
   Согласно с природою одно только Божество должно быть предметом любви и вожделения; кто приобщился Его, тот сделался причастным всех благ.
Гимн VIII Гимн восьмой
   О смирении и совершенстве.
Гимн IX Гимн девятый
   Кто живет, не ведая еще Бога, тот есть мертвый среди живущих в познании Бога; и кто недостойно причащается (Святых) Таин, для того неуловимо бывает Божественное Тело и Кровь Христова.
Гимн X Гимн десятый
   Исповедание, соединенное с молитвой, и о сочетании Духа Святого с безстрастием.
Гимн XI Гимн одиннадцатый
   О том, что для всякого человека, досаждаемого и злостраждущего ради заповеди Божией, (само) это безчестие за заповедь Божию является славою и честию; и диалог (разговор) ко своей душе, научающий неисчерпаемому богатству Духа.
Гимн XII Гимн двенадцатый
   О том, что желание и любовь к Богу превосходят всякую любовь и всякое человеческое желание; ум же очищающихся, погружаясь в свет Божий, весь обожается, и потому называется умом, Божиим.
Гимн XIII Гимн тринадцатый
   Изъявление благодарности за дары Божии, и каким образом в отце, пишущем это, действовал Дух Святой? Также наставление, изреченное от (Лица) Божия о том, что должно делать, чтобы получить спасение спасающихся.
Гимн XIV Гимн четырнадцатый
   Те, которые отсюда уже чрез причастие Духа Святого сочетались с Богом, и по преставлении из сей жизни, будут там сопребывать с Ним во веки. Если же нет, то противоположное будет с теми, которые являются иными.
Гимн XV Гимн пятнадцатый
   Благодарение за изгнание и скорби, которые претерпел (святой отец) во время гонения на него.
Гимн XVI Гимн шестнадцатый
   Все святые, будучи озаряемы, просвещаются и видят славу Божию, насколько возможно человеческой природе видеть Бога.
Гимн XVII Гимн семнадцатый
   Соединение Всесвятого Духа с очистившимися душами происходит с ясным чувством, то есть сознанием; и в которых (душах) это бывает, те Он соделывает подобными Себе, световидными и светом.
Гимн XVIII Гимн восемнадцатый
   Алфавит, в двустишиях, побуждающий и наставляющий недавно удалившегося от мира восходить к совершенной жизни.
Гимн XIX Гимн девятнадцатый
   Наставление монахам, недавно отрекшимся мира и того, что в мире; и о том, какую должно иметь веру к отцу своему (духовному).
Гимн XX Гимн двадцатый
   Каковым должно быть монаху, и какое его делание или преуспеяние и восхождение?
Гимн XXI Гимн двадцать первый
   Об умном откровении действий божественного света и об умном и божественном делании добродетельной жизни.
Гимн XXII Гимн двадцать второй
   Божественные вещи ясны (и открыты) одним только тем, с которыми чрез причастие Духа Святого весь со всеми соединился Бог.
Гимн XXIII Гимн двадцать третий
   Озарением Духа Святого прогоняется в нас все страстное, как тьма от света; когда же Он сокращает лучи Свои, мы подвергаемся нападению страстей и злых помыслов.
Гимн XXIV Гимн двадцать четвертый
   О том, что иногда и учитель, заботясь об исправлении ближнего, увлекаем бывает в находящуюся в том слабость страсти.
Гимн XXV Гимн двадцать пятый
   Кто от всей души возлюбил Бога, тот ненавидит мир.
Гимн XXVI Гимн двадцать шестой
   О том, что лучше быть хорошим пасомым, чем быть пастырем над нежелающими; ибо не будет никакой пользы тому, кто, стараясь других спасти, сам себя погубит чрез предстоятельство над ними.
Гимн XXVII Гимн двадцать седьмой
   О Божественном озарении и просвещении Духом Святым; и о том, что Бог есть единственное место, в котором все святые по смерти имеют упокоение; отпавший же от Бога (нигде) в другом месте не будет иметь упокоения в будущей жизни.
Гимн XXVIII Гимн двадцать восьмой
   Исполненные любви к Богу слова отца показывают здесь, какое изменение произошло в нем, как он, вконец очистившись, соединился с Богом и из какого каким стал. К концу он, богословствуя, говорит (еще) и об Ангелах.
Гимн XXIX Гимн двадцать девятый
   Соделавшийся причастником Духа Святого, будучи восхищаем Его светом или силою, возвышается над всеми страстями, не терпя вреда от приближения их.
Гимн XXX Гимн тридцатый
   Благодарение Богу за дары, которых (святой отец) удостоился от Него. И о том, что достоинство священства и игуменства страшно даже для Ангелов.
Гимн XXXI Гимн тридцать первый
   О бывшем святому отцу видении божественного света, и как божественный свет не объемлется тьмою в тех, кто, изумляясь величию откровений, помнит и человеческую немощь и осуждает себя самого.
Гимн XXXII Гимн тридцать второй
   Здесь отец с изумлением рассказывает о том, как он видел Бога, подобно Апостолам Стефану и Павлу.
Гимн XXXIII Гимн тридцать третий
   Благодарение Богу за бывшие от Него благодеяния; и просьба научить, ради чего соделавшимся совершенными попускается (терпеть) искушения от бесов; и об отрекающихся от мира – наставление, изреченное от (Лица) Божия.
Гимн XXXIV Гимн тридцать четвертый
   Что значит выражение "по образу", и справедливо человек признается образом Божиим. И о том, что любящий врагов, как благодетелей, является подражателем Бога, а потому, сделавшись причастником Духа Святого, он бывает богом по усыновлению и по благодати, будучи познаваем одними теми, в которых действует (Тот же) Дух Святой.
Гимн XXXV Гимн тридцать пятый
   Просительная и вместе благодарственная молитва (святого отца) к Богу за излитые на него (благодеяния).
Гимн XXXVI Гимн тридцать шестой
   Богословие о единстве во всем Триипостасного Божества; и как (святой отец), смиряя себя, (этим исповеданием) посрамляет самомнение мнящих о себе, что они нечто.
Гимн XXXVII Гимн тридцать седьмой
   Учение с богословием о действиях святой любви, то есть самого света Духа Святого.
Гимн XXXVIII Гимн тридцать восьмой
   Учение с богословием, в котором (говорится) о священстве и вместе о безстрастном созерцании.
Гимн XXXIX Гимн тридцать девятый
   Благодарение и исповедание с богословием, и о даре и причастии Святого Духа.
Гимн XL Гимн сороковой
   Благодарение с богословием и о тех действиях, по которым наименована Божественная благодать Духа.
Гимн XLI Гимн сорок первый
   Точное богословие о неуловимом и неописуемом Божестве, и о том, что Божественное естество, будучи неописуемо (неограниченно), не находится ни внутри, ни вне вселенной, но и внутри и вне есть, как причина всего, и что Божество только в уме уловимо для человека неуловимым образом, как лучи солнца для глаз.
Гимн XLII Гимн сорок второй
   О богословии и о том, что Божественное естество неизследимо и совершенно непостижимо для людей.
Гимн XLIII Гимн сорок третий
   О богословии и о том, что сохранившие образ (Божий) попирают злые силы князя тьмы; прочие же, у которых жизнь проходит в страстях, находятся в его власти и царстве.
Гимн XLIV Гимн сорок четвертый
   О богословии и о том, что ум, очистившись от вещества страстей, невещественно созерцает Невещественного и Невидимого.
Гимн XLV Гимн сорок пятый
   О точнейшем богословии и о том, что не видящий света славы Божией хуже слепых.
Гимн XLVI Гимн сорок шестой
   О созерцании Бога или вещей Божественных, о необычайном действии Духа Святого и о свойствах Святой и Единосущной Троицы. И о том, что не достигший вступления в Царство Небесное не получит никакой пользы, хотя бы он был и вне адских мук.
Гимн XLVII Гимн сорок седьмой
   О богословии и о том, что не изменившемуся чрез причастие Святого Духа и не сделавшемуся с познанием богом по усыновлению непозволительно учить людей (вещам) божественным.
Гимн XLVIII Гимн сорок восьмой
   Кто есть монах и какое его делание? И на какую высоту созерцания взошел этот божественный отец?
Гимн XLIX Гимн сорок девятый
   Моление к Богу и как этот отец, соединяясь с Богом и видя славу Божью, в нем самом действующую, приходил в изумление?
Гимн L Гимн пятидесятый
   Общее наставление с обличением ко всем: царям, архиереям, священникам, монахам и мирянам, изреченное и изрекаемое от уст Божиих.
Гимн LI Гимн пятьдесят первый
   О том, что славные земли и гордые богатством прельщаются тенью видимого; презревшие же настоящее необманчиво делаются причастниками Божественного Духа.
Гимн LII Гимн пятьдесят второй
   Блестящее изследование о мысленном рае и о древе жизни в нем.
Гимн LIII Гимн пятьдесят третий
   Моление и молитва Преподобного к Богу о (даровании от) Него помощи.
Гимн LIV Гимн пятьдесят четвертый
   Молитва ко Святой Троице.
Гимн LV Гимн пятьдесят пятый
   Другая молитва ко Господу нашему Иисусу Христу о Святом Причащении.
Гимн LVI Гимн пятьдесят шестой
   О том, что каждому из людей Бог дал прирожденное и полезное дарование чрез Духа Святого, чтобы действовать не так, как сам он желает, но как предопределено от Него, дабы не быть безполезным среди (членов) Церкви Его.
Гимн LVII Гимн пятьдесят седьмой
   О том, что смерть касается и более крепких по природе.
Гимн LVIII Гимн пятьдесят восьмой
   Как этот божественный отец, видя славу Божию, был действуем Святым Духом. И о том, что Божество находится внутри и вне всего (мира), но Оно и уловимо и неуловимо для достойных; и что мы – дом Давидов; и что Христос и Бог, соделывающийся многими нашими членами, есть Один и Тот же и пребывает нераздельным и неизменным.
Гимн LIX Гимн пятьдесят девятый
   Послание к монаху, вопрошавшему (святого отца): как ты отделяешь Сына от Отца, мыслию или делом? В нем найдешь богатство богословия, опровергающего его (вопрошателя) хуление.
Гимн LX Гимн шестидесятый
   Путь к созерцанию божественного света.
+ + +  О гимнах преп. Симеона Нового Богослова.

Предисловие Никиты Стифата, монаха и пресвитера Студийского монастыря, на книгу божественных гимнов преподобного отца нашего Симеона.

Весьма возвышенное, поднимающееся превыше чувств (содержание) того, что написано здесь, и высота богословия и глубина непосредственного знания его не для всех, думаю, понятна и доступна, потому что, будучи озарена божественными отблесками неприступного света превыше всякого человеческого разумения, она требует для постижения предлагаемых вещей таковых, которые, благодаря здравому разуму, обладают крепкими душевными чувствами, чрез дыхание Духа окрылены умом к высоте и имеют ясный образ мыслей, весь всецело обращенный к небесам и проникающий в глубины Божии. Поэтому я, воздавая должное почтение учителю (своему), счел весьма благовременным, очень полезным и пригодным предупредить тех, которые пожелали бы разумом склониться сюда, дабы некоторые, худо, разумеется, и без опыта воспринимающие божественные, сверхчувственные вещи, по неопытному наблюдению глубин Духа и имея ум необученный упражнением в божественных вещах, не причинили самим себе вреда от этих вещей вместо пользы.

Итак, должно знать, что кто предпочитает склониться к писаниям богословов, привлекаемый к этому любовию к чтению, тот прежде всего, будучи верным, должен телом и духом убежать мира и всего вообще находящегося в мире, стряхнувши с себя временное наслаждение удовольствиями, – положить, следовательно, доброе основание на твердом камне веры чрез делание и соблюдение заповедей Христовых и на нем искусно созидать дом добродетелей, совлечься ветхого человека, тлеющего в похотях его, и облечься в здравого, обновляемого во Христа, достигши, конечно, возможно высокого совершенства, пришедши в мужа совершенна, в меру возраста исполнения Христова. Должно же ему еще предочиститься, предосветиться и просветиться Духом; прежде узреть всякую тварь чистым оком ума, научившись прежде предугадывать вдали слова и движения ее; стать вне видимых низменных вещей, то есть превыше всякой плоти и чувства. Потом, ясно открывши уста, силою привлечь благодать Духа, и исполнившись оттуда благ света, соразмерно очищению, внятно богословствовать о бывших в нем свыше священных отображениях. И таким образом, имея как бы дальновидный ум, склониться пред тем, что написано здесь. Я говорю о сочинении, принадлежащем возвышеннейшему и богословнейшему уму блаженнейшего и треблаженного отца Симеона. Поэтому кто влечется еще вниз грудью и чревом, то есть земными помыслами и вещественными пожеланиями своими, будучи связан узами обольщающего мирского чувства, кто нечист и сильно поврежден в чувствах ума, того мы предупреждаем, чтобы он не дерзал читать написанное здесь, дабы, смотря на лучи солнца с гноем на глазах, не был он ослеплен, потеряв и то слабое зрение очей (какое имел). Ибо прежде должно очиститься от всякой болезни и нечистоты помыслов, и таким образом приблизиться к чистому и сверхбезпредельному, в безпредельность светящему солнцу и беседовать с ним, – как к тому, которое сообразно нам является чувственным образом, так и к Солнцу правды и посылаемым от Него разумным и мысленным лучам, потому что изследовать глубины Духа свойственно только тем, которые освещены с вершины, конечно, очищения невещественным светом Божиим и стяжали совершенно просвещенный ум вместе и душу. Прочим же весьма полезно и прилично бить себя в грудь, испрашивая милости свыше.

Итак, могущему верно изучить слова этого божественного отца и изследовать их глубину должно с разумением смотреть на его изступление и обожение, как он, будучи как бы вне плоти и тела и всякого чувства, восхищаем был духом от земли к небесам и к Богу, чудным образом удостаивался Божественных откровений и видел в себе действия божественного света, богоприлично действовавшие в нем; как он, одержимый любовию к Богу, как бы уязвленный ею, призывал и называл Его различными божественными наименованиями, подражая в этом великому Дионисию и подобным образом совосхищаемый с ним от земли. Так как и в последнем было то же самое: испытывая действия божественного света, этот высокоумный муж, подобно ему, славно воспевал Бога, как виновника всех вещей, многоименно от всех имеющих (в Нем) причину вещей называя Его "то благим, то прекрасным, то мудрым, то возлюбленным, то Богом богов, то Господом господей, то Святым святых, то вечным, то сущим и виновником веков, то подателем жизни, то Премудростию, то Умом, то Словом, то ведущим, то содержащим все сокровища всякого знания, то силою, то сильным, то Царем царствующих, то ветхим деньми, то нестареющимся и неизменным, то спасением, то правдою, то освящением, то искуплением, то по величию превосходящим все, то являющимся в тонком дыхании ветра, в душах и телах, и в тех, в коих Сам Он пребывает, равно как на небе и на земле, будучи всегда и везде Самому Себе тожественным, находясь в мире и будучи премирным, пренебесным, пресущественным, являясь солнцем, звездою, огнем, водою, дыханием росы, облаком, камнем и скалою, – всем существующим и будучи ничем из существующего".

Отсюда и сам великий в божественных вещах Дионисий в сочинении "О божественных именах", подобно изступлению в Боге этого божественно-великого отца, как бы сосвидетельствуя ему чрез свои писания, говорит совершенно то же: "Итак, Причине всего, существующей превыше всего, прилична и безыменность и все то, чему принадлежат существующие имена, дабы она точно была царем всего сущего, и около нее было все и от нее, как причины, начала и конца, зависело, и сама она, по речению, была всяческая во всех (1 Кор.15,28), и по справедливости воспевается основание всего" … И немного спустя: "все в ней просто и неограниченно предшествовало существующему, по причине всесовершенных доброт одной ее – всевиновной Премудрости, Которая от всех существующих вещей соответственным образом воспевается и именуется. Поэтому богословы чтут не одни эти божественные наименования, заимствованные от частных промыслительных действий ее, совершенных уже или еще предусматриваемых, но и от таких божественных явлений, просвещавших таинников и пророков, какие когда-либо были в священных храмах или где-либо в другом месте. Сообразно тем или другим причинам и силам они именуют вышеобразную и вышеимянную Благость, прилагая к ней образы и подобия человека, или огня, или янтаря, воспевая глаза ее и уши, лицо и волосы, руки и хребет, крылья и плечи, задняя и ноги, пририсовывая к ней венки и седалища, кубки и чаши и некоторые другие таинственные изображения".

Да, этот божественный муж (Симеон), вконец очистившись душою, о чем громче сильнозвучащей трубы вопиют уже писания его, удостоился великих откровений, неизреченных созерцаний, таинственной беседы и божественных гласов, свыше чудным образом провозглашенных ему, – вкратце сказать, удостоился апостольской благодати, весь возжегшись от Божественного Духа, от божественного огня. Поэтому, и не вкусив вполне внешнего знания наук, красноречием слов, обилием (божественных) имен и разсудительностью он выше всякого ритора и мудреца возвысился до высоты премудрости, как поистине мудрый в божественных вещах и богослов весьма сведущий в догматах. И не диво. Ибо премудрость Божия, по словам Премудрого, по чистоте своей сквозь все проходит и проникает. Она есть дыхание силы Божией и чистое излияние славы Вседержителя … Она – одна , говорит он, но может все и, пребывая в самой себе, все обновляет и, переходя из рода в род в святые души, приготовляет друзей Божиих и пророков, ибо Бог никого не любит, кроме живущего с премудростию (7,24-25;27-28).По этой причине, возжелав премудрости, он возлюбил доброту ее, и возлюбив по Соломону, взыскал трудами любомудрия и подвижничества, и обрел ее. Найдя же, умножил со слезами и не без труда, поэтому и дано было ему разумение. Он призвал ее с твердою верою, и сошел на него Дух премудрости, отсюда он в продолжение всей жизни имел от нее неусыпаемый безыскусственный свет. А чрез него и пришли к нему все вместе блага жизни вечной и неисчислимое богатство премудрости и ведения. Подлинно, безхитростно научившись от Бога неизреченным таинствам, он без зависти сообщил о них всем чрез свои писания для духовной радости вместе и пользы. Он не уподобился неразумному рабу, скрывшему данный ему от Бога талант, но, как верный домоправитель, благоразумно не зарыл, по писанному, богатства неисчерпаемой мудрости, которое получил от Бога. Без хитрости , говорит он, я научился, и без зависти преподаю, не скрываю богатства ее (Прем.7,13). Поэтому язык его – разженное сребро, душа его полна правды, уста его, как истинного праведника, ведали возвышенные речи, и гортань его изливала благодатные токи и неизреченную Божию премудрость. Происходило же это от великого поистине смиренномудрия его и чистоты. Ибо уста смиренных, говорит Соломон, поучаются премудрости, и в добром сердце мужа почиет премудрость, в сердце же неразумных она не познается (Притч.11,2; 14,33). Будучи действительно исполнен смиренномудрия, он непрестанно имел сердечное попечение о премудрости Божией, которая, по сказанному, познается вообще смиренными сердцем, а не неразумными мудрецами мира. И свет Божий поистине всегда был дыханием его. Имея последний в уме, как бы светильник, он говорил и весьма ясно со знанием писал о том, что умно, как оракул, видели очи его. Я то говорю, говорит он, что видели очи мои. И говоря это, он весьма ясно от существующих вещей воспевал Божество, как являющееся общим достоянием для всего сущего. Так как "благо вообще не пребывает несообщимым ничему из существующего, как говорит великий в божественных вещах Дионисий, но оно само по себе постоянно благоприлично является в то время, когда осенит сверхсущественный свет чрез соответствующие озарения каждой из существующих вещей, и к возможному созерцанию себя, сообщению и уподоблению простирает умные токи, как обычно ему и священноприлично ниспадающие".

Итак, следуя во всем предшествовавшим ему богословам, Симеон не изследовал в гимнах и священно-благоговейных размышлениях того, что сокровенно в Божестве превыше ума и естества, как говорит о богословах Дионисий, а всецело почитая неизреченные таинства благоразумным молчанием, в священных помышлениях простирался к озарявшим его лучам. И ими обильно просвещаемый и освещаемый, проникался от них премирными образами и впечатлениями для богоначальных и богоприличных гимнов и священных песнословий, делался способным к созерцанию даруемого чрез них соответственно его состоянию богоначального Света и с любовию воспевал благоподателя Господа, как виновника всякого священноначалия и светоявления. Таков древний вид проявления родоначальной Премудрости. Ибо свыше нисходящая благодать Духа, которая сопребывала с древними верными мужами, издревле любомудрствовавшими отеческою философиею, возбуждала таким образом умы их к исполненным любви божественным гимнам и разного рода стихословиям. Чрез это она дивным образом показывала их для современников поэтами – составителями песней, гимнов и божественных мелодий. Они же обычно соделывались таковыми и премудро достигали этого не от обучения познаниям и совершенного упражнения в науках, но от философии, которая изследует свойства души, от высшего подвижничества и хранения главных добродетелей. Кто расположен к сказанному, тот пусть убедится в том из письменного документа, обратившись к Филону Иудею, как-то к сочинению его, надписанному таким образом: "О жизни созерцательной или о молящихся", из него он узнает достоверность наших слов. Для подтверждения сказанного мы возьмем оттуда некое краткое изречение, где он так говорит: "Таким образом, они не созерцают только возвышенные предметы наблюдением чистого ума, но и составляют в различных стихах и мелодиях песни и гимны, необходимо начертанные наиболее священными числами".

Итак, что богоглаголиво воспето этим отцом в божественных наименованиях, то говорит и Дионисий великий, посвященный в таинства божественных речений. Но всякое как бы сказать священное песнословие богословов, вырабатывающее выразительные божественные наименования для благодетельного прояснения Божественной природы, никто не обретет без душевного, разумеется, усилия и не изследовав божественных Писаний чистым умом. Да и тот же самый отец, будучи весьма твердо уверен относительно наших слов, так ясно прибавляет в пользу сказанного, говоря в другой раз: "Боговидные умы, подражая Ангелам, насколько возможно, и соединяясь с ними, то есть с божественными Ангельскими силами (так как у обоженных умов во время прекращения всякой умственной деятельности бывает такое же единение с пребожественным Светом, как и у тех), воспевают его совершеннейшим образом чрез обнажение от всех существующих вещей. Это поистине – умы сверхъестественно озаренные по причине блаженнейшого единения с Ним, потому что Он есть Виновник всего существующего, Сам же – ничто из существующего, как сверхсущественно изъятый от всего". Итак, зная это, божественный отец Симеон, как премудрый богослов, воспевал Божественную, сверхъестественную природу то как безымянную, то как причину всякого имени именуемого, богословствуя о ней, как о безымянно пребывающей превыше всего. С одной стороны, собирая из различных богословских учений то, что является предметом настоящего сочинения, и пользуясь для своих целей сказанным, как бы некоторым образцом, он выступил на путь развития умных божественных наименований. С другой стороны, разсматривая богозрящим умом богоявленные образы и созерцания, удостоверяемый божественным преданием Апостола, он приложил "Святая святым". И священно усмотренные им божественные видения он без зависти показал тем, которые волею судеб следовали за ним, как первый – вторым и слабейшим, соразмерно с их состоянием, преподав по достоинству священные предметы сознательно и всецело участвующим в священническом совершенстве. "Шуток же и насмешек не посвященных в таинства тех предметов он удалялся, лучше же сказать тех самых людей, когда некоторые оказывались таковыми, будучи сам свободен от такого богоборчества". Правда, это удаление он позволял себе делать не для многих, пока был и являлся в живых, хотя и доверял тому великому Дионисию, который так пишет к Тимофею: "Смотри, говорит, как бы не обратить тебе в посмешище Святое святых. Будь же богобоязлив и таинства Божии почитай умным и незримым ведением, храня эти не подлежащия сообщению и непорочные таинства от несовершенных и священноприлично сообщая их одним только посвященным из иереев со священным просвещением. Так предало нам – богопочитателям богословие". Поэтому и мы, научившись у него этому и зная высоту и глубину и широту его мудрости, чрез сказанное и настоящее (свое) слово отлучаем совершенно тупых и не посвященных в таинства, не желая износить им этих предметов, и ясно раскрывая их одним тем, разумеется, которые имеют уши священно отверстыми по причине попечения их о нравах и о божественном разумении, просто сказать – святым по жизни и высшему ведению. Ведь этого и божественный Павел желает, пиша так к Тимофею: сия предаждь верным человеком, иже довольни будут и иных научити (2 Тим.2,2).

Итак, восшедшие от любомудренного деяния к созерцанию и пришедшие в глубину богословских мыслей пусть с верою обратятся к этому исследованием души, и я вполне уверен, они трижды получат великую пользу. Прочие же, ум которых разсеян по многим разным предметам и омрачен тьмою неведения, которые не знают, что означает иногда деяние и созерцание и откровение Божественных Таин, те пусть воздержатся от чтения здесь написанного. Ибо имеющие ум, не вмещающий возвышенных речей и откровений, попирают обычно и оскверняют божественные предметы, не будучи в состоянии возвести взор ни к чему из того, что превышает нас. Тогда как до ангельской жизни всякая душа, будучи безсмертной и умной, возвышается не иначе, как хорошо, наконец, очистившись помощию Божественной силы, согласно словам священнотаинника Дионисия, который говорит таким образом: "Подобно тому, как в некотором круге бывает неблуждающее тело, так и для нее самой (то есть души) во всяком кругообразном движении и единовидном собрании отвне умных сил ее проявляется богодарованный ей благодетельный закон, который, обращая ее от многих внешних предметов и собирая сначала в себя саму, а затем в состояние простоты, соединяет чрез соединенные воедино Ангельския силы. Ибо чрез них, как добрых руководителей, души с их добрыми свойствами вслед за священными и святыми умами возводятся к тому же самому благодетельному закону всех вещей, и соответственно очищению их, приобщаются изливаемым оттуда озарениям, по мере силы обильно участвуя в даре Добровидного". Не думаю, чтобы справедливо было возвышенные созерцания ее (то есть души) подвергать опасности и исполненное любви богословствование передавать недоверчивому слабому слуху, заткнутому от зависти и неверия, или лучше сказать, душам, покрытым густою тьмою неверия и попираемым лошаками и ослами или драконами и змеями, нечистыми, говорю, и гибельными страстями, потому что святые предметы несообщими для всех, ведущих жизнь собакообразную и свинообразную. Таковым они не даются, как оракул, им, конечно, и не бросают жемчужин слова. Восходящим же чрез крайнюю чистоту до подобного состояния святости, предметы эти сообщаемы бывают с несказанным и божественным наслаждением для них, и так как они суть ясные светы и порождения Божественного огня, то и усвоиваются направленною к ним мудростию и возвышенностию. Да будет так.

После же того, как поистине божественная и чистейшая душа наставника нашего возвысилась до таковой высоты и удостоилась таких видений и такой благодати рыбарей – Апостолов, достигши, благодаря ясности огненного ума своего, того благодетельного закона всех вещей, теперь все души праведных, восходя на ту же высоту, обильно приобщаются озарениям ее. О чем во всеуслышание вещают творения его – излияния любви в его божественных гимнах, как не о том, что святая душа его растворилась с Тем, Кто свят по природе, и с древними святыми, как свет со светом, огонь с огнем и луч с солнцем, как вторичное с первичным, как образ и подобие со своим Первообразом и Самою Истиною? Как не воспеть гимнами ту душу, которая, будучи достойна всяких гимнов и похвальных слов, превосходит их и всякую славу земную вместе и человеческую? Да падет же зависть, всегда завидующая добру, и да будет восхвален Симеон, весьма достойный гимнов и всяких хвалений. Ради этого и мы со священными свидетельствами наиболее пространно изложили это слово, направленное против порицателей святых. Ведь если эти откровения и голоса не суть гласы Божии и души обожившейся, бывшей вне всякого мирского чувства и всецело святой, то едва ли что-либо другое из дел человеческих, совершаемых нами со всяким усердием, может показаться вполне возможным для Бога и похвальным для людей, хотя для высшей Божией мудрости и знания и это не является славным и знаменитым.

Итак, эти (строки) к исполненным любви божественным гимнам учителя предложены нами ради одержимых завистию к добру, неверием и неведением, чтобы те, которым попадутся они, или пусть сделаются сперва лучшими по самому намерению, став выше зависти и клеветы, дабы прославить, насколько возможно, того, кто славил Бога деянием и словом и созерцанием, освятив в своих членах то имя, которое превыше всякого имени, или, как не вкусившие (духовных) благ и совершенно не вмещающие, по причине присущей им тупости, возвышенных созерцаний, пусть и в руки не берут этих гимнов и не изследуют с любопытством того, что написано здесь.

Начало божественных гимнов, то есть введение.

Прииди, Свет истинный. Прииди, жизнь вечная. Прииди, сокровенная тайна. Прииди, сокровище безымянное. Прииди, вещь неизреченная. Прииди, лицо непостижимое. Прииди, непрестанное радование. Прииди свет невечерний. Прииди, всех хотящих спастись истинная надежда. Прииди, лежащих восстание. Прииди, мертвых воскресение. Прииди, могучий – все всегда делающий, преобразующий и изменяющий одним хотением. Прииди, невидимый, совершенно неприкосновенный и неосязаемый. Прииди, всегда пребывающий неподвижным и ежечасно весь передвигающийся и приходящий к нам, во аде лежащим, – Ты превыше всех небес пребывающий. Прииди, имя превожделенное и постоянно провозглашаемое, сказать же, что именно – Ты, или узнать, каков Ты и какого рода, нам совершенно невозможно. Прииди, радость вечная. Прииди, венок неувядающий. Прииди, великого Бога и Царя нашего порфира. Прииди, пояс кристалловидный и драгоценными камнями усеянный. Прииди, подножие неприступное. Прииди, царская багряница и поистине самодержавная десница. Прииди Ты, Которого возлюбила и любит несчастная душа моя. Прииди один к одному, потому что я один, как Ты видишь. Прииди, отделивший меня от всех и соделавший на земле одиноким. Прииди, Сам соделавшийся желанием во мне и сделавший, чтобы я желал Тебя, совершенно неприступного. Прииди, дыхание и жизнь моя. Прииди, утешение смиренной души моей. Прииди, радость и слава и беспрестанная утеха моя. Благодарю Тебя, что Ты, сущий над всеми Бог, сделался единым духом со мною неслитно, непреложно, неизменно, и Сам стал для меня всем во всем – пищей неизреченной, совершенно даром доставляемой, постоянно преизливающейся в устах души моей и обильно текущей в источнике сердца моего, одеянием блистающим и демонов попаляющим, очищением омывающим меня непрестанными и святыми слезами, которые присутствие Твое дарует тем, к которым приходишь Ты. Благодарю Тебя, что Ты сделался для меня днем невечерним и солнцем незаходимым – Ты, не имеющий, где сокрыться, и все вместе наполняющий славою Твоею. Ведь Ты никогда ни от кого не скрывался, но мы, не желая прийти к Тебе, сами скрываемся от Тебя. Да и где Ты сокроешься, нигде не имеющий места упокоения Твоего? Или зачем бы Ты скрылся, никого решительно не отвращающийся, никем не гнушающийся? Итак, вселись во мне ныне, Владыка, и обитай и пребывай во мне рабе Твоем, Блаже, нераздельно и неразлучно до смерти, дабы и я во исходе моем и по исходе в Тебе находился, Благий, и соцарствовал с Тобою – Богом, сущим над всеми. Останься, Владыка, и не остави меня одного, чтобы враги мои, всегда ищущие поглотить душу мою, придя и найдя Тебя, пребывающим во мне, совершенно убежали и не укрепились против меня, увидев Тебя, крепчайшего всех, упокоевающимся внутри, в доме смиренной души моей. Ей, Владыка, как вспомнил Ты меня, когда я был в мире, и не знавшего Тебя Сам избрал меня, отделив от мира и пред лицом славы Твоей поставив, так и ныне чрез обитание Твое во мне соблюди меня всегда внутри стоящим и неподвижным. Дабы, непрерывно созерцая Тебя, я мертвый жил, и имея Тебя, я всегда бедный был богат и богаче всех царей, и едя и пия Тебя, и ежечасно облекаясь в Тебя, я ныне и в будущем наслаждался неизреченными благами. Ибо Ты – всякое благо и всякая утеха, и Тебе подобает слава Святой и Единосущной и Животворящей Троице, во Отце и Сыне и Святом Духе почитаемой, познаваемой, поклоняемой и служимой всеми верными ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

Гимн первый

О том, что божественный огонь Духа, коснувшись душ, очистившихся слезами и покаянием, охватывает их и еще более очищает; освещая же помраченные грехом части их и врачуя раны, он приводит их к совершенному исцелению, так что они блистают божественной красотою.

Поистине Божество есть огонь, как сказал Владыка, так как Он пришел, чтобы низвести его … (Лк.12,49). Но на какую землю, скажи мне? – На людей, конечно, земное мудрствующих. О том, что Он хотел и хочет возжечься во всех, послушай, чадо, и познай глубину божественных таинств. Итак, какого рода этот божественный огонь? Не считаешь ли ты его видимым, тварным или уловимым? – Он отнюдь не таков. Если бы ты был посвящен в его тайну, то достоверно бы знал, что он неудержим, несотворен, невидим, безначален и нематериален, совершенно неизменен, равно как неописуем, неугасим, безсмертен, совершенно неуловим, будучи вне всех тварей: вещественных и невещественных, видимых и невидимых, безтелесных и телесных, земных и небесных, – вне всех их пребывает он по природе, по сущности и, разумеется, по власти. Итак, скажи мне, в какое вещество ввергается он? – В души, преизобильно имеющие главнее всего милость и прежде этого и вместе с этим веру и дела, ее подтверждающие. Когда приобретены бывают эти добродетели, тогда как в светильник, полный елея и пакли, Владыка ввергает огонь, которого мир не видел и не может видеть. Миром же я называю находящихся в мире и мирское мудрствующих. Подобно тому, как светильник возжигается тогда (я говорю в чувственных образах), когда прикоснется к огню, так, духовно разумей, и божественный огонь, прикасаясь к душам, воспламеняет их. Прежде чем прикоснется, как он может возжечь? А прежде чем не будет ввержен, как прикоснется? Поистине никак не может. Когда же светильник горит и ясно всех освещает, не погаснет ли он, если не станет елея?

Но обрати внимание на нечто другое – важнейшее, что более всего меня устрашает. В то время, когда светильник мой ярко горит при изобилии елея и пакли, мышь или какое-либо другое животное, придя, опрокидывает светильник или, вылизав мало-помалу, уничтожает елей и съедает паклю, – и лампада угасает. Еще удивительнее то, что когда пакля, называемая фитилем, вся погружается в елей, тогда огонь тотчас угасает, – и светильник мой, перестав светить, делается совершенно темным. Под светильником разумей душу мою, под елеем – добродетели, фитиль же – это ум мой. Появляясь в нем, божественный огонь освещает душу вместе и весь дом тела моего и находящихся в доме, то есть мысли и намерения. Так бывает, когда огонь этот светит. Если же появится зависть, или злопамятство, или славолюбие, или какая-либо другая похоть некоего удовольствия или страсти и опрокинет светильник, то есть (доброе) расположение души моей, или вылижет елей, говорю, добродетелей, ум же мой, который, как я сказал, поистине есть фитиль, имеющий в себе ярко светящий божественный свет, либо весь поглотит дурными мыслями, либо весь погрузит в елее, то есть когда ум, помышляя о своих добродетельных деяниях, впадет в самомнение и ослепнет, – если от одной из этих причин или от чего-либо другого светильнику моему случится угаснуть, то, скажи мне, где тогда будет огонь, или что сделается с ним? Останется ли он в светильнике или исчезнет из него? О неразумие, о безумие! Как можно допустить, чтобы светильник возжегся без огня, или огонь остался в нем без вещества? Ведь огонь всегда ищет и стремится охватить вещество. Но наше дело, конечно, – изготовлять это вещество и вполне охотно представлять самих себя в качестве светильников с елеем – украшенных всякими добродетелями, фитиль же ума держать прямо, чтобы он, коснувшись огня и мало-помалу возжегшись, оставался в таком состоянии у тех, которые стяжали последний. Иначе ведь этот огонь (пусть никто не обольщается) – невидим, недержим и совершенно неуловим, потому что он, как сказал я, пребывает вне всех тварей; неуловимо же уловимым делается он чрез неизреченное соединение и описуемым точно также в неописуемом образе.

Не изследуй же этого вовсе ни на словах ни в мыслях, но проси ниспослать тебе тот огонь, который научает и ясно показывает стяжавшим его все это и еще более таинственные вещи неизреченным образом. Внимай же, чадо, этим сокровеннейшим таинствам, если желаешь. Когда божественный огонь возсияет, как сказал я, и прогонит рой страстей, и дом души твоей очистит, тогда он смешивается с нею без смешения и соединяется несказанно, существенно, с сущностью ее, весь со всею совершенно, и мало-помалу озаряет ее, делает огнем, просвещает, и при том как? – Так как и сказать я не могу. Тогда двое, душа с Творцом делаются едино, и в душе пребывает Творец, один с одною весь Тот, Кто дланию Своею содержит всю тварь. Не сомневайся, Он весь с Отцом и Духом вмещается в одной душе и душу внутри Себя объемлет. Разумей, смотри, внимай этому … Я ведь сказал тебе, что душу содержит внутри Свет нестерпимый и неприступный для Ангелов, опять же и Сам в душе обитает, отнюдь не сожигая ее. Познал ли глубину таинств? – Человек, малый среди видимых вещей, тень и прах, имеет внутри себя Бога всего, на одном персте Которого повешена тварь, и от Которого всякий имеет бытие, жизнь и движение. От Него – всякий ум, душа и разум разумных существ, неразумных же – дыхание. Оттуда же происходит бытие всех животных, как одаренных умом, так и одаренных чувствами. Имеющий Его, кто бы он ни был, и носящий внутри себя, и созерцающий красоту Его как стерпит он пламя желания? Как снесет огонь любви? Как не источит горячих слез от сердца? Как поведает чудеса эти? Как исчислит то, что совершается в нем? Как и умолчит совершенно, будучи принуждаем говорить? Ибо он видит себя во аде, благодаря сиянию, говорю, света. Никто ведь из седящих там не может познать себя прежде озарения божественным светом, но все они находятся в неведении о том мраке, тлении и смерти, коими одержимы. Однако душа та, говорю я, видит просвет и понимает, что вся она находилась в страшнейшей тьме, под крепчайшею стражей глубочайшего неведения. Тогда видит она, что все то место, где она заключена, есть болото, наполненное нечистыми ядовитыми гадами. Себя же саму она видит связанной и скованной узами по рукам вместе и по ногам, изсохшей и загрязненной, вместе с тем израненною укушениями змей и что плоть она носит вспухшую и со множеством червей. Видя это, как не содрогнется она? как не восплачет? как не вскричит, горячо каясь и прося исторгнуть ее от тех страшных уз? Всякий, кто бы действительно увидел это, и возстенал бы, и взрыдал, и пожелал бы последовать источнику света – Христу.

Итак, когда я делаю то, что сказал, и припадаю к источнику света (хорошо внимай словам моим), Он касается руками моих уз и ран, и где прикоснется рукою или приблизится перстом, там тотчас разрешаются узы, черви вымирают, исчезают раны, и вместе с ними спадает грязь и мелкие пятна плоти моей. Все это стягивается и заживает так хорошо, что на месте раны совершенно не видно бывает рубца, но скорее Он соделывает то место блистающим, подобно Божественной руке Своей, – и дивным чудом бывает тогда плоть моя! Не только, говорю, существо души, но также и члены тела моего, приобщившись божественной славы, блистают божественным светом. Видя, как это совершилось над частию тела моего, как не пожелаю я и не стану молить о том, чтобы и все мое тело избавилось от зол и точно также получило то здравие и ту славу, о каких я сказал? И когда я делаю это, лучше же, и еще горячее молюсь, и когда соразмерно чудесам изумляюсь, благий Владыка, передвигая Свою руку, касается прочих частей тела моего, и я вижу, как они таким же образом, как раньше сказано, очищаются и облекаются в божественную славу. Итак, лишь только я очистился и освободился от уз, Он подает мне Божественную руку, поднимает из болота, весь, обнимая меня, падает на шею и (увы мне! как я стерплю это) безпрестанно целует меня. Когда же я весь изнемог и лишился сил (горе мне, как напишу я это), Он берет меня на плечи, – о любовь, о благость! … изводит из ада, от земли и из мрака, и вводит меня в иной либо мир, либо воздух, чего вообще я не могу выразить. Я знаю только, что свет меня и носит, и содержит, и возводит к великому Свету, коего великое божественное чудо совершенно не в силах, думаю, изречь или высказать друг другу даже Ангелы. Когда я был там, Он снова показал мне то, скажу тебе, что находится во свете, лучше же, что от света, дал мне уразуметь то дивное возсоздание, которым Сам возсоздал меня, избавил меня от тления и всего меня освободил от смерти, с ощущением этого даровал мне безсмертную жизнь, отделил меня от тленного мира и присущих миру вещей, облек меня в невещественную и световидную одежду, надел также обувь, перстень и венец – все нетленное, вечное, необычайное для здешних вещей, сделал меня неощутимым, неосязаемым и – о чудо! – невидимым подобно тем невидимым (вещам), с которыми соединил меня.

Итак, сделав меня таковым и таким образом, Создатель ввел меня в чувственное и телесное жилище, заключив меня в нем и запечатав. Низведя же в чувственный и видимый мир, Он опять определил жить и сопребывать мне, освободившемуся от тьмы, с пребывающими во тьме, то есть запереться с теми, которые находятся в болоте, лучше же, учить их, приводя в познание того, какими ранами они обложены и какими узами держимы. Заповедав мне это, Он удалился. Итак, – будучи оставлен один, в прежней, говорю, тьме, я недоволен был теми неизреченными благами, которые Он даровал мне, всего меня обновив, всего обезсмертив и Христом соделав, но лишившись Его, забыл о всех тех благах, о которых сказал и (коих) считал себя лишенным. Поэтому, как прикованный к одру прежних болезней, я терзался, и сидя внутри своего жилища, как бы заключенный в гробе или в бочке, плакал и сильно рыдал, совершенно ничего вне себя не видя. Ибо я искал Того, Кого возжелал, Кого возлюбил, красотою Которого был уязвлен; возжегшись, я горел и весь пламенел. Итак, когда я таким образом проводил жизнь, так плакал, истаявая от слез, и как бы бичуемый, вопил от сильной боли, Он, услыша мой вопль, приклонился с недомысленной высоты, и увидев меня, сжалился, и снова сподобил меня увидеть Его – невидимого для всех, насколько доступно то человеку. Увидев Его, я весьма удивился, будучи заперт в жилище, и заключен в бочке, и находясь среди тьмы, то есть чувственного неба и земли, потому что сам я – тьма. Так как всех людей, мысли которых прилепляются к чувственным предметам, эти последние покрывают густою тьмою.

Однако, находясь среди этих предметов, я, как сказал, умно увидел Того, Кто и прежде был и ныне пребывает вне всех вещей, и удивился, изумился, устрашился и возрадовался, размышляя о чуде, как я, находясь среди всех вещей, вижу пребывающего вне всего, – один вижу Того, Кто меня видит, не зная, где Он, сколь велик и какого рода, или каков Тот, Кого я вижу, или как я вижу, или что вижу. Однако, видя это видение, я плакал, что совершенно не мог ни знать, ни помыслить или сколько-нибудь уразуметь тот способ, как я Его вижу и как Он меня видит. Итак, я снова увидел Его внутри своего жилища – бочки, что Он весь внезапно пришел, невыразимо соединился, неизреченно сочетался и без смешения смешался со мною, как огонь в железе и как свет в стекле. Он и меня сделал как бы огнем, показал как бы светом, и я стал тем самым, что видел пред этим и созерцал вдали, не зная, как выразить тебе тот невероятный способ. Ибо я и тогда не мог познать и теперь совершенно не знаю, как Он вошел и как соединился со мною. Будучи же соединен с Ним, как я изъясню тебе, кто& #150; Тот, Который соединился со мною, и с кем я взаимно соединился. Боюсь и трепещу, как бы, в случае разскажу я, а ты не поверишь, не впал ты, брат мой, по неведению в богохульство и не погубил свою душу. Однако если я и Тот, с Кем соединился я, стали едино, то как назову я себя? – богом, который двояк по природе и един по ипостаси, так как Он двояким меня соделал. Сделав же двояким, Он двоякое поэтому и имя, как видишь, мне дал. Смотри различие: я – человек по природе и бог по благодати. Видишь, о какой я говорю благодати? – о том единении, которое бывает с Ним чувственным образом и умным, существенным и духовным. Об умном единении я говорил уже тебе разнообразно и разносторонне; чувственным же я называю то, которое бывает в таинствах. Очистившись покаянием и потоками слез и приобщаясь обоженного тела, как Самого Бога, я и сам делаюсь богом чрез неизреченное соединение. Итак, вот таинство: душа и тело (повторяю от великой и чрезмерной радости) в двух сущностях бывают едино, то есть едино и два они бывают, приобщаясь Христа и пия Его Кровь; соединяясь с Богом моим обоими сущностями и природами также, они делаются богом по причастию. Поэтому одноименно и называются именем Того, Кого существенно приобщились. Ведь уголь называют огнем, и черное железо, когда оно раскалено в огне, кажется как бы огнем. Итак, чем предмет кажется, тем и называется: кажется огнем, огнем и называется. Если ты не опознаешь себя таковым, то не отказывайся, по крайней мере, доверять тем, которые говорят тебе об этих вещах. Но от всего сердца своего взыщи, и получишь жемчужину, или каплю, или как бы горчичное зерно, как искру – божественное семя.

Но как ты будешь искать то, о чем я говорю тебе? – Внимай и тщательно исполняй, и ты вскоре найдешь. Возьми ясный образ камня и железа, потому что в них заключена, конечно, природа огня, хотя она совершенно не видна. Однако, сталкиваясь друг с другом, они испускают одну за другой огненные искры, но, показываясь в своем прежнем виде, все же не зажигают, доколе не коснутся вещества. Когда же с последним соединится самая малая вышедшая из них искра, то она мало-помалу зажигает вещество, испускает вверх пламя и освещает дом, прогоняя тьму и давая возможность видеть всех находящихся в доме. Видел ли диво? Итак, скажи мне, как камень и железо, прежде чем много раз не столкнутся, могут испустить искры? Без искры же как вещество может само собою зажечься? А прежде чем не возжется, как оно станет светить или как тьму прогонит, давая тебе возможность видеть? – Никоим образом, скажешь ты мне, конечно, невозможно этому быть. Так старайся же таким образом делать и ты, и получишь. Что, говорю, получишь? – Искру божественной природы, которую Творец уподобил многоценной жемчужине и горчичному зерну. Но что же должно тебе, говорю, делать? – Терпеливо внимай, чадо. Пусть будет у тебя душа и тело вместо камня и железа, ум же, как самодержавный властитель страстей, пусть упражняется в добродетельных деяниях и богоугодных мыслях, содержа умными руками тело, как камень, душу же, как железо, пусть он влечет их и силою принуждает к этим деяниям, потому что Царство Небесное силою берется (Мф.11,12). Но о каких деяниях я говорю тебе? – О бдении и посте, горячем покаянии, печали и потоках слез, неусыпной памяти смертной, безпрестанной молитве и терпении всевозможных находящих искушений. Прежде же всего этого – о молчании, глубоком смирении, совершенном послушании и отсечении своей воли. Упражняясь в таких и таковых деяниях и будучи всегда занята ими, душа делает прежде всего ум твой способным к восприятию озарений. Но последния скоро угасают, потому что ум не утончился еще настолько, чтобы тотчас возжигаться. Когда же божественный луч коснется и сердца, тогда и его осветит, и ум очистит и на высоту поднимет и, возведя на небо, соединит с божественным светом.

Прежде чем ты не сделаешь того, о чем говорю я, как, скажи мне, можешь ты очиститься? А прежде нежели очистишься, как ум твой может воспринять божественные озарения? Каким образом, скажи мне, и откуда иначе божественный огонь может упасть в твое сердце и возгореться в нем, и его возжечь и воспламенить и соединить и сочетать с Богом, сделав творение нераздельным с Творцом? – Никоим образом, скажешь ты мне, этого не может быть ни с кем ни из рожденных, ни из имеющих родиться. Что следует затем, не спрашивай… Ибо если соединишься со Светом, то Он Сам всему научит тебя, и все откроет и покажет, сколько полезно тебе научиться, потому что иначе невозможно тебе посредством слов научиться тому, что находится там. Господу нашему слава во веки веков. Аминь.

Гимн второй

О том, что страх рождает любовь, любовь же, будучи Божественным и Святым Духом, искореняет из души страх и остается в ней одна.

Как воспою я, как прославлю, как достойно восхвалю Бога моего, препобедившего множество грехов моих? как вообще я воззрю на высоту? Как возведу очи, как открою уста, Отче? Как двигну губами своими, как протяну руки свои к высоте небесной? Какие слова я найду, какие изречения употреблю? Как дерзну говорить я? Как стану просить отпущения безмерных падений и многих прегрешений моих? – Поистине я совершил дела, превышающие всякое прощение. Ты знаешь, Спаситель, о чем говорю я. Противоестественными делами я превзошел всякое естество и явился худшим безсловесных: всех животных морских и всех скотов земных. Преступив Твои заповеди, я поистине сделался хуже гадов и зверей. Итак, осквернив свое тело и душу, как явлюсь я к Тебе? Как воззрю на Тебя? Как вообще посмею, несчастный, стать пред Лицом Твоим? Как не убегу от славы Твоей и блистающего света Святого Твоего Духа? Как не пойду один я во тьму, соделав дела тьмы и будучи отлучен от сонма святых? Как я, несущий отсюда уже от дел своих осуждение, стерплю тогда глас Твой, отсылающий меня во тьму? Весь дрожа и трепеща, одержимый страхом и ужасом, я взываю к Тебе: знаю, Спаситель, что никто другой не согрешил пред Тобою, как я, ни деяний таких не сотворил, какие именно я, несчастный, соделал, будучи виновником погибели для других. Но с другой стороны я знаю и то и уверен, Боже мой, что ни великость преступлений, ни множество грехов, ни постыдность деяний никогда не превзойдут многого, лучше же премногого человеколюбия Твоего и того превышающего ум и слово милосердия Твоего, которое ты обильно изливаешь на горячо кающихся грешников, очищая и просвещая их, без зависти соделывая причастниками света и общниками Божества Своего и (что чудно для Ангелов и для человеческих мыслей) часто беседуя с ними, как с истинными друзьями Твоими.

О благость безпредельная, о любовь неизреченная! Поэтому я и припадаю к Тебе, горячо взывая: как принял Ты блудного сына и блудницу, пришедших к Тебе, так приими, Милостиве, и меня, от души кающегося… Вменив, Христе мой, капли слез моих как бы в источники всегда текущие, омой ими душу мою, омой и скверны тела моего, которые – от страстей. Очисти и сердце мое от всякого лукавства, потому что оно есть корень и источник греха. Лукавство есть семя лукавого сеятеля; а где оно есть, там и произрастает, и поднимается вверх, и производит весьма много ветвей лукавства и злобы. Его-то корни из глубины исторгнув, Христос мой, и очистив ниву души и сердца моего, всади в них страх Твой, Милостиве. Дай ему укорениться и хорошо взойти, дабы он высоко возрос на страже заповедей Твоих, ежечасно взращаемый умножением слез и слезных потоков, будучи орошаем которыми, он все более растет и поднимается вверх. Соразмерно страху и вместе с ним возрастает и смирение, от смирения же исчезают все страсти, а с ними прогоняется и полчище демонов. Все же прочие добродетели вокруг этой царицы добродетелей являются как бы стражами, подругами и служанками, сопровождающими госпожу. Когда они бывают собраны вместе и соединены друг с дружкой, тогда среди них, как древо при исходищах вод (Пс.1,3), произрастает страх, насажденный Тобою, и мало-помалу показывает необычайный для меня цвет. Необычайный, сказал я, потому что всякая порода рождает по роду своему, и семя всех деревьев в каждом из них бывает по роду его. Страх же Твой показывает и цвет необычайной породы и плод также необычный и неподходящий к нему. Так как страх естественно полон уныния и стяжавших его безпрестанно печалит, делая их как бы рабами, заслужившими многих ударов, которые с часу на час ожидают посечения смерти, видя косу ее и не зная только последнего момента. Не имея ни надежды ни полной уверенности в совершенном помиловании, они дрожат и трепещут конца, томясь неопределенностию и постоянно ожидая окончательного судебного приговора. Итак, тот цвет, который приносит страх, неизъясним по виду и еще более неизъясним по образу, потому что, расцветая, он бывает видим, но тотчас же исчезает, что не естественно и не последовательно, но вопреки естеству природы превосходит всякую природу. Между тем цвет кажется столь прекрасным, что превосходит всякое слово и увлекает весь ум мой к созерцанию себя, не позволяя ему помнить ничего внушаемого страхом, но производит у меня тогда забвение всех этих вещей, и вскоре… улетает. Дерево же страха снова бывает без цвета; когда же я, отдавшись печали, воздыхаю и горячо взываю к Тебе, снова вижу цвет на ветвях дерева. Устремив взор, о Христе мой, на один цвет, я не вижу тогда дерева, но все более и более расцветающий цвет, который, привлекая всего меня к себе любовию, переходит в плод любви и исчезает. Плод же этот не терпит, чтобы его носило дерево страха, но когда вполне созреет, тогда кажется одним без дерева, потому что в любви совершенно нет страха, однако без страха этот плод не может родиться в душе.

Поистине это есть чудо, превосходящее слово и всякую мысль, что дерево, возделываемое с помощию труда, дает цвет и приносит плод, плод же его, искореняя все дерево, остается один сам по себе. Каким образом плод бывает без дерева, – я совершенно не могу изъяснить. Между тем любовь остается и пребывает без страха, который породил ее, поэтому она подлинно есть всякая радость, и того, кто приобрел ее, исполняет радости и веселия, изводя его чувством вне мира, чего совершенно не в состоянии произвести страх, потому что, пребывая среди видимых и чувственных вещей, как он может удалить от них того, кто имеет его, и чувством сочетать всего его с невидимым? Цвет же и плод, рождаемый страхом, пребывая вне мира, способен и ум восхищать и душу с ним поднимать и уносить вне мира. Но как любовь уносит их вне мира, – мне бы хотелось, говоришь, точно знать? Ясно выразить это, как я говорил уже, невозможно; однако внимай, и я скажу тебе.

Любовь эта есть Божественный Дух. Об этом говорили те (ученики), когда для них стал невидим Владыка. Она есть тот всесовершающий и просвещающий Свет, Который был в них. Однако же этот Свет не от мира, ни вообще что-либо из мира и не тварь, так как Он несозданный и пребывает вне всех тварей, как нетварный среди тварных вещей. Разумей, что я говорю тебе, чадо. Ибо Он отделен от них. Несозданный же никоим образом не может сделаться тварью. Но если бы пожелал, то и это Ему возможно сделать, потому что Слово содействием Духа и благоволением Отца действительно сделалось неизменно совершенным человеком. Будучи по природе Богом несозданным, Оно неизреченным образом сделалось сотворенным, и обожив воспринятое, в двух действованиях и двух также волях показало мне двоякое чудо: видимого и невидимого, держимого и недержимого, явившегося как тварь среди всех тварей, а не случайно и призрачно ставшего тварью, как думали некоторые. Оно совершенно не было призрачным, но, находясь среди чувственных тварей, Слово было видимо соединенным с воспринятым, как тварь. Восприняв же тварь и скрывая или возводя ее на высоту в славу Свою – это жилище Его, славу, превосходящую наше разумение, Оно тогда внезапно сокрылось. Ибо Творец всего, будучи невместим для всех тварей, как Бог все наполняющий, как иначе мог бы сокрыться? Или ты станешь переставлять Владыку с одного места на другое и будешь утверждать, что Он таким образом скрылся от взоров святых Апостолов? Прочь, чтобы по неведению не впасть тебе в богохульство.

Если же угодно, то слушай о действиях любви, и ты узнаешь, каким образом она является выше всего. Чего именно всего? Но разве ты не слыхал слов Апостола (1 Кор.13,1-3), что иметь любовь выше, нежели говорить языками ангельскими и всеми человеческими, иметь всю веру, так что и горы переставлять, обладать всяким ведением и знать глубину таинств, расточить все богатство и самому сделаться нищим и даже тело предать за Христа на сожжение? Любовь настолько выше всего этого, что без нее ни одна из этих добродетелей, ни все они вместе совершенно не принесут никакой пользы стяжавшему их. Поэтому кто лишен и любви и всех названных добродетелей, то где он, скажи мне, окажется? Что будет делать? Как дерзнет вопрошающим его назвать себя верным? Итак, внимай словам моим о любви. Сижу ли я в келлии ночью или днем, любовь невидимо и неведомо соприсутствует мне. Будучи вне всех тварей, но в то же время и со всеми, она есть огонь и свет, она бывает облаком света и делается солнцем. Итак, как огонь, она согревает душу мою и воспламеняет сердце, возбуждая в них желание и любовь к Творцу. Когда же я воспламеняюсь душою и делаюсь подобным огню, она, как светоносное сияние, вся летает вокруг меня, испуская в душу мою блестящие лучи, и просвещая ум мой и делая его зрячим, показывает его способным к высоте созерцания. Это именно и есть то, что я назвал раньше цветом страха. Видя этот Свет и исполнившись несказанной радости, я недолго однако радовался тому, что видел, так как, принесши мне божественную радость, Он удалился, совосхитив с Собою ум мой, и чувство, и всякое мирское желание. Последовав за Ним, ум мой хотел уловить явившийся мне Свет, но не нашел Его тварным и не мог оказаться совершенно вне тварей, чтобы уловить Этот несозданный и неуловимый Свет. Однако ум мой все обошел, пытаясь увидеть Его: обыскал воздух, обернулся по небу, исходил, кажется, в поисках бездны и концы мира, но ничего во всем этом не нашел, так как все это – тварное. Поэтому я плакал, печалился и сгорал внутренно, и будучи в изступлении как бы бесчувственным, проводил так жизнь. После же Он пришел, когда захотел, и спустившись в виде светлого облака на мою голову, весь, казалось, осел и заставлял меня, бывшего в исступлении, кричать. Однако, опять улетев, Он оставил меня одного; когда же я тщательно начал искать Его, то снова всего Его внезапно нашел в себе и узнал, увидев внутри своего сердца, поистине как светило или как диск солнца. Явившись таким образом и будучи ясно узнан мною, Он обратил в бегство толпу демонов, прогнал робость, внушил мне мужество и, обнажив ум мой от мирского чувства, облек меня в одежду умного чувства. Отлучив же меня от видимого и сочетав с невидимым, Он дал мне видеть Несотворенного и радоваться тому, что я отделился от вещей тварных, видимых и скорогибнущих и соединился с Несотворенным, Нетленным, Безначальным и для всех Невидимым. Ибо это есть любовь.

Потечем же, верные, ревностно на труд, поспешим, нерадивые, пробудимся, ленивые, чтобы, обладая любовию, нам еще в большей степени сделаться ее причастниками, и перейдя таким образом отсюда и будучи с нею и вне видимых вещей, с нею же предстать Творцу и Владыке. Дабы в противном случае, оказавшись без нее, то есть без любви, среди видимых вещей и среди тварей, не были мы оставлены, как твари, в огне и тартаре и страшных мучениях. Если бы можно было спастись без нее, о Христе мой, то каким образом? – Нет, нет, это никоим образом невозможно. Если мы отделимся от света, то как избежим тьмы? Если лишимся радости, то как освободимся от печали? Оказавшись вне брачного чертога, как мы будем внутри его сорадоваться с находящимися там? Будучи извержены из Царствия, от Твоего, говорю, Спасителю, взора, какое иное возможем мы найти спасение, какое утешение, или в каком ином месте? Поистине и совершенно невозможно найти такого места, хотя бы некоторым неразумно и представлялось оно. Ибо неразумен тот, кто говорит о нем.

Но, быть может, кто-либо, возражая, скажет неразумно: как вне Царства Небесного, вне чертога и сонма праведников не будет иного места спасения или упокоения? – Неразумный, говорит любовь, не слыхал ли ты, что праотец твой Адам, преступив одну заповедь в раю, обнажился от божественной славы и вместе с Евой был немедленно изгнан из рая, получив вместо наслаждения жизнь, исполненную потов, и праведный приговор от Бога жить и умирать. Так, полагай, будет и во время суда с тем, кто действительно окажется обнаженным от божественной славы, как и Адам. Первой же из всех добродетелей, царицей и госпожой поистине является любовь. Она всем им глава, одежда и слава. Без главы же тело мертво и бездушно. Равно и тело без одежды не будет ли нагим? Так и добродетели без любви тщетны и безполезны; так обнажен от божественной славы и тот, кто не имеет любви, и хотя бы он имел все добродетели, предстанет обнаженным и, не снося наготы своей, пожелает лучше скрыться, так как вместе со стыдом он будет иметь и осуждение и услышит от Судии всех: не вем тя. Пришедши на землю, Творец воспринял душу и плоть, нам же дал Божественного Духа, Который есть Любовь. Итак, если хочешь и желаешь получить Божественного Духа, совершенно веруй в Бога, отрекись также от себя самого, без колебания возьми крест на плечи и умри, чадо, произволением, чтобы сделаться тебе причастником жизни безсмертной. Да не обольстят тебя обманщики своими лживыми речами о том, что (не отныне еще, а только) по смерти умирающие получают жизнь, дабы, поверив, ты не вознерадел и не лишился причастия жизни.

Внимай словам Божиим, внимай Апостолам и учителям Церкви. О чем Христос ежечасно взывает? – Реки божественного источника воды вечно живой истекут из чрева верующих в Меня (Ин.7,38). Говоря это, что Он называет водою, как не благодать Духа? Он же ублажает чистых сердцем (Мф.5,8), говоря, что они здесь узрят Бога. И все Апостолы и учители взывают, что отсюда еще должно воспринять как Духа Святого, так и Самого Христа, если только мы желаем спастись. Послушай гласа Владыки, послушай слов Слова, как изъясняет Он Царство Небесное, которое отсюда еще должны воспринять люди, говоря, что оно подобно многоценной жемчужине (Мф.13,45). Слыша о жемчужине, что ты подразумеваешь? Скажешь ли, что это камень или вообще нечто держимое и сколько-нибудь видимое? Прочь от богохульства, ибо это – мысленная жемчужина. А тот купец, который нашел ее, скажи теперь, как он нашел ее? Если она недержима и невидима, то где он нашел ее, как увидел, – научи меня? Как, все продав, купил то, чего не мог ни видеть, ни в руках держать, ни вложить в недро? Одною верою, конечно, и надеждою он так был настроен, как если бы имел ее, – ответишь ты. Но не сказал Владыка, как ты полагаешь, что он в надежде нашел ее, в надежде воспринял и продал имущество. Зачем тебе заблуждаться, зачем опираться на пустые надежды? Ты изобличаешь себя самого, что не желаешь искать, не желаешь найти, не желаешь продать своего имущества и взять Царство Небесное, которое находится внутри тебя, если ты пожелаешь, как сказал Владыка.

Но, быть может, ты – нищий и не имеешь ни золота, ни имений, ни богатства, и услыша, что та безцененная жемчужина покупается продажею всего имущества, скажешь, каким образом я – неимущий буду иметь возможность приобрести эту божественную и прекрасную жемчужину? Поэтому прошу тебя благоразумно послушать. Если бы ты обладал всем миром и тем, что в мире, и расточив, все это раздал сиротам и вдовицам и нуждающимся нищим и сам бы сделался нищим, и помыслил бы, что ты уплатил совершенно равную цену, говоря: дайте мне жемчужину, потому что я все свое отдал; то тотчас бы услышал в ответ от Владыки: что это все ты называешь своим? Нагим ты вышел из чрева матери твоей и нагим, конечно, опять пойдешь в могилу; что же, неразумный, ты называешь своим? Ты совершенно безчувствен, не воспринял ты Царствия и не получишь жемчужины. Если бы ты совершенно расточил все имущество твое, если бы весьма обнищал и приступил, говоря: воззри, Спасителю, на сердце и душу сокрушенную, ужасно мучимую и сильно палимую; воззри, Владыко, на меня обнаженного, недоумевающего, чуждого всякой добродетели и не имущего, что дать в выкуп за Тебя, Слове, и помилуй меня, едине незлобиве Боже мой! Ибо что достойное найду я в мире, о Боже мой, что мог бы я дать в цену за Тебя, сотворившего все? Ибо что дала Тебе блудница, что предложил разбойник? Или какое богатство блудный сын принес Тебе, Христе мой? – Если скажешь это, то услышишь: да, они принесли Мне дары, подлинно принесли Мне богатство: отдав, что имели, они получили жемчужину, превосходнейшую целого мира. Если угодно, это и ты принеси Мне, и, конечно, получишь… Приступи с этим ко Мне, и Я тотчас покажу тебе ту жемчужину, которую получили они. Если ты отдашь и самую душу, не думай и не считай, что ты уплатил нечто совершенно достойное. Ибо Я имею, конечно, власть, имею и жемчужины, которые если бы весь мир воспринял и с этим миром мириады иных миров, то из Моих сокровищ не убудет ни одной даже жемчужины, и если ты приступишь ко Мне, как приступила блудница, то Я и тебе дам дар, как ей даровал. Так тебе Бог скажет и научит, как приступил к Нему разбойник и блудница, прославляемые в мире, и как был принят блудный сын, лишь только обратился. Разбойник же верою спасся, хотя он и много зла сделал. И праведно, потому что в то время, когда все Меня отрицались, все соблазнялись, когда Я висел на древе, он один исповедал Меня Богом и Царем и от всего сердца воззвал ко Мне, как к безсмертному. Потому он прежде всех и получил Царствие. А любовь блудницы? Какая речь представить ее? Нося ее в сердце, она приступила ко Мне, как к Богу и Владыке всего видимого и невидимого, и принесла ее так щедро, как никто до тех пор. Видя последнюю, Я принял ее и не взял от нее ту любовь, но, дав ей жемчужину, оставил ей также и любовь, лучше же – еще более возжег, превратив ее в великий пламень, и опустил ее, как честнейшую деву. Ибо вдруг весь закон, как стену, прешедши или, как лестницу, все добродетели превосшедши, она достигла конца закона, который есть любовь, и ушла от Меня, невредимо храня ее до смерти. Подобным же образом и блудный сын, обратившись от всего сердца, нелицемерно раскаялся, и хотя был прежде сыном Моим, пришел ко Мне не как сын, но просил Меня сделаться как бы одним от наемников Моих. И не устами только говорил он, но и душою, и делами показывал то, что говорил на словах. Смирение его подвигло Меня к состраданию: тотчас же обогатив его, Я немедленно прославил его, так как видел его от всей души пришедшим ко Мне, что он в сердце вспять совершенно не отвращался, как это делают многие. Итак, кто бы ни приступил ко Мне таким образом, нелицемерно повергшись предо Мною (да слышит всякое создание), Я тотчас же приму его. Но если бы кто захотел хитростию получить Мою благодать и пришел бы лицемерно, имея внутри злобу или полагаясь на свои дела, будучи одержим надменностию или завистью, тот совершенно не будет иметь части со Мною. Это тебе и всем Бог через нас ежечасно возвещает.

Если угодно, я и другими (доводами) ясно докажу тебе, что здесь еще должно тебе воспринять все Царство Небесное, если ты желаешь войти в него по смерти. Послушай Бога, опять говорящего тебе в притчах. Чему уподоблю царство небесное? Внимай, оно подобно зерну горчичному, которое человек некий, взяв, посеял на поле своем, и оно взошло, и поистине сделалось великим деревом (Мф.13,31). Итак, скажи, слушатель, что такое зерно это? Что ты думаешь о нем? Скажи откровенно; в противном случае я скажу и возвещу истину. Зерном, конечно, Он назвал тебе Царство Небесное. Зерно же это есть благодать Божественного Духа. А поле – сердце каждого из людей, куда воспринявший Духа ввергает его внутрь, скрывая во внутреннейших частях, чтобы никто не видел его, и хранит его со всякою тщательностию, дабы оно выросло и, сделавшись деревом, поднялось к небу. Итак, если ты говоришь, что не здесь, но после смерти получат Царство Небесное все, горячо желающие его, то ты извращаешь слова Спасителя и Бога нашего. Ибо если ты не воспримешь зерна горчичного, о котором сказал Он, если не посеешь его на поле своем, то останешься вовсе без семени. Если же ты и воспринял семя, но заглушишь его терниями, или отдашь зерно на расхищение птицам, или оставишь свое поле по нерадению без орошения, и семя твое не взойдет, не вырастет и не принесет плода, то, скажи мне, какая тебе будет польза от этого семени? Когда же в иное время, если не теперь, ты получишь это семя? – После смерти, говоришь. Но ты уклоняешься от естественного порядка: на каком поле, спрошу я тебя, ты скроешь тогда зерно это? Какими трудами будешь возделывать его, чтобы оно выросло? Поистине, брат, ты полон заблуждения и совершенно обольщен. Ибо это время есть время трудов, а будущее – время венцов. Здесь ты должен получить себе залог, сказал Владыка, здесь должен воспринять печать. Если ты благоразумен, то отсюда возжги светильник души твоей, прежде чем не наступит тьма, и не затворены будут врата делания. Здесь Я бываю для тебя жемчужиной и покупаюсь. Здесь Я являюсь для тебя пшеницей и как бы зерном горчичным. Здесь бываю для тебя закваской и заквашиваю смешение твое. Здесь Я являюсь для тебя водою и огнем услаждающим. Здесь бываю для тебя и одеждою, и пищей, и всяким напитком, если ты желаешь. Так говорит Владыка. Итак, если от здешних вещей ты познаешь Меня таковым и таким образом, то и там также будешь иметь Меня, и Я неизреченным образом сделаюсь для тебя всем. Если же отойдешь отсюда, не ведая действий Моей благодати, то и там найдешь во Мне только безжалостного Судию. О Христе мой и Боже мой, не осуди меня тогда и не подвергни наказанию много согрешившего пред Тобою, но прими меня, как одного из последних наемников Твоих, и сподоби отныне послужить Тебе, Спасителю мой, и получить Божественного Твоего Духа – залог Царствия, и там насладиться славою чертога Твоего, созерцая Тебя, Боже мой, во веки вечные. Аминь.

Гимн третий

О том, что Дух Святой пребывает в тех, которые сохранили чистым святое Крещение, от осквернивших же его Он отступает.

Ты знаешь во мне, о Христе, делателя всякого беззакония и поистине сосуд всевозможных пороков, что знаю и я, и исполнен позора и стыда; мною овладела гнетущая печаль и сердце мое одержимо несносною тугою. Но таинственно возсиявший мне свет Лица Твоего прогнал помыслы, изгладил тугу и низвел радость в смиренную душу мою. Итак, я и хотел бы, Христе, печалиться, но печаль не пристает ко мне. Печалюсь же я скорее о том, чтобы за эту радость не погибнуть и не лишиться мне несчастному будущей радости. Но не лиши меня ее, Владыко, никогда, ни ныне, ни в будущем веке, Царю мой! Ибо созерцание Лица Твоего есть радость, не Ты ли, Боже мой, являешься всяким и единственным Благом? Но, доставляя видящим Тебя всякое благо, Ты исполняешь им по причастию и общению тех, на которых взираешь, не тех, которые говорят об этом, увы! как только о будущем, но тех, которые и ныне, находясь в теле, являются достойными Тебя, то есть очистившихся чрез покаяние. Ты и Сам видишь их и им даешь ясно видеть Тебя, отнюдь не в привидении или воображении ума, и не одной только памятью, как думают некоторые, но самою истиною божественного и страшного дела, во исполнение поистине божественного домостроительства. Ибо Ты творишь тогда единение разстоящего, будучи Богом спасения для всех грешников.

Ибо принявшие Крещение Твое от младенчества и недостойно его прожившие всю жизнь будут иметь большее осуждение, нежели некрещенные, как поругавшие, по словам Твоим (Евр.10,29), святую одежду Твою. И Ты, Спасителю, хорошо зная это, даровал нам для вторичного очищения покаяние, запечатлев его благодатию Духа, которую впервые мы получаем в Крещении. Так как Ты не сказал, что благодать подается только чрез воду, но скорее чрез Духа и призывание Троицы. Итак, когда мы крещаемся, будучи нечувствующими детьми, как несовершенные, мы и благодать принимаем несовершенным образом, получая только разрешение от первого преступления. Ради этого одного, думаю, Ты и повелел, Владыко, совершать эту Божественную Купель, чрез которую крещаемые входят внутрь виноградника, получая искупление от тьмы, ада и смерти, и совершенно освобождаясь от тления. Виноградник же, думается мне, есть рай, из которого ниспали мы, опять воззванные в него. И каким был тогда Адам до грехопадения, такими делаются и все сознательно крестившиеся, кроме тех, которые по нечувствию не приняли умного чувства, производимого действием нисходящего Духа. Подобным же образом все мы, как Адам, получаем и заповеди для делания и хранения их. Эти заповеди, понимаемые духовно, составляют духовный и Божественный закон, который посредством тела чрез делание исполняется телесно. Так как человек двояк, то он нуждается и в двояком законе. Если бы он не вознерадел, то и от добра не отпал бы. Ибо душа одна не может делать добра, но и тело, если оно совершает дела без божественного ведения, не лучше рабочего вола или вьючного животного.

Итак, воззванные чрез Крещение Твое в виноградник Твой, то есть в рай, и вступив в него, соделавшиеся совершенно безгрешными и святыми, подобно тому, каким был первозданный Адам, затем вознерадевшие о таковом спасении и несказанном промышлении Твоем, соделавшие дела худшие, нежели Адам, презрев человеколюбие Твое и не разсуждая о купели Крещения чрез Божественного Духа – этом деле страшного домостроительства Твоего, как могут они вместе с грехами своими удержать за собою и пребывание внутри рая, что по мнению многих возможно? Как будут допущены в него те святые, которые вновь осквернились, осквернив, Христе мой, хитон Твой пороками? Да и возможно ли допустить, чтобы Ты, Чистый и Святой, хоть сколько-нибудь мог обитать внутри их грязных сердец? Прочь, сказал Бог, да не будет он чадом Моим.

Ибо тебе известно, что и ты крестился, но потом осквернился, как грешил ты, будучи отроком, как неразумно заблуждался. Ты знаешь, сколько ты плакал, сколько сокрушался, как ты отрекся затем от всего мира, будучи едва отмолен молитвами отца твоего Симеона. Сначала умным только образом чрез умное чувство Я удостоил тебя голоса, а потом и луча, и после этого человеколюбно явился тебе, как свет. Затем, приняв вид малого огневидного облака, седящего вверху на голове твоей, Я доставил тебе одно только созерцание образа и слезы от изумления с великим умилением. Я попалил страсть плоти и мрак головы твоей, так что от них произошел, как ты знаешь, запах сожженного в огне мяса ее. Ты совершенно забыл о тех бедствиях после этого и о той тесноте, какую пришлось тебе претерпеть тогда. Но Я, как Бог всеведущий, знаю, ту веру и то смирение, какие ты имел к отцу твоему, и то совершенное отречение воли твоей, которое вменяется у Меня и есть мученичество. Ибо не имеющий собственной воли совершенно умирает и обретается в Моей воле, потому что он живет во Мне. Итак, вследствие того, что ты был почти таковым, и он ежедневно понуждал Меня, благого по природе, своими слезами, Я начал, как ты знаешь, чаще являться тебе, мало-помалу очищая душу твою покаянием и сожигая находящееся в тебе вещество страстей – эти не плотские или вещественные, но невещественные терния, как бы мрачные тучи, как бы густую мглу и тьму. После того как ты просветился, разумеется, постом и трудами бдения, молитвы и всякого злострадания и омылся безпрестанными горячими слезами в молитве, в пище и еще более в питии, Я едва соделал тебя удобовместимым сосудом, и не только удобовместимым, но и очищенным в огне, чтобы пребывать тебе в нем (внимай) неопалимым. Сделав тебя, таким образом, таковым, как ты видел тогда, летавший вокруг тебя и окружавший тебя Свет, будучи Сам по природе неприступен, весь вошел в тебя и чудным образом изменил тебя прекрасным изменением.

Итак, если ты не всеми твоими делами будешь служить Ему, (то есть) Мне, но под некоторым предлогом или без предлога допустишь в сердце хотя малый неприязненный помысл против кого-либо и выскажешь его словом или только худо подумаешь о нем, и если при этом горячо, со слезами не раскаешься, удалив от себя покаянием неприязненный помысл, а равно и всякое дурное расположение сердца, то этот Свет не будет пребывать в тебе, потому что Он есть Божественный Дух, сопребывающий со Мною и Отцом, как Мне единосущный, но тайно и внезапно улетит от тебя, как зашедшее солнце, и скрывшись как бы во мгновение ока, перестанет быть видимым. Как в самом деле может Он пребывать в душе совершенно не очищенной и не пришедшей в чувство покаяния? Или как могла бы снести природу огня нестерпимого та душа, которая исполнена терния страстей и греха? Как бы она вместила сущность совершенно невместимую? как, будучи тьмою, она соединилась бы со Светом неприступным и не исчезла бы от Его присутствия? – Нет, чадо, это никоим образом и совершенно невозможно, потому что Я удален от всех тварей. Когда же Я – Творец всего сделался тварью, то Я только по плоти стал подобен людям, восприняв также, подобно им, и душу и ум. Сделавшись же Сам человеком, Я не сделал тогда чрез это всех людей богами, но только чрез веру и соблюдение Моих заповедей, чрез Крещение и Божественное Причастие Страшных Таин Моих Я всем даю жизнь. Говоря жизнь, Я разумею Божественного Духа Моего. Однако пусть знают и то имеющие в сердцах своих Духа Моего сияющего, что они имеют, по словам Апостола Павла, Того, Кто взывает к Отцу Моему и ко Мне, говоря чрез них, о Авва, Отче мой! (Рим.8,14-15). Ибо так как они сделались чадами Божиими, то, познавая Меня, с дерзновением взирают на Меня и называют Меня Отцом. Божественный же Дух к каждому из них, имеющих Его ныне, совершенно истинно говорит в них: о чада, не бойтесь! Вот Я, как видите, внутрь вас нахожусь и сопребываю. Раз навсегда Я освобождаю вас от тления и смерти и показываю чадами и друзьями Божиими. Вот кем Я вас соделал! Радуйтесь о Господе!

Итак, пусть это будет у людей истинным признаком тех, которые соделались сынами Божиими и наследниками и имеют воспринятого ими Божественного Духа Моего. Отсюда они и христианами называются не по имени, но действительно, делом и истинною. Это достоверное и вожделенное дело бывает с теми, которых Ты, Христе мой, ясно предведал и чрез Божественного Духа дал им быть сообразными Твоему образу. Для таковых, как для званных Тобою в неизреченную радость, это всегда и везде бывает возможно во веки. Для всех же прочих это кажется невозможным, для тех, которые, клевеща, совершенно не верят этому, и обольщаясь в собственных мыслях, думают успокоиться, безумные, на пустых надеждах. Говоря свысока и тонко, выражаясь изысканными словами и толкуя все это в отношении к тому, что им любезно, они совершенно небрегут о Твоих страшных заповедях. Не желая искать Тебя, они мнят, что имеют Тебя; если же признаются, что не имеют Тебя, то проповедуют, что Ты совершенно неуловим для всех, и как будто никто из людей не может видеть Тебя, и что нет никого, кто превосходил бы их знанием. Поэтому они учат, что Ты либо для всех людей доступен и уловим, либо совершенно неуловим и недоступен. Но, как омраченные, они и в том и в другом случае ошибаются, не разумея вещей Божеских и человеческих.

Даруй им свет ведения, пошли в помощь божественный страх, дай возстать из глубины зломудрия и прийти в сознание и чувство того, что они находятся в яме, сидят во тьме, не видя того божественного света, о котором они берутся говорить и свидетельствовать, не веря тому, что и ныне есть видящие Тебя. Если Ты не озаришь их светом Твоим, и если они сознательно не увидят его, то как они вполне поверят, тому, что Ты являешься достойным, собеседуешь с ними и сожительствуешь ныне и во веки, как с друзьями и верными рабами Твоими, по слову Твоему. Но Ты Бог верных, а не неверных. Поэтому Ты совершенно не взираешь на них, ибо как Ты, Спасителю, покажешь им свет Лица Твоего, когда они, отрицаясь Тебя, утверждают, что вечный Свет Твой не светит в душах святых? – Никак, если они не приобретут, по слову Твоему, великой веры и не станут усердно хранить Твоего Божественного закона, отдавшись ради Тебя даже до смерти на истинное делание Твоих премудрых заповедей. Итак – это спасение всех спасающихся, и нет иного пути спасения, как сказал Ты, о Боже мой! Подай милость, подай милость, Спасе, тем, которые нуждаются в Тебе ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

Гимн четвертый

Кому Бог является, и кто чрез делание заповедей приходит в доброе состояние?

Как, будучи сокрытым, Ты видишь и назираешь все? Как, нами не видимый, Ты видишь нас всех? Но познаешь Ты, Боже мой, не всех, кого видишь, но, любя, познаешь только тех, которые Тебя любят, и исключительно им (одним) Самого Себя являешь. Будучи Солнцем сокрытым для всякой смертной природы, Ты восходишь в Твоих (рабах), видим бывая ими, и они возстают в Тебе, бывшие прежде омраченными: блудниками, прелюбодеями, распутниками, грешниками, мытарями. Чрез покаяние они делаются сынами Твоего Божественного Света. Ведь свет, конечно, рождает свет, поэтому и они делаются светом, чадами Божиими, как написано (Пс.81,6), и богами по благодати – те, которые отрекутся суетного и обманчивого мира, без ненависти возненавидят родителей и братий, считая себя странниками и пришельцами в жизни; те, которые лишат себя богатств и имуществ, совершенно отвергнув пристрастие к ним; те, которые ради славы небесной от души возгнушаются пустой славою и похвалами людскими; те, которые отсекли свою волю и соделались для пастырей как бы незлобивыми овцами; те, которые стали мертвы телом ко всякому худому деянию, до пота трудясь над (возделыванием) добродетелей и руководясь в жизни одною только волею кормчего, чрез послушание омертвевая и опять же оживая; те, которые, благодаря страху Божию и памяти смертной, по все дни и ночи проливают слезы и умно припадают к стопам Владыки, испрашивая милости и оставления грехов. Эти чрез всякое делание добра приходят в доброе состояние и, как повседневно плачущие и усердно толкущие, привлекают (к себе) милость. Частыми молитвами, неизглаголанными воздыханиями и потоками слез они очищают душу и, видя ее очищение, воспринимают огонь любви и огонь желания – увидеть ее совершенно очищенной. Но так как им невозможно найти конца света, то очищение у них бывает безконечным.

Ибо сколько бы ни очистился и ни просветился я жалкий, сколько бы ни увидел очищающего меня Духа (Святого), мне всегда будет казаться (только) начало очищения и видения, потому что в безпредельной глубине и в безмерной высоте кто может найти средину или конец? Я знаю, что [света] много, но сколько – не знаю. Сильно желая все большего, я постоянно воздыхаю о том, что мне дано немногое (хотя оно и кажется мне многим) в сравнении с тем, что, как я догадываюсь, далеко отстоит от меня, чего, видя, я вожделеваю и думаю, что ничего не имею, так как, совершенно не ощущая данного мне богатства, хотя и вижу Солнце, однако не считаю его таковым. Каким же это образом? – слушай и веруй. То, что я вижу, есть Солнце, Которое невыразимо приятно для чувства, Оно влечет душу к неизреченной и божественной любви. Душа же, видя Его, воспламеняется и горит любовию, желая всецело иметь внутри себя то, что является ей, но не может, и поэтому печалится и (уже) не считает за благо видеть или ощущать Его. Когда же Видимый мною и никем невместимый, как поистине Неприступный, изволит помиловать сокрушенную и смиренную душу мою, тогда каким Он видится мне, сияя пред лицом, таковым весь во мне зрится блистающим, весь исполняя меня смиренного всякой радости, всякого желания и божественной сладости. Это – внезапное превращение и чудная перемена, [и вообще] невыразимо (словами) то, что во мне совершается. Ведь если бы кто увидел, что это видимое всеми солнце сошло внутрь его сердца и все вселилось в него, и также светило бы, то не помертвел ли бы он от чуда и не сделался ли бы безгласным, и не изумились ли бы все это видевшие? Если же кто увидит Творца солнца, наподобие светила светящим внутри себя, действующим и говорящим, то как не изумится и не содрогнется он от такого видения? Как не возлюбит (своего) Жизнеподателя? Люди любят подобных себе людей, когда они кажутся им несколько лучшими других; Творца же всех, единого безсмертного и всемогущего, кто, увидев Его, не возлюбит? Если многие, поверив от слуха, возлюбили Его, а святые (даже) и умерли за Него, и (тем не менее) они живы, то приобщившиеся видения Его и света, Им познанные и Его познавшие, как они не возлюбят Его? Скажи, как ради Него не будут непрестанно плакать? Как не станут презирать мира и того, что в мире? Как не отрекутся всякой чести и славы те, которые, став выше всякой славы и чести земной и возлюбив Владыку, нашли Того, Кто пребывает вне земли и всего видимого, лучше же Того, Кто сотворил все видимое, равно как и невидимое, и получили безсмертную славу, имея в Нем без недостатка всякое благо? Также и всякое отпущение [грехов] и всякое желание вечных благ и вещей божественных, как богатство некое, они почерпнули из того же вечно живого источника, обильно насытиться которого дай и нам, Владыко, и всем ищущим и горячо любящим Тебя, дабы и мы также со святыми Твоими наслаждались вечными благами во веки веков. Аминь.

Гимн пятый

Четверостишия преп. Симеона, показывающие его любовь к Богу.

Как Ты бываешь и огнем пылающим и водою орошающею?
Как Ты и сожигаешь и услаждаешь, и тление потребляешь?
Как людей Богами содеваешь и тьму в свет обращаешь?
Как из ада возводишь и смертных в нетление облекаешь?

Как тьму к свету привлекаешь и ночь (дланию) удержаваешь?
Как Ты сердце озаряешь и меня всего изменяешь?
Как с людьми соединяешься и сынами Божиими их содеваешь?
Как любовию к Себе возжигаешь и без стрелы уязвляешь?

Как [грехам] долготерпишь и не тотчас воздаешь?
Как Ты – Сущий вне всех (вещей) видишь деяния всех?
Как вдали от нас пребываешь и дело каждого созерцаешь?
Дай рабам Твоим терпение, да не покроет их скорбь.

Гимн шестой

Увещание к покаянию, и каким образом воля плоти, сочетавшись с волею Духа, соделывает человека богоподобным?

Плачу и сокрушаюсь я, когда меня озаряет Свет, и я вижу нищету свою и познаю, где нахожусь, и в каком бренном мире я – смертный обитаю. Веселюсь же и радуюсь, когда помышляю о данном мне от Бога назначении и славе, усматривая себя всего украшенным невещественным одеянием, как бы Ангела Господня. Итак, радость эта возжигает во мне любовь к Тому, Кто подает ее и изменяет меня – к Богу. Любовь же источает слезные потоки и еще более просвещает меня. Послушайте вы, согрешившие, как и я, против Бога, потщитесь и ревностно подвизайтесь в делах [благих], чтобы получить вам и удержать вещество невещественного огня (говоря – вещество, я показал Божественную сущность) и возжечь умный светильник души, дабы соделаться солнцами, светящими в мире и отнюдь невидимыми для живущих в мире, дабы стать как бы богами, содержащими внутри себя всю славу Божию, в двух сущностях, то есть в двух природах, двух энергиях и двух волях, как взывает Павел (Рим.7,14след.). Ибо одна воля – скоропреходящей плоти, другая – духа, и иная – души моей. Однако же я не трояк, но двояк, как человек: душа моя неизъяснимо связана с плотью. И все же каждая (из частей) требует свойственного себе, как-то [тело] – есть, пить, спать, что я называю земными желаниями плоти. Когда же тело отделится от души, то ничего этого не ищет, но бывает мертвым и безчувственным, наподобие глины. Всякое же желание (воля) души человеческой, мне думается, едино. Поэтому кто сочетал свою волю с Божественным Духом, тот соделался богоподобным; восприняв в сердце Христа, он [поистине] стал христианином от Христа, имя в себе вообразившимся единого Христа, совершенно неуловимого и поистине неприступного для всех тварей. Но, о природа непорочная! Сущность сокрытая, человеколюбие для многих неведомое, милосердие для неразумно живущих невидимое, существо неизменное, нераздельное, трисвятое, свет простой и безвидный, совершенно несложный, безтелесный, нераздельный и никакою природою неуловимый, каким образом Ты, о Царю, был видим, как и я, познаваем седящими во тьме, носим на руках Твоей Святой Матери, связываем, как убийца, телесно страдал, как злодей, желая, конечно, меня спасти и в рай славы опять возвести? Таково Твое домостроительство, Слове, таково пришествие, таково благоутробие Твое и человеколюбие, бывшее ради нас всех человеков: верных и неверных, язычников, грешников и святых. Ибо явление Твое соделалось общим для всех спасением и искуплением.

Происходящее же сокровенно во мне блудном и частным образом совершающееся в известной неизвестности, то есть ведомо для меня, неведомо же для других, какой язык изречет? Какой ум изъяснит? Какое слово выразит, чтобы и рука моя могла начертать то? Ибо поистине, Владыко, страшно и ужасно, и превосходит слово то, что мне видится Свет, Которого мир не имеет, и меня любит Тот, Кто не пребывает в этом мире, и я люблю Того, Которого отнюдь нет среди видимого. Сидя на ложе, я нахожусь вне мира, и пребывая в своей келлии, вижу Того, Кто вечно пребывает вне мира, и Кто соделался [человеком в мире] с Которым я и беседую, дерзко же будет сказать – Которого и люблю, и Он меня любит. Одно созерцание Его служит для меня пищею и прекрасным питанием; соединяясь же с Ним, я восхожу превыше небес, и знаю, что это истинно и достоверно бывает. Где же тогда находится это тело, – не знаю. Знаю, что пребывающий недвижимым нисходит (ко мне). Знаю, что [по природе] невидимый видится мне. Знаю, что далеко отстоящий от всей твари воспринимает меня внутрь Себя и скрывает в объятиях, и я нахожусь тогда вне всего мира. С другой стороны, и я смертный и ничтожный среди мира внутри себя созерцаю всего Творца мира, и знаю, что не умру, пребывая внутри (самой) Жизни и имея всецелую, внутри меня возрастающую Жизнь. Она и в сердце моем находится и на небе пребывает; здесь и там она видится мне в равной мере блистающею. Но могу ли я хорошо уразуметь, каким образом это бывает? И в состоянии ли я высказать тебе [хотя] то, что разумею и вижу? Ибо поистине совершенно невыразимо то, чего око не видело, ухо не слышало, и что на сердце плотское никогда не всходило (Ис.64,41 Кор.2,9). Благодарю Тебя, Владыко, что Ты помиловал меня и дал мне видеть это и таким образом записать, и потомкам моим поведать о Твоем человеколюбии, дабы и ныне (этим) тайнам научались народы, племена и языки, что всех горячо кающихся Ты милуешь, как (помиловал) Апостолов Твоих и всех святых, благодетельствуешь им, почитаешь их и прославляешь, Боже мой, как взыскующих Тебя с великою любовию и страхом, и к Тебе единому взирающих – Творцу мира, Которому подобает слава и честь, держава и величие, как Царю и Богу и Владыке всего (мира), ныне и всегда непрестанно во веки веков. Аминь.

Гимн седьмой

Согласно с природою одно только Божество должно быть предметом любви и вожделения; кто приобщился Его, тот сделался причастным всех благ.

О что это за вещь, сокрытая для всякой тварной природы? что это за свет мысленный, ни для кого невидимый? Что это за великое богатство, которого никто в мире вполне не мог найти или овладеть им всецело? Ибо оно неуловимо для всех и невместимо для мира; оно вожделеннее всей вселенной и настолько желаннее вещей видимых, насколько Бог, создавший их, превосходнее их. Поэтому я уязвлен любовию к Нему, и доколе не вижу Его, истаяваю внутри, и горя умом и сердцем, со вздохами хожу туда и сюда, и палимый ищу здесь и там, нигде не находя Возлюбленного души моей, и часто озираюсь в надежде, не увижу ли моего Желанного. А Он, как невидимый, совершенно не показывается мне. Когда же я, отчаявшись, начинаю плакать, тогда Он является мне, и на меня взирает Тот, Кто все назирает. Изумляясь необыкновенной красоте (Его), я дивлюсь тому, как Творец, отверзши небеса, приклоняется и показывает мне неизреченную и необычайную славу. Когда же я размышляю о том, может ли кто стать еще ближе к Нему, и каким образом можно было бы подняться на неизмеримую высоту, – Он Сам внутри меня является, блистая в убогом сердце моем, отовсюду озаряя меня безсмертным светом и все члены мои освещая лучами. Весь обнимая меня, Он всего меня покрывает лобзанием и всего Себя мне недостойному дарует. И я насыщаюсь Его любовию и красотою, и исполняюсь божественного наслаждения и сладости. Я делаюсь причастником света и славы: лицо мое, как и Возлюбленного моего, сияет, и все члены мои делаются светоносными. Тогда я соделываюсь красивее красивых, богаче богатых, бываю сильнейшим всех сильных, более великим царей и гораздо честнейшим чего бы то ни было видимого, не только – земли и того, что на земле, но и неба и всего, что на небе, имея (в себе) Создателя всего, Которому подобает слава и честь ныне и во веки. Аминь.

Гимн восьмой

О смирении и совершенстве.

Дай мне, Христе, целовать Твои ноги,
Дай мне лобызать Твои руки,
Руки, произведшие меня через слово,
Руки, без труда сотворившие все.
Дай мне ненасытно насыщаться ими.
Дай мне видеть Лицо Твое, Слове,
И неизреченной красотой наслаждаться,
И созерцать (Тебя) и радоваться от Твоего видения,
Видения неизреченного и невидимого,
Видения страшного. Однако дай мне поведать
Если не сущность его, то хотя действия.
Ибо выше природы и всякой сущности
Весь Ты, Сам Бог мой и Создатель.
Видится же нам отблеск Божественной славы Твоей,
Свет простой и приятный,
И Свет то скрывается, то соединяется
Весь, как мне кажется, со всеми нами – Твоими рабами, –
Свет духовно созерцаемый в отдалении,
Свет внутри нас внезапно обретающийся,
Свет подобный то воде текущей, то огню возжигающему –
То сердце, которого он, конечно, коснется.
Им, Спасителю мой, как познал я, охвачена
Бедствующая и смиренная душа моя,
Воспламенена и горит…

Ибо огонь, получив горючее вещество,
Как не возгорится, как не истребит (его),
Как не причинит неизбежных страданий
При возжении? [о нем] дай мне поведать, Спаситель!

Неизреченное видение необычайной красоты
Он представляет, и увеселяет меня, и пламя любви
Нестерпимое возжигает. Как я снесу (его)?
Или как поведаю об этом великом чуде,
Которое во мне блудном бывает?
Ибо я не могу выносить молчания, Боже мой,
И пучиною забвения покрыть те дела,
Которые Ты сотворил и творишь ежедневно
С теми, кто горячо Тебя всегда ищет
И в покаянии к Тебе прибегает.
Дабы я, подобно сокрывшему талант
Лукавому рабу, не был праведно осужден.
Но, открывая, я всем говорю об этом,
И о Тебе и Твоем благоутробии
Чрез письмена передаю и повествую,
О Боже мой, последующим поколениям.
Дабы, познав великую Твою милость,
Какую Ты показал и показываешь на мне одном,
Прежде блудном и нечистом,
Гораздо более всех согрешившем,
Никто не сомневался, но напротив возлюбил бы (Тебя),
Не боясь, но радуясь приступил бы,
Не страшась, но тем с большим дерзновением,
Видя море Твоего человеколюбия.
Пусть притечет он, припадет и восплачет,
И получит разрешение прегрешений,
Говоря в себе: воистину
Если порочнейшего и вселукавого этого
И совершенно заблудшего помиловал Создатель,
Более всех людей согрешившего,
То не тем ли более Он и меня помилует,
Согрешившего некоторым образом простительно
И не все заповеди преступившего?

Итак, чтобы знали множество зол моих,
Здесь, Слове, я хочу поведать не все, конечно,
Безчисленные [грехи мои], ибо они превосходят (числом) звезды,
Превосходят капли дождя, песок моря
И множество волнующихся волн,
Но – то именно, что содержит книга совести,
И что заключают хранилища памяти.
Иное же один только Ты веси.
Я был убийцею, послушайте все,
Дабы вы жалостно оплакали меня; а каким образом –
(Это) я опущу, избегая долготы речи.
Я был, увы мне, прелюбодеем в сердце,
И содомлянином мыслию, и клятвопреступником
Произволением, употребителем божбы и любостяжателем,
Вором, лжецом, безстыдником и похитителем, горе мне,
Досадителем, братоненавистником и большим завистником,
Сребролюбцем и наглецом и всякого
Другого порока делателем.
Ей, поверьте, я говорю это истинно,
Не притворно и не с лукавством.
Итак, кто, услышав это, не изумится
И не подивится Твоему долготерпению,
Человеколюбче, и от изумления не скажет:
Как земля, убежав, не разступилась, не вынося
На хребте (своем) этого несчастного,
И живым не свела его в ад?
Как не обрушился сверху ураган
И не истребил этого преступника?
Как не ниспало одновременно небо
И не погасли солнце и звезды
Над таковым презрителем?
О долготерпение Твое, Спасителю! – пусть скажет он опять –
О благостыня и милосердие!
Ибо поистине – сверх всякого прощения
Таковые деяния этого несчастнейшего,
Услыша о которых, всяк воскликнет:
Ужели [Божественная] правда попустила ему жить?
И как, будучи праведной, она допустила хотя бы одно
Существование его на земле живых?
Если же кто заподозрит, что, быть может, я ложь написал,
То прости ему, как милостивый,
Ибо, не ведая долготерпения Твоего, Спасителю,
И бездны человеколюбия Твоего,
И услышав о непристойности дел моих,
Он справедливо вынес такое суждение,
Говоря: если [Божественная] правда безнаказанным
Оставила его, то нет, следовательно, суда.
Ты же, Боже мой, так как [после] будешь судить,
То поэтому ныне весьма долготерпишь.
Ибо спасти всех, конечно, желаешь,
Ожидая покаяния нашего,
Которое – от дел, по снисхождению Твоему праведному.
Ибо праведному свойственно не поражать падающих,
Но скорее напротив, конечно, – руку [помощи] им простирать,
Что делать Ты, благий мой Владыка,
Никогда не переставал и не престанешь.

Жизнь всех людей есть брань.
Мы же все люди – рабы Твои, Создатель;
Однако малые и великие – [все] имеем
Врагов непримиримых (в лице) князей тьмы.
Поэтому если Сам Ты не подашь (нам) скоро руку [помощи],
Но попустишь им укрепиться против нас,
То где будет Твоя правда и человеколюбие?
Ибо (хотя) мы соделались рабами его (диавола)
По своей воле и своему произволению,
Но Ты Сам, Боже мой, пришедши, искупил нас
И принес к Отцу Твоему
В дар, каковыми однако видеть враг нас не терпит,
Не вынося той зависти, какую питает.
Но, как лев, рыкает на нас,
И ходя и скрежеща зубами,
Упорно ищет, кого бы поглотить.
Поэтому если Ты, Христе мой, тех, которые этим неукротимым зверем
Уязвлены и, приняв удары
И раны, пребывают лежащими,
Не помилуешь, или лучше – не сжалишься
Ожидая их выздоровления,
Но поразишь и совсем сокрушишь,
Совершенно умертвив таковых;
То это, по моему мнению, – праведно,
Потому что не непроизвольно они пленяются.
Но добровольно предаются.
Однако коварный и злохитростный,
Неукротимый и изворотливый зверь этот,
Как бы друг, притворяется дружественным,
Ища всего меня схватить и уловить.
Показывая мне видимую жизнь,
Он лишает меня жизни духовной.
Окрадывая меня чувством в настоящем,
Он отнимает (у меня) и богатство будущего.
При внешнем (ведь) созерцании является одно,
Сокрыто же (в нем), Спасителю, другое.
Если же люди, и познав это,
Хитро и лицемерно притворяются, [что не знают],
То чего не сделает (с ними) изобретатель зла?
Как не обольстит он их и в особенности юных?
Как не прельстих тех, которые незлобивы,
Совершенно неопытны и нелукавы,
Тот, кто по произволению – сатана и лукавый,
И искусный изобретатель всякого лукавства?
Однако он решительно всех прельщает и уязвляет,
И никто не избежал от его рук,
Или стрел, не отведав в них заключенного
Яда, и не ушел (от него) неуязвленным.
Все мы согрешили и лишены, Христе,
Твоей неизреченной и божественной славы,
И умоляем Тебя туне спасти (нас)
И оправдать благодатию и милостию,
Которою Ты излил ныне на меня изобильно,
О чем я не обленюсь говорить и писать.
Ибо как я, о Боже мой, могу покрыть молчанием
То, что бывает ежечасно
И совершается во мне несчастном?
Ибо поистине оно неизреченно,
Непостижимо и превосходит ум и слово.
И как я выскажу или как изъясню это?
Но, не вынося молчания, теперь же начну свою речь.

Ты – один Бог безначальный, несозданный,
В Сыне и Духе – Троица Святая.
Ты – непостижим, неприступен,
Создатель видимой и умопостигаемой
Твари, и Господь, и Владыка,
Ты – превыше небес
И всего, что на небе,
Один – Творец неба и обладатель,
Один носящий все Твоим повелением
И волею одною все содержащий.
Тебя окружают тьмы Ангелов
И тысячи тысяч Архангелов,
Престолов, неисчислимых Господств,
Херувимов, Серафимов и
Многоочитых Сил, Начал и Властей
И многих других слуг и друзей.
Ты имеешь славу препрославленную,
Так что без страха воззреть на нее не посмеет
Никто из них, о Боже мой,
Не в состоянии будучи снести явления
И светоблистания Лица Твоего.
Ибо как создание возможет Создателя
Всецело узреть или всецело постигнуть?
Никоим образом, полагаю, это невозможно.
Но поскольку изволит Творец,
(Постольку) Он является и видится тому, кому Он пожелает,
И познается, и тварь Его познает,
И Он видится, и она Его видит,
Насколько дано ей от Творца видеть.
Ибо если твари Тобою, Боже мой, произведены,
То от Тебя они имеют и бытие и возможность
Видеть и служить Тебе безпорочно.

Итак, Ты вверху пребываешь превыше всех начал,
Которые окружают Тебя – Бога моего.
Мы же внизу находимся в глубочайшем рве,
(Которым я называю не видимый мир,
Но поистине тьму греха)
Рве порочности и омрачения,
В яме и рве ужасно глубоком,
Над которым солнце не всходило светить.
Ибо вне этого видимого мира
И мира будущего есть (только) ночь греха;
И погружающихся в нее неразумно
Она как ныне содержит, так и по смерти также
Будет держать узниками во веки веков.
Из них я первым, о Христе мой, являюсь.
Объятый ею и в нее низведенный,
В преисподней глубине ее
Находясь, я воззвал: помилуй меня
Ты, Который приобщился зол моих.
Ибо я познал, куда чрез них я низведен.
Оттого я и плакал, потоки слез
Из очей моих проливая усердно,
И каялся от всего своего сердца,
И взывал воздыханиями неизглаголанными.
И Ты с несказанной высоты услышал меня,
Лежавшего в преисподней глубине
Тьмы безграничной и безпредельной,
И оставив окружающие Тебя Силы,
Пройдя все видимое [пространство],
Нисшел туда, где был я лежавший.
Озарив меня тотчас, Ты прогнал тьму,
И воздвигши божественным Твоим вдохновеньем,
Поставил меня на стопы Твоих повелений.
Очаровав меня красотою Твоею и любовью,
Ты уязвил меня и совершенно всего изменил.
Увидев Твой Лик, я убоялся,
Хотя он и показался мне милостивым и доступным.
Изумила же и поразила меня
Красота Твоя, о Троица Боже мой!
Ибо один образ Трех в Каждом,
И три Лица составляют едино – Бога моего,
Который называется Духом и Богом всех.
Итак, когда Ты явился мне несчастнейшему,
Как мог я не дрогнуть и не спуститься
Еще ниже того, где был я,
Тьмою опять покрывшись,
Дабы сокрыться от Тебя, всем нестерпимого?
Но я сделал это из робости.
Ты же, Боже мой, напротив обнимал меня,
Напротив целовал и заключал в объятия –
В лоно славы Твоей, Боже мой,
И в края одежд Твоих,
Всего меня вводя и покрывая Твоим светом,
И заставляя забыть (все) видимое
И недавно одержавшие меня беды.
О глубина таинств и высота славы!
О восхождение, обожение и богатство!
О несказанная светлость повествуемого!
Кто возможет постигнуть (это) из слов?
Или уразуметь величие той славы?
Ибо если кто не видел того, чего око не видело,
И не слышал того, чего ухо не слышало,
И что на сердце человеческое не всходило,
Тот как поверит пишущему об этом?
А если бы и поверил, то как чрез (одно) слово
Может он увидеть то, чего око не видело?
Как посредством слуха вместит то,
Чего никогда не слыхало ухо людское,
Чтобы и уразумел он хорошо те вещи
И мог обнять мыслию то,
Красота чего неизъяснима для видящих,
И вид пребывает безвидным,
И что непостижимо для всех,
Кому видится? Как, повторяю тебе,
Кто-либо, воображая это помыслом,
Не удалился бы далеко от истины,
Обольствшись воображением и фантазиями
И ложные образы измышлений
Ума своего рисуя и видя?
Ибо как ад и тамошние муки
Всяк представляет так, как желает,
Но каковы оне, никто решительно не знает;
Так, пойми меня, и блага оные,
Небесные, для всех непостижимы
И незримы, только тем одним они ведомы
И видимы, которым Бог откроет,
По мере достоинства каждого:
По мере веры, надежды и любви,
И хранения заповедей Господних,
Или иначе – по мере нищеты духовной.
Эта мера – совершенная, не малая и не великая,
Которые Богу ненавистны, и в этом нет неправды,
Так как они совершенно неправые.
Ибо малой мере недостает праведности
По нерадению или небрежению,
И основательно и справедливо она является только негодной.
Та же мера, которая не мала, но велика,
Ведет к безумию того, кто ее имеет,
Вредя и всем другим, кто к ней тяготеет.
Правая мера есть мера смирения,
Чтобы, не отчаяваясь в себе совершенно,
Не считать никого в мире
Худшим себя в непристойных деяниях;
И поэтому плакать всегда и рыдать
И все видимое презирать.
Ибо это – признак той печали,
Которая – по Бозе и бывает от души.
Если же кто прилепляется к чему-либо из видимого,
Тот не познал себя еще чувством,
И не воспринял в сердце страха
Суда Божия и вечного огня,
И не стяжал совершенного смирения.
Поэтому-то он и лишается видения
И дара тех благ,
Которых не видело никакое человеческое око.

Потщимся же все приобрести смирение –
Несказанную красоту наших душ,
Для которой нет имени, и (только) по опыту
Она ведома тем, кто стяжал ее.
Кроток и смирен сердцем Христос;
И тот, кто имеет Его обитателем, знает,
Что чрез Него он получил и смирение,
Лучше же, что смирение – это Сам Он.
Душа же, которая ищет человеческой славы,
Такового смирения совершенно не ведает.
Даже тот, кто имеет хотя некоторое самомнение,
Как может удержать в себе это смирение?
Никоим образом, конечно… Увы мне несчастнейшему!
Тщеславному и горделивому,
Ни одной добродетели не стяжавшему
И в безчувствии проводящему все
Дни моей настоящей жизни.
Кто не восплачет обо мне и весьма не посетует?
Так как, бежав мира и сущих в мире,
Я чувством не удалился от мира;
Облекшись в монашескую схиму,
Я, как мирянин, люблю (все) мирское:
Богатство и славу, удовольствия и утехи;
На плечах крест Христов я ношу,
Поношение же креста понести
Вовсе не хочу и отрицаюсь,
Но связываюсь со славными,
Желая и сам быть с ними прославленным.
О злоключение! о безчувствие! Двойного осуждения я достоин…
бо много нагрешив в прежней жизни,
Я обещался как должно покаяться,
Но и ныне явился преступником, неблагодарным
За все те блага, которые получил я от Бога,
И оказался нарушителем обетов
И недостойным всякого человеколюбия.

Но, о Боже мой, единый всемилостивый!
Скоро потщись и обрати меня снова
К покаянию, слезам и плачу,
Дабы я омылся и, очистившись, увидел
Ясно возсиявшую во мне Твою славу,
Которую даруй мне ныне и во веки,
Непрестанно словословящему Тебя,
Творца веков и Владыку.

Гимн девятый

Кто живет, не ведая еще Бога, тот есть мертвый среди живущих в познании Бога; и кто недостойно причащается (Святых) Таин, для того неуловимо бывает Божественное Тело и Кровь Христова.

Ныне, о Владыко, среди живых я пребываю, как мертвый, и среди мертвых, как живой, я – несчастный более всех людей, на земле живущих, которых создал Ты, Боже мой. Ведь быть мертвым среди живущих по Тебе свидетельствует, конечно, обо мне, что я хуже не получивших бытия. Жить же неразумною и скотоподобною жизнью неведущих Бога подобно тому, как если бы жить среди мертвых. В самом деле, как не подобно? И как не то же? Хотя мне и кажется, что я знаю Тебя и верую (в Тебя), и воспеваю и призываю Тебя. Ибо (только) уста мои, Слове, говорят то, чему научен я, равно и гимны и молитвы я воспеваю те, которые давно уже написаны приявшими Духа Твоего Святого. [Между тем] говоря это и думая, что я нечто великое сделал, я не чувствую и не понимаю того, что как дети, учась, [часто] не сознают силы речений, так и я, проводя время в молитвах, (чтении) псалмов и (составлении) гимнов, и воспевая Тебя, единого благоутробного (Владыку), не воспринимаю чувством Твоей славы и света. И подобно тому как еретики, многому научившись, мнят, что познали и знают Тебя, мнят, несчастнейшие, что и видят Тебя, Боже мой, так и я, произнося много молитв и псалмопений одним языком своим, положим же, что и сердцем, на основании этого полагаю, что обладаю высшею степенью веры, думаю, что воспринял всякое познание истины и ни в чем более не нуждаюсь; на основании того же я заключаю, что вижу Тебя, Свет мира – Спасителю, и говорю, что имею Тебя, и Ты сопребываешь со мною. Воображая, что приобщаюсь Твоей Божественной природы, я против себя же подыскиваю выдержки и речения. (Так) отыскав из Писания, я привожу (следующее) свидетельство, говоря: Господь сказал, что ядущие Его Плоть и пиющие Его Кровь в Нем пребывают, равно и Он Сам, Владыка, в них обитает (Ин.6,56). Итак, говоря это, я утверждаю, что в удержимом [виде] тела Неуловимый пребывает, как уловимый, и совершенно Невидимый, как видимый и держимый. Но я несчастный не понимаю того, что [только] в тех, в которых Ты изволишь, в чувственном, держимом и видимом Ты, Создатель, пребываешь, как чувственный держимый и видимый. В нечистых же, каков я, или лучше (сказать) недостойных Ты, обоготворяя чувственное Твое тело и кровь и (делая его) совершенно недержимым и неуловимым, неизменно изменяешь его, вернее же – поистине претворяешь в духовное и невидимое, как некогда, дверем затворенным, Ты вошел и вышел (Ин.20,19-26)и [в другой раз] сделался невидим на глазах учеников во время преломления хлеба (Лк.24,30-31). Так и ныне [в Таинстве Евхаристии] хлеб Ты соделываешь Телом Твоим духовным. А я думаю, что, делаясь причастником Твоей Плоти и приобщаясь Тебя, я [всегда] удерживаю Тебя, хотел ли бы Ты или не хотел, и воображаю, Христе мой, что бываю как бы святым, наследником Божиим и Твоим сонаследником и братом, и причастником вечной славы. Итак, не ясно ли отсюда, что я являюсь совершенно безчувственным и не понимаю, очевидно, того, о чем пою и воспеваю, что говорю и о чем всегда размышляю. Ибо если бы вполне разумел, то знал бы, конечно, и то, что Ты, Боже мой, для того непреложно сделался человеком, чтобы, восприняв меня, всего обоготворить, а не для того, чтобы Ты, как человек, пребывал в тучной плоти, и чтобы, будучи, как Бог, по природе совершенно недержимым, нетленным и неуловимым, Ты держим был в тлении. Если бы я знал, что Тело Твое Божественное неуловимо, и верил, что Кровь Твоя Святая для меня недостойного поистине является огнем неприступным, то я приобщался бы их со страхом и трепетом, очищая себя слезами и воздыханиями. Но я сижу ныне во тьме, обольщенный неведением и будучи одержим, несчастный, совершенным безчувствием.

Однако я прошу и умоляю Тебя, припадая (к Тебе) и ища Твоей милости: воззри на меня, Всецарю мой, и ныне, как некогда, покажи благоутробие и сострадание Твое, яви непамятозлобие на мне – мытаре, или лучше – всеблудном, согрешившем пред Тобою сверх всякой природы разумных и безсловесных существ. Ибо хотя и все беззакония соделал я в жизни, но Тебя Бога (Отца) исповедую Творцом всего, Тебя Сына Божия почитаю единосущным (Отцу), рожденным от Него прежде всех веков, в последния же времена – от Святой Девы Богородицы Марии рожденным, как Младенца, и соделавшимся человеком, ради меня пострадавшим, распятым и погребению преданным, в третий день воскресшим из мертвых и восшедшим во плоти туда, откуда Ты не отлучался. Итак, за то, что я таким образом верую и поклоняюсь Тебе, и уповаю, что Ты Христе, паки приидешь судить всех и воздать каждому по достоинству, пусть вера вместо дел вменится мне, Боже мой; не взыщи (с меня) дел, совершенно оправдывающих меня, но вместо всего пусть эта вера будет достаточной для меня. Пусть она защитит, пусть она оправдает меня и покажет причастником вечной Твоей славы. Ибо верующий в Меня, сказал Ты, о Христе мой, жив будет и не увидит смерти во веки (Ин.11,25-26). Итак, если вера в Тебя спасает отчаянных, то вот я верую, – спаси меня, озарив Твоим Божественным светом: явившись, Ты просветишь, Владыко, во тьме и сени смертной держимую душу мою. Даруй мне умиление, (как) питие Твое живительное, питие увеселяющее душевные и телесные чувства мои, питие всегда меня радующее и подающее мне жизнь, которой не лиши меня, Христе, смиренного странника, все упования на Тебя возложившего.

Гимн десятый

Исповедание, соединенное с молитвой, и о сочетании Духа Святого с безстрастием.

Се удалихся, Человеколюбче, и водворихся в пустыни (Пс.54,8); я сокрылся от Тебя, пресладкого Владыки, окутанный ночью житейских забот. Много уязвлений и ран я от них потерпел, много ударов в душе я несу, возвратившись [из мира], и в скорби и туге сердечной взываю: Помилуй, сжалься надо мною преступным, о Врачу душелюбивый и один щедролюбивый! Ты, туне врачующий больных и израненных, уврачуй (и мои) струпы и раны. Источая елей Твоей благодати, помажь мои язвы и изгладь раны. Стягни и скрепи мои разслабленные члены. Уничтожь все шрамы мои и всего меня совершенно здравым соделай, Спасителю, как прежде, когда не было на мне никакой скверны, ни струпа, ни опухоли, ни пятна; но (во мне) было спокойствие и радость, мир и кротость, святое смирение и долготерпение, свет добрых дел, терпение и совершенно непобедимая сила [внутри]; а отсюда великое утешение в повседневных слезах, отсюда веселие в сердце моем, как бы источник, безпрестанно текло и струилось, являясь (для меня) медоточивым потоком и питием радования, постоянно находящимся в моих умных устах. Отсюда же всякое здравие и чистота, отсюда избавление от страстей и суетных помыслов, отсюда [наконец] молниезрачное безстрастие, которое, всегда мне сопребывая, слюбилось со мною (духовно разумей это, читатель, дабы тебе не оскверниться постыдно), доставляя мне несказанное удовольствие от (своего) присутствия и безмерное желание [духовного] брака – сочетания с Богом. Когда же я приобщился его, то сделался безстрастным, воспламенился удовольствием, возгорелся желанием его, и приобщившись света, подлинно соделался светом, став выше всякой страсти и будучи свободным от всякого порока. Ибо к свету безстрастия не приближается страсть, как к солнцу – тень, или тьма к свету. Но сделавшись и будучи таковым, я возгордился, Владыко, так как понадеялся на себя, и увлекшись попечением о чувственных вещах и житейскими заботами, пал, несчастный, и охладев, сделался черным, как железо; (сверх того еще) долгое время лежа, я ржавчину принял. Посему взываю к Тебе, Человеколюбче, прося о том, чтобы мне снова очиститься и быть возведену к прежней доброте, и света Твоего насладиться ныне и всегда во все веки. Аминь.

Гимн одиннадцатый

О том, что для всякого человека, досаждаемого и злостраждущего ради заповеди Божией, (само) это безчестие за заповедь Божию является славою и честию; и диалог (разговор) ко своей душе, научающий неисчерпаемому богатству Духа.

Дай мне, Христе, то чувство, которое однажды Ты мне даровал. Осени меня им, Спасителю, и всего меня внутри его сокрой, не попуская мирскому чувству ни приближаться ко мне, ни входить в меня, ни уязвлять всего меня, смиренного раба Твоего, которого Ты один помиловал. Ибо мирское чувство, внезапно вкравшись в похвальную заботу, тотчас производит в жалкой душе моей дурные желания. Ибо оно показывает мне славу, напоминает о богатстве, побуждает приближаться к царям, говоря, что это – большое счастье. Итак, от этих мыслей, как от ветра надувается мех, и огонь разгорается в пламя, так и душа та, надмеваясь, делается напыщенной и сильно разсеивается от желания славы, богатства и разслабляющего покоя – вещей, долу влекущих. (Тогда) она вместе с пользующимися славой и (сама) стремится быть в славе, со знаменитыми – казаться знаменитой и с богатыми владеть богатством. И ту, которую Ты прославил Твоим неизреченным светом, которую Сам Ты одел Твоею несказанною славой и показал (образом) Твоей Божественной светлости, мирское чувство, пленив ум ее и показывая ей царей, напоминая о славе и предлагая богатства мира сего, побуждает в одном воображении страстно желать всего этого.

О помрачение и ослепление! О суетные помыслы, грязные намерения и безчувственная воля! Ибо, оставив созерцание неизреченного и нетленного, я думаю и помышляю о земном. Разве цари не умирают, и слава не преходит? Разве богатство не разсеивается, как пыль от ветра? Разве тела не истлевают в могилах? И земными имуществами разве не будут владеть другие (господа), после них – иные, а за теми (еще) иные? И кому, скажи мне, душа (моя), раньше принадлежало это богатство? Или кто в (этом) мире мог приобрести хотя малую вещь, которую и по смерти так же, как при жизни, он взял бы с собою? Никого, конечно, ты решительно не можешь мне указать, кроме милостивых, которые, ничего не стяжав, все раздали по рукам бедным. Ибо они-то и являются надежными обладателями разданных (имуществ), с тех пор как отдали их в руки Владыки. Все же прочие, которые откладывают (и копят) богатства, суть нищие и даже хуже всех нищих, ибо нагими, как выброшенная падаль, они (повергаются) в могилы, будучи и в настоящей жизни несчастными и в будущей – странниками (и пришельцами). Итак, что же хорошего видя в этих вещах, ты, душа моя, услаждаешься? Или что из них ты почитаешь достойным того, чтобы сделать его предметом своих желаний? – Ничего, конечно, ты не можешь сказать (на это), ничего не (можешь) ответить.

Горе умножающим богатства и собирающим сокровища. Горе желающим воспринимать славу от людей. Горе тем, которые связываются с богатыми, но не вожделевают славы Божией и богатства Его, и (не ищут того), чтобы с Ним только одним пребывать. Ибо суетен мир, и все, что в мире – суета сует, так как все прейдет; один только Бог всегда будет пребывать вечным и нетленным, и с Ним будут те, которые ныне взыскали Его, и Его одного вместо всего возлюбили. Горе тогда будет тем, которые любят ныне мир сей, потому что они осудятся за то на веки. Горе, душа, жаждущим славы человеческой, потому что они лишатся тогда славы Божией. Горе, душа, собравшим богатства, потому что они возжелают там получить каплю (воды). Горе, душа, возлагающим надежды на человека, потому что вместе со смертию его (рушатся) и надежды их, и они окажутся безнадежными. Горе, душа, тем, которые здесь имеют упокоение, потому что там они восприимут вечную муку.

Поведай (мне), душа моя, о чем ты печалишься? чего из вещей этой жизни желаешь? Скажи мне, и я покажу тебе необходимость и пользу каждой из них. А ты уразумей и познай, что доброго есть в каждой вещи. Скажи: ты желаешь пользоваться славой и похвалами? – Так послушай, что такое честь, и что безчестие. Честь состоит в том, чтобы почитать всех, Бога же прежде всего, и заповеди Его стяжавать себе, как богатство, претерпевая ради них обиды, злословия и поношения всякого рода. Ибо когда ты, душа, предпримешь какое-либо дело ради чести и славы Божией, и за него нанесут тебе обиды и уничижения, тогда ты достигла прочной чести и славы, потому что [здесь-то], конечно, и придет к тебе слава Божия; тогда тебя восхвалят все Ангелы, так как ты почтила Бога, Которого и они прославляют. Ты хочешь, душа моя, владеть одеждами и богатством? – Послушай, я покажу тебе сейчас вечное богатство. Кайся со слезами, презирай все, будь нищею духом и сердцем, будь нестяжательной в деньгах и странницей в мире, будь противницей своих противных желаний и, (упокоеваясь) в воле единого Владыки твоего, ревностно последуй стопам Его. И тогда Он, замедлив в шествии, позволит тебе жалкой уловить Себя. Ты же, увидев Его, возопи и громко воскликни. И Он, обернувшись, милостивым оком взглянет на тебя, и даст тебе немного посмотреть на Себя, и скрывшись от очей твоих, опять оставит тебя. Тогда ты, бедная, горько восплачешь и возрыдаешь, тогда станешь просить (себе) смерти, не вынося скорби и не терпя разлуки с пресладким Владыкой. Он же, видя тебя в крайней нужде и весьма постоянною в плаче и сетовании, опять внезапно явится и озарит тебя, опять покажет тебе неисчерпаемое богатство – неувядающую славу Отчего Лика, и исполнив радости, возвеселит тебя, как и прежде, и таким образом преисполненною радости оставит тебя. Та же радость, которая бывает от мирских слов и помыслов, мало-помалу оставит тебя и придет к тебе печаль. И так снова, как и прежде, ты горько восплачешь, и взрыдаешь, и взыщешь Его – Виновника веселия, Подателя радости, Который есть прочное и поистине всегда пребывающее богатство. Когда Он будет так испытывать твое произволение, смотри, душа, не ослабей, не обратись вспять, не говори: доколе Он будет для меня неуловим? Не говори: зачем, являясь, Он тотчас же снова скрывается? И доколе вместо милосердия Он будет доставлять мне (одни) труды? Не говори: как могу я находиться в таком напряжении до смерти? И не обленись, о душа, искать Владыку! Но, как предавшая себя однажды на смерть (и посвятившая Богу), не отведывай послабления (и покоя), не ищи ни славы, ни телесного утешения, ни расположения сродников. Совершенно не озирайся ни направо, ни налево; как начала, лучше же – теча еще усерднее, потщись всегда уловлять Владыку, взяться за Него. И хотя бы тысячи раз Он исчезал и столько же раз являлся тебе, делаясь неуловимым, (только) таким путем Он будет удержан тобою. Десятки тысяч раз, лучше же доколе ты вообще дышишь, еще усерднее ищи Его и беги к Нему. Ибо Он не оставит тебя и не забудет тебя, но являясь тебе понемногу все более и более и чаще пребывая с тобою, душа, Владыка, когда ты очистишься, наконец, осиянием света, Сам, придя, весь возобитает в тебе, и с тобою будет пребывать Тот, Кто мир сотворил, и ты будешь обладать истинным богатством, которого мир не имеет, но (только) – небо и те, которые вписаны там. Если этого тебе возможно достигнуть, то – скажи – чего еще большего ты желаешь?

Скажи, душа неблагодарная, неразумная, скажи, смиренная душа моя, что – более этого на небе или на земле, чего тебе следовало бы искать? Творец неба и Владыка земли и всего, что на небе, и что есть в мире, Он, будучи один Создатель, Судия и Царь, Сам обитает в тебе, весь открываясь тебе, весь освещая тебя светом, и показывая (тебе) красоту Лица (Своего), и давал тебе (возможность) яснее видеть Его, и соделывая тебя причастницей собственной славы, – скажи, что иное превосходнее этого? – Ничто, конечно, ты мне ответишь. Я же снова скажу: удостоившись такой славы, зачем ты, о душа, все еще стремишься к земле? Зачем обольщаешься здешними вещами? Получив нетленное, зачем ты льнешь к тленному? Нашедши будущее, зачем прилепляешься к настоящему? Старайся, душа, постоянно обладать ими, вся прилепись к ним, душа моя, чтобы и по смерти ты находилась в тех вечных благах, которые приобрела ты отсюда, и с ними предстала бы Творцу и Владыке, радуясь с Ним во веки веков. Аминь.

Гимн двенадцатый

О том, что желание и любовь к Богу превосходят всякую любовь и всякое человеческое желание; ум же очищающихся, погружаясь в свет Божий, весь обожается, и потому называется умом, Божиим.

Красота Твоя, Владыко Христе, неизъяснима, зрак несравним, великолепие неизреченно и слава превышает ум и слово. Твой нрав, Твоя благость и кротость превосходят помышления всех земнородных. Поэтому и желание и любовь к Тебе препобеждают всякую любовь и желание смертных. Ибо насколько Ты, Спасе, превосходишь все видимое, настолько сильнее и любовь к Тебе, которая затменяет всякую человеческую любовь, отвращает от любления плотских наслаждений и скоро прогоняет все похоти. Ибо похоть страстей поистине есть тьма, и совершение постыдных грехов – глубокая ночь; влечение же и любовь к Тебе, Спасе, есть свет. Поэтому, возсиявая в боголюбивых душах, она тотчас прогоняет тьму страстей и (чувственных) наслаждений и водворяет день безстрастия. О дивное и нежданное дело Всевышнего Бога! О сила таинств, сокровенно совершающихся! Ты даруешь нам и преходящее и вечное, Ты даешь земное с небесным и настоящее с будущим, как Создатель всего, имеющий власть над земным и небесным. Итак, зачем же мы, несчастные, любим людей более, чем Тебя, и жалким образом служим им более, чтобы получить от них ничтожную и непрочную награду? Мы предаем им наши души и тела, дабы они пользовались ими, как ничтожными и отвергнутыми сосудами, и хотя мы Твои члены – Владыки всего, святые, говорю, члены Святого Господа, Который ни от кого независим в Своей власти, не страшимся добровольно предлагать их скверным демонам для постыднейшего греха. Итак, кто из верных рабов Твоих удержится от слез? Кто не оплачет также нашей своенравной дерзости? Кто не возблагоговеет пред таковым долготерпением Твоим, Боже? Кто не вострепещет воздаяния на Божественном Суде, то есть нестерпимого и во веки неугасимого огня геенского, где плач, и скрежет зубов, и скорбь неутешная, и невыразимая мука?

Но, о Солнце, (этого видимого нами) солнца, и луны, и звезд, и света, и всей природы Создателю, сокрой меня от них во свете Твоем, чтобы я, созерцая в нем одного Тебя, Слове, не видел мира и того, что в мире, но и видя, был как бы невидящим, и слыша, как бы не слышал. И как бывает с седящими во тьме житейских удовольствий и тьме славолюбия: видя, они не видят Твоей Божественной славы, и слыша, совершенно не разумеют Твоих заповедей и повелений, так будет и со мною во свете Твоем, когда я [и видя] не буду видеть мира и того, что в мире. Ибо кто, видя Тебя и чувствуя себя озаренным Твоею славою и Божественным Твоим светом, не изменился умом, душею и сердцем, и не удостоился всевластно, Спасителю, видеть иначе и слышать таким же образом? Ибо ум, погружаясь в Твой свет, просветляется и делается светом, подобным славе Твоей, и называется Твоим умом, (так как) удостоившийся соделаться таковым удостоивается тогда и ум Твой иметь и делается с Тобою безраздельно единым. И как не будет он все видеть и слышать безстрастно, как Ты? соделавшись богом [по благодати], как пожелает он чего-либо вообще чувственного, какой-либо скоропреходящей и тленной вещи, либо иной, суетной славы – тот, кто соделался превыше всего этого и выше всякой видимой славы? Ибо как тот, кто стал превыше всего видимого и приблизился к Богу, лучше же кто сам наименовался богом, захотел бы искать славы или роскоши от долу лежащих? Ибо оне поистине для него – позор и поношение, уничижение и безчестие. Слава же для него и утеха и богатство – Бог Троица и (все) Божие и Божественное, Коему подобает всякая слава, честь и держава всегда, ныне и во все веки. Аминь.

Гимн тринадцатый

Изъявление благодарности за дары Божии, и каким образом в отце, пишущем это, действовал Дух Святой? Также наставление, изреченное от (Лица) Божия о том, что должно делать, чтобы получить спасение спасающихся.

Опять мне светит свет, опять я вижу его ясно. Опять Он отверзает (мне) небеса и разсекает (тьму) ночи, опять производит все, опять видится один только Он. Опять Он ставит меня вне всего видимого и отделяет также от всего чувственного. Опять превысший всех небес, Которого никто из людей никогда не видел, не разверзая небес, не разгоняя ночи, не разнимая ни воздуха, ни кровли дома, нераздельно весь со мною жалким бывает, внутри моей келлии, внутри ума моего. В то время, когда все остается, как и было, ко мне в средину сердца моего (о досточтимое таинство) ниспадает свет и поднимает меня превыше всего. И несмотря на то, что я нахожусь среди всего [окружающего], Он ставит меня вне всего, не знаю, не вне ли также и тела. Дотоле я поистине весь нахожусь там, где один простой свет, созерцая который, и я также становлюсь простым по незлобию. Таковы необычайные дела чудес Твоих, Христе мой; таковы дела могущества Твоего и человеколюбия, которые Ты совершаешь в нас недостойных. Потому-то я, одержимый страхом Твоим, и трепещу, и постоянно безпокоюсь, и сильно крушусь о том, что я воздам Тебе или что принесу за столь великие дары (Твоего) благоутробия, за те безчисленные дары, которые Ты излил на меня; ничего же не находя в себе, (так как) ничего [собственно] моего нет в жизни, но все Тебе служит, все – дело рук Твоих, я еще больше стыжусь (и весьма терзаюсь), Спасителю, (желая) знать, что должно мне делать, чтобы послужить и благоугодить Тебе, дабы в день судный оказаться мне, Спасителю, неосужденным пред Твоим страшным судилищем.

Послушай, что тебе делать, всяк, желающий спастись, и прежде всех ты, вопрошающий Меня. Думай, что ныне ты умер, что ныне ты отрекся и оставил весь мир, покинув друзей, сродников и всякую суетную славу, вместе с тем совершенно отбросив попечение о дольних предметах, возьми крест на плечи, крепко его привяжи и до конца (жизни) переноси труды искушений, боли скорбей и гвозди печалей, принимая (их) с величайшею радостию, как венец славы. Ежечасно пронзаемый остриями обид и жестоко побиваемый камнями всякого рода безчестия, проливая слезы вместо крови, ты будешь мучеником. Перенося с великою благодарностию поругания и заушения, ты сделаешься причастником Божества Моего и славы. А если ты сам себя покажешь последним из всех, рабом и слугою, то после Я сделаю тебя первым из всех, как обещал Я. Если ты возлюбишь врагов и всех ненавидящих тебя, и будешь от души молиться за обидящих тебя и благотворить им по силе твоей, то поистине ты стал подобным Всевышнему Отцу твоему, и стяжав отсюда чистоту сердца, ты узришь в нем Бога, Которого никто никогда не видел. Если же случится тебе потерпеть гонение за правду, тогда радуйся, потому что Царство Небесное стало твоим. А что более этого? Это и многое другое, заповеданное Мною, делай и других учи, и ты и все прочие, верующие в Меня, [так поступайте], если хотите спастись и водворяться со мною во веки веков. Если же вы отрекаетесь и отвращаетесь, считая позором и безчестием терпеть все это, (быть презираемыми) и положить души свои за заповеди Мои, то зачем стремитесь узнать, как вам должно спасаться (и чрез какие деяния можно сдружиться со Мною)? Зачем же и Богом вашим Меня называете? Зачем и себя также неразумно считаете верующими в Меня? Ведь Я ради вас все это претерпел добровольно – будучи распят на кресте, Я умер смертию злодеев, и Мои поношения и позорная смерть сделались славою мира, жизнью, светом, воскресением мертвых, похвалою всех верующих в Меня, стали одеянием безсмертия и истинного обожения для всех верных. Поэтому те, которые подражают честным страданиям Моим, сделаются также и причастниками Божества Моего и наследниками Царства Моего, станут общниками неизреченных и невыразимых благ и будут вечно пребывать со Мною. О прочих же кто не восплачет и не возрыдает? Кто не прольет слез от жалости сердца? Кто не оплачет великого их безчувствия? Ибо, оставив жизнь и ужасным образом отторгшись от Бога, они сами себя предали смерти. От части их избави меня, Владыко всяческих, и сподоби мне ничтожному и последниму из рабов Твоих сделаться причастником непорочных страстей Твоих, дабы, как сказал Ты, Боже, я стал и причастником славы и наслаждения благ Твоих, Слове, ныне, правда, как бы в гадании, образе или зеркале, тогда же я познаю, якоже и познан бых (1 Кор.13,12).

Гимн четырнадцатый

Те, которые отсюда уже чрез причастие Духа Святого сочетались с Богом, и по преставлении из сей жизни, будут там сопребывать с Ним во веки. Если же нет, то противоположное будет с теми, которые являются иными.

Начало жизни у меня есть конец, и конец – начало. Я не знаю, откуда прихожу, не знаю, где нахожусь, и не ведаю, жалкий, куда опять пойду. Я рождаюсь (как) земля от земли и (как) тело, от тела, будучи, конечно, от тленного тленным и всецело смертным. Малое время я провожу на земле, живя во плоти, и умираю, и переходя из этой жизни, начинаю жить другою. Тело я оставляю в земле, имеющее (некогда) воскреснуть и жить безконечною жизнию во веки. Итак, призри ныне, Боже, ныне сжалься, едине [Милостиве], ныне помилуй меня. Вот сила моя оставила (меня), я приблизился к старости – преддверию смерти. Грядет князь мира, имеющий испытать постыдные и скверные дела и деяния мои; предстоят палачи, свирепо глядя на меня и ожидая повеления схватить и увлечь в бездну ада несчастную душу мою. Итак, Ты, по естеству благоутробный и один человеколюбивый и всемилостивый Господи, помилуй меня тогда: не помяни беззаконий моих и не остави меня; не дай места против меня коварному врагу моему, который ежечасно угрожает мне, рыча на меня, скрежеща зубами и говоря: на что ты уповаешь? Как надеешься избежать от рук моих, так как, оставив меня и презрев мои заповеди, ты присоединился ко Христу? Но ты никоим образом не избежишь. Ибо куда ты уйдешь? Ты отнюдь никогда не можешь ускользнуть от меня, изгнавшего Адама и Еву из рая, соделавшего Каина братоубийцей, во время потопа в конец обольстившего всех (смертных) своими прелестями и жалким образом низвергшего в заблуждение и в ужасную смерть, прельстившего Давида к прелюбодеянию и убийству, поднявшего войну против всех святых и многих (из них) умертвившего, – и ты ли, немощнейший, думаешь и надеешься совершенно избежать меня? Слыша это, Владыко и Боже мой и Создателю, Творче и Судие мой, имеющий власть над душою и телом моим, как Создатель того и другого, я жалкий ужасаюсь и весь дрожу и трепещу. А он, коварный, упрекая, говорит мне, Христе мой: вот ты не бодрствуешь и не воздерживаешься, вот ты не стяжал молитвы, не творишь поклонов, не показываешь тех трудов, которые ты некогда начал, – и за это одно я разлучу тебя от Христа и возьму с собою в неугасимый огонь. Я же, как Ты ведаешь, Владыко, никогда не полагал спасения души своей в делах своих и деяниях, но к Твоему милосердию прибег, уповая, что Ты туне спасешь меня, как всемилостивый, и помилуешь, как Бог, подобно тому, как некогда – блудницу и блудного сына, сказавшего: согрешил я. С такою верою притек я, с таким упованием пришел, с такою надеждою приступил к Тебе, Владыко. И ныне (молю) да не хвалится он предо мною, рабом Твоим, говоря: где твой Христос, где твой Заступник? Не Сам ли Он предал тебя в мои руки? – Ибо если, обольстив, он возьмет меня в плен, то не моему произволению и небрежению это припишет, но свалит все на Тебя, оставившего меня, говоря таким образом: смотри, Тот, на Кого ты уповал, смотри, к Кому ты приступил, смотри, о Ком ты думал, что Он благоволит к тебе и любит тебя, о Ком хвалился, что Он имеет тебя братом и другом, сыном и наследником, – как Он оставил тебя и предал в мои руки – врага твоего, сверх ожидания изменив тебе и вдруг возненавидев тебя?

Итак, слыша это, не оставь меня, Спасителю, не попусти стать мне поношением Твоим, Боже мой, Царю и Господи, некогда исторгший меня из тьмы, из рук и пасти его и поставивший свободным во свете Твоем. Ибо, видя тебя, я уязвляюсь в глубине сердца, и не будучи в состоянии взирать на Тебя, не (могу однако) выносить и того, чтобы не видеть Тебя: красота Твоя неприступна, вид неподражаем и слава несравненна. Да и кто когда-либо видел Тебя? Или кто мог увидеть Тебя всего – Бога моего? Ибо какое око в состоянии узреть все (или универс)? Какой ум мог бы постигнуть сущего превыше всего, или обнять, или весь окинуть Его всего и увидеть содержащего все, вне всего пребывающего и являющегося всем, все наполняющего и опять Того Самого, Кто весь вне (всего) существует неизреченным образом? И однако я вижу Тебя, как солнце, созерцаю, как звезду, усматриваю, как светильник, возженный внутри сосуда, и ношу в недре, как жемчужину. Но так как Ты не открываешься более, так как не всего меня делаешь светом и Себя не всего (мне) показываешь, каков и сколь велик Ты, то я думаю, что вовсе не имею Тебя – жизнь мою, но безнадежно плачу, как бы некто, ставший из богатых нищим и из знаменитых безславным. Видя это, враг говорит мне: не спастись тебе. Ибо вот ты отпал и ошибся в (своих) надеждах, так как не имеешь, как некогда, дерзновения к Богу. Не удостаивая его ответа чрез слово, я дую (на него), и он тотчас исчезает. Так, прошу и молю Тебя, Владыко, будь благоутробен ко мне, Спасителю мой, и тогда, когда душа моя выйдет из тела моего, чтобы одним дуновением мог я посрамить имеющих набежать на меня, раба Твоего, [демонов], и защищаемый светом Духа Твоего, невредимо перешел бы и стал пред судилищем Твоим, имея сопребывающую мне Божественную благодать Твою, Христе, всего меня покрывающую и являющую непостыдным. Ибо кто дерзнет пред Тобою явиться, не будучи облечен в нее? Или может ли кто бы то ни было воззреть на нестерпимую славу (Божию), не имея ее внутри и не будучи ею просвещенным? Ибо как человек может увидеть славу Божию и низкая природа человеческая – природу Божества? Ведь Бог – не созданный, мы же все созданы. Он – нетленный, мы – тление и прах. Он есть дух, превысший всякого духа, как Творец духов и Владыка, мы – плоти земные и существа земновидные. Он – Творец всего, безначальный и непостижимый, мы – черви и вместе грязь и пепел. И кто из нас возмог бы когда-либо увидеть Его чрез собственную силу и действие, если бы Сам Он не послал Своего Божественного Духа и, сообщив чрез Него немощной (нашей) природе крепость, силу и мощь, не соделал бы человека способным видеть Его Божественную славу? Ибо иначе никто из людей не увидит, и не может увидеть Господа, грядущего во славе. И таким образом неправедные будут отделены от праведных, и грешники и все те, которые не будут иметь в себе света отсюда, покроются тьмою. Те же, которые соединились с Ним чрез (соделанные) здесь (дела), и тогда таинственно и преискренно сочетаются с Богом, и никогда не будут отлучены от общения с Ним. Но те, которые отошли (отсюда) удаленными от Его света, как или каким образом тогда (с Ним) соединятся? – Хотел бы я научиться у вас, или вас научить.

Бог, соделавшись человеком, соединился с людьми, и приобщившись человечества, преподал всем верующим в Него и показывающим веру от дел причастие Божества Своего. Итак, спасутся, сказал Он, только эти одни, приобщившиеся Божества Его, как и Сам Он, Творец всего, приобщился нашей природы, как свидетельствует Павел, что Церковь Христова – Владычнее и Божественное Тело без пятна вместе и порока, и без всякой морщины, каковыми должны быть верные; Глава же (Тела) – Христос (Еф.5,27). Итак, если это будет, как, очевидно, и есть, то кто, будучи нечистым, посмеет тогда прикоснуться к Нему, или кто недостойный прилепится к Нему? Ибо если и теперь грешники извергаются из Церкви и совершенно исключаются от общения, лучше же лишаются созерцания вещей божественных, не будучи святыми, то как тогда, увы мне, они соединятся со всенепорочным Телом Божиим и соделаются членами Христовыми, будучи запятнанными (и нечистыми)?

Невозможно это, братие, и никоим образом не будет. Отделенные же от Божественного Тела, то есть от Церкви и лика избранных, скажи, куда они пойдут? В какое царство? в каком месте, скажи, они надеются вселиться? Ибо рай, конечно, и лоно Авраамово, и всякое место упокоения принадлежит спасающимся. А спасающиеся, конечно, суть святые все, как свидетельствует и учит все Божественное Писание. Ибо многи обители, но внутри чертога (Ин.14,2). Подобно тому ведь, как – одно небо и на нем звезды, различающиеся друг от друга честию и славою; так существует и один чертог и одно Царство. Но и рай ведь, и град святый, и всякое место упокоения есть один только Бог. Ибо как в этой жизни человек, не пребывающий в Боге, и Бог в нем, не имеет покоя, так и после смерти вне Его одного, полагаю, не будет ни упокоения, ни места совершенно свободного от печали, воздыхания и скорби.

Поэтому потщимся, братие, потщимся прежде смерти прилепиться к Богу, Творцу всех, Который ради нас несчастных приклонил небеса и сошел на землю (Пс.17,10), сокрылся от Ангелов, и вселившись во чреве Святой Девы, неизменно и неизреченно воплотился и произошел от Нее для спасения всех нас. Спасение же наше состоит именно вот в чем, как мы часто говорили и ныне снова скажем, не сами, впрочем, от себя, но от уст Божиих. Явился великий Свет будущего века, на землю сошло Царство Небесное; лучше же (сказать) пришел Царь всех вышних и нижних, восхотев уподобиться нам, дабы все мы, приобщившись Его, как бы света, явились вторыми светами, подобными Первому (Свету), и соделавшись причастниками Царства Небесного, были общниками славы (Его) и вместе наследниками вечных благ, коих никто никогда не видел. Эти же блага, как я уверен, верую и говорю суть Отец, Сын и Дух Святой – Троица Святая. Это источник благ, это жизнь (всего) существующего, это утеха и упокоение, это одеяние и слава, это радость неизъяснимая и спасение всех приобщившихся Его неизреченного осияния и чувствующих, что имеют общение с Ним. Послушайте, ведь потому Он и Спасителем называется, что доставляет спасение всем, с которыми соединился. Спасение же есть избавление от всех зол и вечное обретение в Нем всех благ, дарующее вместо смерти жизнь, вместо тьмы свет, вместо рабства страстям и постыднейшим деяниям совершенную свободу – всем соединившимся со Христом – Спасителем всех, которые приобретают тогда всякую радость неотъемлемую, всякое веселие и всякое радование. Те же которые совершенно удалены от Него и не взыскали Его, или не соединились с Ним и не избавились от рабства страстям и смерти, цари ли то, князя или вельможи, хотя бы они думали и полагали, что утешаются, радуются и наслаждаются благами, но они никогда не будут обладать тою совершенно неизреченною и неизъяснимою радостью, которую имеют рабы Христовы, свободные от всех неуместных пожеланий удовольствий и славы. Ее никогда не познает, не поймет и не увидит никто из тех, которые преискренно и горячо не прилепились ко Христу и в неизреченном соединении не растворились с Ним, Которому подобает слава, честь, хвала и всякое пение от всей твари и (всякого) дыхания во веки. Аминь.

Гимн пятнадцатый

Благодарение за изгнание и скорби, которые претерпел (святой отец) во время гонения на него.

Благодарю Тебя, Господи, благодарю Тебя, единый Сердцеведче, Царю праведный, всемилостивый, благодарю Тебя, безначальный и всемогущий Слове, сошедший на землю и воплотившийся Боже мой, соделавшийся тем, чем не был – человеком подобным мне, без изменения, скоропрехождения и всякого греха, дабы, пострадав, будучи безстрастным, неправедно от беззаконных, даровать мне осужденному безстрастие чрез подражание страстям Твоим, Христе мой. Итак, праведен суд Твой и вместе повеление (Твое), которое Ты повелел соблюдать нам, Всемилостиве. Оно состоит в подражании смирению Твоему, дабы подобно тому, как Cам Ты пострадал, будучи безгрешен, так и мы, согрешившие, переносили бы все: искушения, и гонения, и биения, и скорби, и наконец, (даже самую) смерть от беззаконных. Ибо Ты слышал (о Себе), что Ты беснуешься, Тебя считали обольстителем, безбожником, противником Богу и преступником закона. Схваченный, как преступник, и связанный, Ты веден был один, когда все ученики (Твои) и друзья оставили Тебя; Ты предстоял пред судьею, как осужденный, Слове, и принял приговор, вынесенный им против Тебя. За то, что промолвил, Ты подвергся заушению от раба, и за то, что молчал, немедленно осужден был на смерть. Ибо слова Твои были мечем для беззаконных, и молчание (Твое), Царю, было причиною осуждения. Поэтому неправедные, не вынося Тебя одного видеть праведного, предали Тебя позорнейшей смерти. Потом Ты биен был по главе, увенчан терниями, облечен в багряную хламиду, заплеван в лицо, увы мне, и поруган от беззаконных, слыша насмешливое: радуйся, Царю Иудейский! Ты понес крест на плечах и, приколоченный на нем, вознесен был, Боже мой. Ты пригвожден был руками и ногами, напоен оцтом и пронзен копием в ребро Твое, Всемилостиве. Не вынося этого, земля поколебалась от страха и скоро отдала (заключенных) в ней мертвецов. Солнце, видя Тебя, в кровь превратилось, и луна тогда мраком покрылась, и завеса храма тогдашнего надвое раздралась сверху до низу. Ничего из этого совершенно не уразумели те беззаконники, но и к лежащему во гробе приставили стражей и запечатали камень, думая (таким образом) удержать Тебя. Но Ты, Владыко, воскрес Своею силою, оставив преступникам печати целыми (и невредимыми). Ангелы же, пришедши, отвалили камень, поразив страхом стрегущих там. Но и (тогда даже), совершенно не желая хотя сколько-нибудь уразуметь, они остались ослепленными умом и имея окамененное сердце до смерти. Итак, что же великого для меня, если и я пострадаю, как Сам Ты, Владыко, будучи безгрешен, пострадал за мир, дабы спасти мир, – я (говорю), весьма много согрешивший от юного возраста и прогневавший Тебя, Христе, делами и словами. Поистине же велико для меня, лучше же превыше всякой славы, так как делает меня причастником Твоей неизреченной славы, это – причастие страданиям, подражание делам (Твоим) и смирение Твое, которое доставляет обожение с разумением проходящим его. Благодарю Тебя, Владыко, за то, что я страдаю более неправедно. Если же – праведно, то да будет мне (это), Христе, во искупление грехов и в очищение от безчисленных прегрешений моих. И не попусти, Владыко, чтобы мне причинены были когда-либо страдания, или искушения, или скорби сверх сил, но всегда подавай мне и облегчение, Боже мой, и силу, чтобы я мог понести скорби. Ибо Ты, Милостиве, изначала являешься подателем благ для тех, которые от души припадают ко Твоей державе, по достоинству веры и дел и благих надежд подавая дарования и всякие дары Божественного и поклоняемого Твоего Духа ныне и присно и всегда, во веки веков. Аминь.

Гимн шестнадцатый

Все святые, будучи озаряемы, просвещаются и видят славу Божию, насколько возможно человеческой природе видеть Бога.

Воззри свыше, Боже мой, и благоволи явиться (мне) и собеседовать нищему. Отверзи небеса и покажи мне свет Твой, или лучше отверзи ум мой, и как некогда, (так) и ныне, войдя внутрь меня, говори чрез нечистый язык мой (и опровергни ложь) тех, которые говорят, что ныне нет никого, кто бы разумно видел Бога, и до этого времени никого не было, кроме Апостолов. Но и те даже не видели, говорят они, ясно Бога, Отца Твоего, уча, что Он пребывает невидимым для всех, равно и незримым, и приводя изречение возлюбленнейшего ученика Твоего Иоанна, говорящего, что Бога никогда никто из людей не видел (Ин.1,18;1 Ин.4,12). Ей, скажи скоро, Христе мой, (что мне делать), дабы я не казался для неразумных болтуном. Пиши, сказал Он, что Я буду говорить, пиши и не бойся. Я – Бог прежде всех дней, времен и лет и даже прежде всех веков, прежде всех тварей, видимых и умопостигаемых, превыше ума и слова, превыше всякого понятия, Я был Один с Одним единственно и (со Мною не было) ничего (не только) из видимого, но даже и из невидимого. Поистине Я был прежде, чем произошел. Я один – несозданный со Отцом и Духом Моим, Я есмь один безначальный от безначального Отца Моего. Никто ни из Ангелов, ни из Архангелов, ни из других чинов никогда не видел ни природы Моей, ни Самого Меня – Творца всецело, каков Я есмь, но они видят один только луч славы и (некое) излияние света Моего, и обожаются. Ибо подобно тому как зеркало, воспринимающее солнечные лучи, или как хрусталь, освещенный в полдень, так и они все воспринимают лучи Божества Моего. Всего же Меня увидеть еще не удостоился никто ни из Ангелов, ни из людей, ни из святых сил. Ибо Я – вне всего, и для всех невидим. Однако не из зависти, конечно, к ним (Я не даю) им видеть Себя, и не потому скрываюсь и не являюсь, чтобы Я был некрасив, но потому, что не нашлось еще никого достойного Божества Моего, и потому, что невозможно для твари быть равною Творцу. Да это им и не полезно. Видящие же малое отражение света (Моего) таинственно научаются тому, что Я подлинно есмь, и познают, что Я – Бог, произведший их, и в изумлении и страхе прославляют Меня и служат. Ибо невозможно, чтобы Бог произвел другую природу равномощную Творцу и однородную с Ним, потому что совершенно невозможно созданию быть единосущным Создателю. Ибо как создание может когда-либо уравняться с Несозданным? Ты признаешь как это, так (не станешь отрицать) также и того, что создания ниже Того, Кто всегда существует, безначален и несотворен, и настолько различаются (от Него), насколько колесница и пила – от изготовившего их (мастера). Итак, как колесница может уразуметь того, кто сделал ее, или как пила, скажи мне, познает того, кто движет (ею), если изготовивший их не даст им знания и не вложит в них зрения, что невозможно для всех сотворенных? Итак, решительно никто ни из людей, ни из Ангелов не получил власти давать другим дыхание или доставлять им жизнь. Господь же всех, один имеющий власть и могущество, как источник жизни, производит одушевленные существа, какие, конечно, пожелает, и как Художник и Владыка, каждому дарует то, что восхощет и изволит. Ему слава и держава ныне и во веки. Аминь.

Гимн семнадцатый

Соединение Всесвятого Духа с очистившимися душами происходит с ясным чувством, то есть сознанием; и в которых (душах) это бывает, те Он соделывает подобными Себе, световидными и светом.

Невидимый весьма далеко отстоит от видимого
И от тварей – Тот, Кто произвел их исперва,
Равно от тленного – Нетленный и от тьмы свет.
Смешение этих (природ) произошло тогда, когда Бог сошел (на землю).
Ибо тогда разстоящие (естества) соединил мой Спаситель.
Но слепые не видят этого единения, и мертвые
Говорят, что совершенно не чувствуют его,
А думают, что живут и видят, о крайнее безумие!
Не веруя, они говорят, что никто опытно этого
Не познал или не ощутил, (то есть) не видел чувственным образом;
Об этом же мы только слышим и научаемся словами.
Но, о Христе мой, научи меня, что сказать им на это,
Дабы от великого неведения и неверия
Исторгнуть их, и дать им видеть Тебя – Свет мира.
Послушайте, отцы, божественных словес и уразумейте,
И вы познаете то единение, которое бывает с сознанием,
И чувством, конечно, и опытом, и зрением.

Бог – невидим, мы же, конечно, видимы.
Итак, если Сам Он соединяется волею с чувственными (существами),
То не сознательно ли должно происходить соединение обоих?
Если же ты утверждаешь, что это бывает без сознания и чувства,
То это, конечно, соединение мертвых, а не Жизни с живыми.
Бог (есть) Творец тварей, твари же – это мы.
Если же Бог – Творец снизошел к твари
И соединился, и тварь сделалась как Творец;
То поистине она в истинном созерцании должна ощутить,
Что тварное неизреченно соединилось с Творцом.
Если же мы не допускаем этого, то погибла вера,
И совершенно исчезла надежда на будущее.
Не будет (тогда) ни воскресения, ни всеобщего суда,
Так как мы твари, как говоришь ты, безчувственно
Соединяемся с Творцом, ничего не помышляя в сознании.
И Бог (тогда) страдает чрез тебя, как будто Он не есть
Жизнь, и соединяясь с нами, не сообщает нам жизни.
Творец опять нетленен, твари же тленны.
Ибо, согрешив, не только тело одно,
Но и самые души они подвергли тлению.
По этой причине мы и телом и душою
Тленны, как тлением духовной смерти
И греха все вместе одержимые.
Итак, если Нетленный по природе соединился со мною тленным,
То поистине будет одно из двух, о чем я хочу сказать тебе:
Либо меня Он изменит и соделает нетленным,
Либо Нетленный изменится в тление, и таким образом
Я, быть может, не уразумею того, что Он пострадал
И сделался мне подобным. Если же я стал
Весь нетленным из тленного, прилепившись к Нетленному,
То как бы я не почувствовал (этого)? как бы самым опытом
Не познал я, чем стал, став тем, чем не был?
Ибо кто говорит, что Бог, соединяясь с людьми,
Не сообщает им божественного нетления,
Но скорее Сам поглощается их тлением,
Тот учит о гибели Негиблющего
И богохульствует, сам совершенно отпадая от жизни
Если же это невозможно, то прими лучше другое (положение),
И прежде конца потщись приобщиться нетления.

Бог есть Cвет, мы же находимся во тьме.
Или вернее сказать – мы сами тьма.
Не обольщайтесь, Бог нигде в другом месте не светит,
Кроме тех одних душ, с которыми Он соединится прежде конца.
Для других же если и возсияет, как изрекли проповедники [истины],
То явится для них как огонь, совершенно неприступный,
Имеющий испытать, каково дело каждого,
И снова удалится от них, как от недостойных;
Они же восприимут достойное мучение.
При всем том здесь и там Свет для душ Один и Тот же;
Мы же, имея непросвещенные души, являемся тьмою.
Итак, если Тот Свет, что для душ, соединится с моею душою,
То он либо погаснет и сделается тьмою,
Либо душа моя, просветившись, будет как свет.
Ибо когда свет возжигается, тьма тотчас убегает.
Таково ведь свойство и чувственного света.
Если же этот произведенный свет совершает в тебе то,
Что и очи твои просвещает, и душу увеселяет,
И дает тебе видеть, чего ты прежде не видел;
То чего не соделает, возсияв в душе (твоей), Творец его,
Сказавший: да будет свет, и он тотчас произошел?
Итак, как тебе кажется, если Он умно возсияет в твоем сердце
Или в уме, как молния или как великое солнце;
То что Он может сделать душе озаренной?
Не просветит ли ее и не даст ли (ей)
Точно познать Того, Кто Он есть?
Ей, воистину так бывает и так совершается,
Так открывается благодать Духа,
И чрез Него и в Нем – и Сын со Отцом.
И (таковой человек) видит Их, насколько возможно (ему) видеть,
И тогда от Них тому, что касается Их, он неизреченно
Научается, и вещает, и всем другим (то) описывает,
Излагая богоприличные догматы, как все
Предшествовавшие святые отцы учат;
Ибо таким образом они божественный символ сложили.
Сделавшись таковыми, как мы сказали, они
Вещали и говорили с Богом и о Боге.
Ибо кто богословствовал о Троическом единстве,
Или кто низложил ереси, не сделавшись таковым?
Или кто был назван святым, не приобщившись Святого
Духа? – Никто никогда; так как мысленный Свет ощутительно
Обыкновенно приходит к тем, к которым Он прибудет.
Говорящие же, что они приобщаются Его без чувства,
Сами себя в действительности называют безчувственными.
А мы (называем) их мертвыми, лишенными жизни,
Хотя они и мнят, что живут. О обольщение! О безумие!

Но, о Свете, возсияй в них, возсияй, чтобы, увидев (Тебя),
Они действительно убедились, что Ты воистину – свет,
И тех, с которыми Ты соединяешься, уподобляешь
Себе и соделываешь как бы светом.
О чадо, Я всегда сияю пред лицом верных,
Но они не хотят (Меня) видеть, или лучше закрывают глаза,
Не желая воззреть на Меня,
И отвращают лица в другую сторону.
Вместе с ними и Я поворачиваюсь, становясь пред ними,
Но они снова бросают взор в другую сторону,
И [таким образом] совершенно не видят света Лица Моего.
Одни из них покрывают лица покровами,
Другие же убегают прочь, совершенно ненавидя Меня.
Итак, что делать Мне с ними? – Я совершенно недоумеваю.
Ибо спасти их без (их) воли и по принуждению –
Это показалось бы скорбным для не желающих спастись.
Ведь добро воистину будет добром (только) по воле,
Без воли же добро не будет добром.
Поэтому желающих и Я вижу и (ими) видим бываю,
И делаю их сонаследниками Царствия Моего.
Не желающих же Я оставляю с их желанием в мире сем.
И они сами прежде суда бывают своими судиями,
Так как в то время, когда сиял Я – Свет неприступный,
Они одни сами себе причинили тьму,
Не желая видеть Света и оставшись во тьме.

Гимн восемнадцатый

Алфавит, в двустишиях, побуждающий и наставляющий недавно удалившегося от мира восходить к совершенной жизни.

Началом положив Христа и горячую веру,
удались, таким образом, от мира.

Бегай сродников и друзей,
ибо это для новоначальных полезно.

Свободный от (всего) вещественного, приступи к Невещественному,
ибо ничего большего ты не найдешь себе в помощь.

Малодушие всякое от себя отбросив
(ведь ты прибег ко всемогущему Владыке),

Надежду же лучше несомненную восприняв
(ибо Он печется даже о малых птичках),

Иго легкое Господне понеси
(ибо велико воздаяние будущее),

Нас всех смертных туне спасающее [иго]
(ибо мы искуплены Божественною кровию)

И богами являющее силою Призывающего,
ибо таково воплощение Владыки,

Дабы ты делом познал конец дел, —
то, что предивнее всего видимого.

Хорошее для тебя приобретение – отсечение воли:
оно покажет тебя мучеником в совести.

Слова отца твоего (духовного) и повеления исполняй,
ибо они непреткновенно наставляют тебя на путь

Даже до смерти; велика высота этого [подвига];
но Бог явно ради тебя и это соделал.

Считай себя худшим всех
(это сделает тебя первым во Царствии),

Странником, нищим и низшим других;
велики эти (добродетели), если исправишь (их).

Ты весь будешь [тогда] подражателем Владыки,
а что выше этого?

Всякого исправляет повседневный плач:
ведь он слаще пищи и питья:

Познанию преходящего и пребывающего он научает,
ибо прежде всего от мира удаляет.

Упражняйся в безмолвии, хранящем (все) это,
ибо оно посекает всевозможные безполезные корни.

Память смертную постоянно имей,
ибо она есть виновница смирения.

Отсюда очистившись и просветившись сердцем
(о чудо, для всех искомое!),

Ты свет Божественный удостоишься ясно увидеть;
ведь он есть невещественный луч от Невещественного.

Христос же есть Cовершенная Любовь;
имеющий Его по усыновлению богом является.

Души, ищущие Его, Он просвещает;
они одни живы будут – никто не прельщайся.

О любовь Боготворящая, которая есть Бог –
дар таинственно подаваемый достойным;

Она – (нечто) изумительное и вещь не легко обретаемая.

Гимн девятнадцатый

Наставление монахам, недавно отрекшимся мира и того, что в мире; и о том, какую должно иметь веру к отцу своему (духовному).

Оставь весь мир и то, что в мире, один блаженный плач восприими, оплакивай только свои злые деяния, потому что они лишили тебя Творца всех – Христа и (сообщества) святых (Его). Кроме этого, ни о чем другом не заботься. Даже тело твое да будет для тебя как бы чужим. Смотря вниз, как осужденный и ведомый на смерть, всегда воздыхай из глубины сердца. Лицо свое омывай одними только слезами. Ноги же, текшие на худые (дела), отнюдь не омывай водою. А руки твои пусть будут у тебя согбенными; к Богу безстыдно не простирай их, которые ты часто употреблял для греха. Дерзкий язык по возможности сдерживай (ибо он весьма проворен на грех), потому что из-за него одного многие даже из великих (людей), сбившись с правого пути, потеряли Царство Небесное. Прежде же этого загради свои уши, чтобы не слышать ничего постыдного и суетного, тогда, быть может, ты и языком овладеешь. Слушай только наставления отца твоего (духовного), давай ему смиренные ответы и, как Богу, открывай свои помыслы, ничего не скрывая даже до (греховных) приражений; ничего не делай без его воли: не спи, не ешь и не пей. И когда благовременно ты это соблюдешь, то не станешь мнить, что совершил что-либо великое, ибо (хотя) и посеял ты в поте и труде, но плода трудов своих ты еще не собрал. Поэтому не обольщайся и не думай, что нашел (искомое), прежде чем не стяжал ты душевных очей и ушей сердца твоего не очистил слезами своими, омыв их от нечистоты, и (прежде чем) не стал видеть и слышать духовно, и не начал чувствами внутри изменяться. Ибо многое ты увидишь, чего невозможно высказать, и гораздо больше еще услышишь, и притом необычайного, чего языком не сможешь выразить. Видеть же таким образом есть чудо из чудес. Такой (человек) ничего плотского никогда не помышляет, землю же он попирает, как бы шествуя по воздуху, и все видит даже до бездн, вникая во все творения, он познает Бога и, пораженный страхом, как Творцу, поклоняется (Ему) и прославляет (Его). А великое дело познать (Его) власть и могущество, хотя все думают, что знают это, однако, не сомневайся, весьма многие обольщаются. Это – знают одни только просвещенные, все же другие (о ужасное неведение!) омрачены еще большею тьмою, чем демоны.

Но о Господи и Творче всех! Ты, создавший меня из земли смертным существом и почтивший благодатию безсмертия, даровавший мне жизнь, и речь, и движение, и (возможность) прославлять Тебя – Владыку всяческих, Сам, Владыко, дай мне несчастному, припадая к Тебе, просить (себе) полезного. Ибо не знаю я ни того, как в этот мир я пришел, ни того, что такое здесь то, что (люди) считают существующим. Не могу сказать я, о Боже мой, что такое зрение мое и что такое видимые (мною) предметы. Как осуетились мы все люди, и не имеем правильного суждения о сущем? Вчера пришел я (сюда), завтра отойду, а думаю, что буду существовать здесь безсмертно. Пред всеми исповедую Тебя Богом моим, делами же отрицаюсь Тебя повседневно (Тит.1,16). Учу, что Ты – Творец всего, и однако усиливаюсь иметь все независимо от Тебя. Ты царствуешь над вышними и нижними, и один только я не трепещу противиться Тебе. Дай мне безпомощному, дай мне несчастнейшему отвергнуть всякий порок души, которую, увы мне, умаляют вместе и сокрушают гордость и пустая надменность. Даруй (мне) смирение, дай руку помощи, очисти скверну души моей и подай мне покаянные слезы, слезы желанные, слезы спасительные, слезы очищающие мрак ума моего и снова содевающие меня (ясным) и светлым, желающим видеть Тебя – Свет мира, Свет очей моих, моих (говорю) – меня жалкого, имеющего сердце исполненное житейских зол, многих скорбей и неприязни к тем, которые причинили мне изгнание, лучше же сказать к моим благодетелям, владыкам и поистине друзьям моим. За зло воздай им, Христе мой, благами вечными, богатыми и божественными, которые на веки веков Ты уготовал вожделевающим Тебя и от души любящим.

Гимн двадцатый

Каковым должно быть монаху, и какое его делание или преуспеяние и восхождение?

Соделай дом души твоей палатою в жилище Христу – Царю всяческих – каплями слез твоих, воплями, рыданиями, коленопреклонениями и частыми вздохами, если желаешь, о монаше, быть поистине монахом. И тогда ты не будешь и одиноким, так как будешь сопребывать с Царем, и одиноким будешь подобно нам, как отделившийся от людей и всего мира; это, конечно, и (значит) монах. Соединившись же с Богом и Царем, ты не одиноким сделался, но сопричтен ко всем святым, стал сожителем Ангелов, совсельником праведников и поистине сонаследником всех небожителей. Итак, каким образом ты одинок, когда ты имеешь жительство там, где собор мучеников и преподобных, где лик пророков и божественных Апостолов, где безчисленное множество праведных, иерархов, патриархов и прочих святых? Имеющий же (еще) Христа живущим в себе как может быт назван единственным, скажите мне? Ведь со Христом моим сопребывает Отец и Дух. Как же одинок тот, кто с Тремя соединен, как с одним? Соединившийся с Богом – не один, хотя бы он и одинок был, хотя бы сидел в пустыне или находился в пещере. Если же кто не обрел Его, не познал, не воспринял Его всего – воплощенного Бога Слова, тот совершенно, горе мне! не сделался монахом; поэтому он-то и есть один, (как) отделенный и разлученный от Бога. Также каждый из нас порознь и все мы (люди такого духа) отделены, конечно, от других людей, и являемся сирыми и разъединенными, хотя нам и кажется, что мы имеем единение чрез сожитие и сообщаемся друг с другом во многолюдных собраниях. Ибо духом и телом мы отделены (друг от друга), и что это верно, показывает смерть, разлучая каждого от сродников и друзей и принося забвение всех ныне любимых. Так и ночь, и сон, и дела житейские естественно расторгают единение многих. Кто же чрез добродетель сделал келлию свою небом, тот, и сидя в ней, созерцает и видит Творца неба и земли, и поклоняется (Ему), всегда сопребывая со Светом незаходимым, Светом невечерним, Светом неприступным, от Которого он никоим образом не отлучается и вовсе не удаляется ни днем ни ночью, ни в пище ни в питии, ни даже во сне, либо в пути, или при перемене места, но как живой, так и мертвый, говоря же яснее – совершенно вечно сопребывает с Ним душою. Ибо как невеста разлучится от жениха, или муж от жены, с которой он сочетался однажды? Законодатель, скажи мне, не соблюдет ли закона? Сказавший: и будета два в плоть едину (Быт.2,24) как Сам не станет с нею (душою) совершенно (единым) духом? Ибо жена в муже, и муж в жене, и душа в Боге, но и Бог в душе – соединяется и познается во всех святых.

Так соединяются с Богом те, которые, очищая чрез покаяние свои души в этом мире и удаляясь от других, делаются монахами. Они воспринимают ум Христов, то есть совершенно нелживые уста и язык, посредством которого беседуют с Отцом Вседержителем и всегда вопиют: о Отче, Всецарю и Творче всех! Келлия у них есть небо, а (сами) они являются солнцем, и в них пребывает Свет незаходимый и Божественный, Который просвещает всякого человека, грядущего в мир сей и рождающегося от Духа Святого (Ин.1,9). Итак, в них нет ночи, но каким образом – я не могу тебе сказать. Ибо я дрожу, пиша тебе это, и помышляя, трепещу, но я изъясняю тебе, как и каким образом живут служащие Богу и Его одного, вместо всего, взыскавшие и обретшие, Его одного возлюбившие, с Ним одним соединившиеся и соделавшиеся монахами, как одни – с Одним, (хотя бы они и остались среди большого собрания народа). (Ибо поистине те суть монахи и одни только те уединяющиеся), которые (пребывают) с одним Богом и одни в Боге, обнажившись от всевозможных помышлений и помыслов и созерцая одного только Бога в уме безмысленном, утвердившемся во свете, подобно тому как стрела в стене, или звезда на небе, или не знаю, как (иначе еще) сказать. Однако они живут в (своих) келлиях, как в некоем светлом чертоге, и думают, что пребывают на небе, или же и поистине (там) пребывают. Смотри, не окажись неверующим. Ибо они не находятся на земле, хотя и держимы землею, но живут во свете будущего века, в котором витают и шествуют Ангелы, которым восхищаются Начала и Власти, и укрепляются все Престолы и Господства. Ибо хотя Бог почивает во святых (Своих), но и святые в Боге и живут и движутся, ходя во свете, о чудо, как бы по твердой земле, как Ангелы и сыны Вышнего. После смерти они будут богами, сопребывающими с Богом, с Тем, Кто по естеству Бог, – те, которые уподобились Ему по усыновлению. Ныне же они в том только Ему уступают, что удерживаются телом, будучи, увы мне, покрываемы и окутываемы им, как узники в темнице, которые хотя и видят солнце и лучи его, проникающие чрез скважину, но всего его не могут созерцать или видеть, вышедши из темницы, или, выглядывая, свободно смотреть на воздух. И вот это-то и печалит их (и сокрушает), что они не видят всего Христа, хотя и всего видят, и что не могут избавиться от уз тела, хотя и освободились от страстей и всякого пристрастия, но освободившись от многого, они удерживаемы бывают одним. Ибо тот, кто связан многими узами, не надеется разрешиться от них, а кто смог разорвать весьма многие из уз, а (все еще) удерживается одним (чем-нибудь), тот скорбит еще более прочих и всегда усердно ищет избавиться (также) и от того, чтобы явиться свободным, дабы ходить, радуясь, и поспешно направиться к тому, кого он возлюбил и ради кого стремился разрешиться от уз. Итак, будем и мы все искать Того Одного, Кто может освободить нас от уз; Его-то и возлюбим, Того, красота Которого изумляет всякий ум, поражает всякое сердце, уязвляет (всякую) душу и, вознося (как бы на крыльях) к любви, тесно связывает и соединяет с Богом на веки.

Ей, братия мои, теките к Нему деяниями. Ей, други, возстаньте и не отставайте. Не прекословьте нам, обольщая себя самих. Не говорите, что невозможно воспринять Божественного Духа. Не говорите, что возможно спастись и без Него. Не говорите поэтому и того, что кто-либо делается причастником Его в неведении. Не говорите, что Бог не бывает видим людьми. Не говорите, что люди не видят божественного света, или что это невозможно в настоящее время. Никогда, друзья, это не было невозможным, но и весьма даже возможно для желающих, для тех исключительно, которые, проводя жизнь в очищении от страстей, соделали чистыми умные очи. Для прочих же греховная скверна поистине (бывает) слепотою, которая и здесь и там лишит их божественного света и, не обольщайтесь, пошлет их в огонь и во тьму. Не видите ли, друзья, каков и сколь прекрасен Владыка! О не смежайте (очей) ума, взирая на землю! О не порабощайтесь заботами о земных делах и имуществах и желанием славы, оставляя этот Свет жизни вечной. Ей, други, приидите и вознесемся вместе со мною, не телом, но умом, душою и сердцем, в смирении и сокрушении сердца взывая к щедролюбивому и единому Человеколюбцу Богу, и Он непременно услышит и помилует, Он непременно откроется и явится, и покажет нам Свой ясный свет. Зачем вы, жалкие, ленитесь и нерадеете? Зачем предпочитаете покой тела и славу, безчестную и безславную, пустую и суетную? Зачем добродетельную жизнь называете (праздною и) беззаботною? – Не так это, братия, не так, не обольщайтесь. Но как проводящие (светскую) жизнь, имеющие жен и детей и домогащиеся богатства и временной славы стараются и стремятся удовлетворить свои желания; так и всякий кающийся и служащий Богу должен стараться и всегда заботиться о том, чтобы покаяние его было благоприятным и служение благоугодным и совершенным. Тогда, совершенно присвоившись чрез них Богу, он всецело соединяется (с Ним) и видит Его в лицо, и получает дерзновение к Нему соразмерно тому, поскольку старается исполнять Его волю, которую и мы да сподобимся сотворить и получить милость со всеми святыми ныне, насколько возможно в сем веке, там же мы приимем всего Христа и всего Божественного Духа со Отцом во веки веков. Аминь.

Гимн двадцать первый

Об умном откровении действий божественного света и об умном и божественном делании добродетельной жизни.

Оставьте меня одного заключенным в келлии; отпустите меня с одним Человеколюбцем – Богом; отступите, удалитесь, позвольте мне умереть одному пред (Лицом) Бога, создавшего меня. Никто пусть не стучится (ко мне) в дверь и не подает голоса; пусть никто из сродников и друзей не посещает меня; никто пусть не отвлекает насильно мою мысль от созерцания благого и прекрасного Владыки; никто пусть не дает мне пищи и не приносит питья, ибо довольно для меня умереть пред (Лицом) Бога моего, Бога милостивого и человеколюбивого, сошедшего на землю призвать грешников и ввести их с Собою в жизнь Божественную. Я не хочу более видеть свет мира сего, ни самого солнца, ни того, что находится в мире. Ибо я вижу Владыку моего и Царя, вижу Того, Кто поистине есть Свет и Творец всякого света. Вижу источник всякого блага и причину всего. Вижу то безначальное Начало, от Которого произошло все, чрез Которое все оживляется и исполняется пищи. Ибо по Его желанию все приходит в бытие и делается видимым и по воле Его все (исчезает и) прекращается. Итак, как же я, оставив Его, выйду из келлии? Оставьте меня, я буду рыдать и оплакивать те дни и ночи, которые я потерял, когда смотрел на мир сей, смотрел на это солнце и на этот чувственный и мрачный свет мира, который не просвещает душу, без которого живут в мире и слепые также очами, которые, преставившись (отсюда), будут такими же, как и зрячие ныне. В этом свете и я, прельщаясь, всячески увеселялся, совершенно не помышляя, что есть иной Свет, Который, как сказано, есть и жизнь и причина бытия как того, что существует, так и того, что будет, конечно, существовать. Итак, я был как бы безбожником, не ведая Бога моего. Ныне же, когда Он по неизреченному благоутробию благоволил стать видимым для меня несчастного и открыться, я увидел и познал, что Он воистину есть Бог всех, Бог, Которого никто из людей в мире не видел. Ибо Он – вне мира, вне света и тьмы, вне воздуха и вне всякого чувства. Поэтому и я, видя Его, стал превыше чувств. Итак, вы, находящиеся во власти чувств, позвольте мне не только запереть келлию и сидеть внутри ее, но даже, вырывши под землею яму, скрыться (в ней). Я буду жить там вне всего мира, созерцая безсмертного Владыку моего и Создателя; я хочу умереть из-за любви (к Нему), зная, что я не умру. Итак, какую пользу принес мне мир? И что приобретают ныне те, которые находятся в мире? – Поистине ничего, но нагими вселившись во гробах, они нагими и воскреснут, и все восплачут о том, что, оставив истинную жизнь, свет мира, – оставив Христа, говорю, они возлюбили тьму, и в ней предпочли ходить все те, которые не восприняли Света, возсиявшего в мире, Которого мир не вмещает и не может видеть (Ин.3,19). Поэтому оставьте и отпустите меня одного, умоляю, – плакать и искать Его, чтобы Он богато дарован был мне и изобильно явился. Ибо Он не только видим бывает и созерцается, но и преподается, и обитает, и пребывает, являясь как бы сокровищем, скрытым в недре. Носящий его веселится и видящий его радуется, (думая, что хотя оно и сокрыто, но видится всеми, однако оно не видится ясно и неприкосновенно для всех). Его ни вор не может отнять, ни разбойник похитить, хотя бы он и умертвил того, кто его носит. Напрасно бы он трудился, если бы, желая отнять его, осмотрел кошелек, обыскал одежды и развязал пояс, свободно ища его. Если бы (даже), распоров живот, он ощупал внутренности, то (и тогда) никоим образом не мог бы найти его или взять. Ибо оно невидимо и не держимо руками, неосязаемо и вместе вполне осязаемо. Однако оно и руками держимо бывает только тех, которые достойны, (недостойные же, прочь удалитесь) и лежит на ладони, и как нечто, о чудо! И как не нечто, ибо имени оно не имеет. Итак, пораженный и желая удержать его, я думаю сжимая руку, что имею его и держу, но оно ускользнуло, будучи никоим образом не удержимо моею рукою, огорченный, я разнял пясть руки своей и снова увидел в ней то, что и прежде видел… О неизреченное чудо! О чудное таинство!

Зачем все мы всуе мятемся? Зачем обольщаемся? Будучи почтены словом с умным чувством, зачем мы льнем к этому безчувственному свету? Имея совершенно невещественную и безсмертную душу, зачем мы заглядываемся на эти вещественные и тленные (предметы)? Зачем мы удивляемся, будучи совершенно безчувственны, и как слепцы, предпочитаем тяжелый (слиток) железа и этот большой (кусок) теста небольшому (количеству) золота или драгоценной жемчужине, как вещам безценным, и не ищем малого горчичного зерна, которое драгоценнее и превосходнее всех тварей и вещей, как видимых так и невидимых? Почему мы не отдаем всего и не приобретаем его, и отчего готовы остаться в жизни, не стяжав его? Поверьте, что лучше многократно умирать, если бы это было возможно, только бы приобрести его – это малое, говорю, зерно.

Горе тем, которые не имеют его всеянным в глубине души своей, ибо они сильно взалчут. Горе тем, которые не видели, чтобы оно проросло в них, так как они будут стоять, как деревья без листьев. Горе тем которые не веруют слову Господню, что оно делается деревом и пускает ветви, и не ищут прилежно чрез хранение ума повседневного приращения этого малого зерна, так как в возделывании его они останутся ни с чем, как тот раб, который свой талант зарыл неразумно (Мф.25,25). Одним из таковых являюсь и я, повседневно нерадящий.

Но, о Нераздельная Троица и Неслиянная Единица! О Свет Триипостасный, Отче, Сыне и Душе, о Начало начала и Власть безначальная, о Свет неименуемый, как совершенно безымянный, и с другой стороны многоимянный, как все совершающий, о Единая Слава, Начальство, Держава и Царство, о Свет [существующий] как единая воля, разум, совет и сила, помилуй, сжалься надо мною сокрушенным. Ибо как мне не сокрушаться, как не печалиться, когда я легкомысленно презрел столь великую благость и милосердие Твое, безразсудно, несчастный, и нерадиво ходя путем Твоих заповедей? Но и ныне, Боже мой, благоутробно сжалься и помилуй меня, возгрей ту теплоту сердца моего, которую погасил покой жалкой плоти моей, сон, сытость чрева и неумеренность в вине. Все это совершенно погасило пламень души моей и изсушило живой источник слез. Ибо теплота рождает огонь, огонь же этот обратно – теплоту, и из обоих возжигается пламя, [и является] источник слез. Пламя производит потоки (слез), а эти потоки пламя; к ним возводило меня старательное упражнение в Божественных Твоих заповедях. С другой стороны соблюдение предписаний, при содействии покаяния, ставило меня на границе между настоящим и будущим. Поэтому, оказавшись внезапно вне видимых вещей, я впал в страх, видя, откуда я исторгнут. А будущее я видел весьма далеко, и когда я хотел его уловить, (у меня) возгорелся огонь любви, и мало-помалу неизъяснимым образом превратился для зрения в пламя, сперва (только) в уме моем, а потом и в сердце. Это пламя Божественной любви обильно источало (во мне) слезы, и вместе с ними доставляло мне невыразимое услаждение. Итак, когда я, уверенный в себе, что пламя никоим образом не погаснет (ведь оно горит хорошо, говорил я), и вознерадев, неразумно поработился сну и насыщению чрева, и дав (себе) послабление, стал побольше употреблять вина, не допьяна напиваясь, однако досыта, немедленно угасла (во мне) любовь в сердце – это страшное чудо, то пламя, которое, достигая до небес, хотя и сильно во мне горело, однако не сожигало находящегося в недрах (моих) сеноподобного вещества, но все его, о чудо, превращало в пламя; и сено, прикасаясь к огню, совершенно не сгорало, но напротив огонь, охватывая собою сено, соединялся (с ним), и все его сохранял невредимым.

О сила божественного огня, о чудное действие! Ты, от одного страха Лица Твоего разрушающий скалы и холмы, как Ты, Христе Боже мой, смешиваешься с сеном, всецело Божественною сущностью, Ты – живущий во свете совершенно нестерпимом, Боже мой? Каким образом, пребывая неизменным и совершенно неприступным, Ты сохраняешь вещество этого сена неопалимым, и [в то же время], сохраняя неизменным, все его изменяешь? И оно, оставаясь сеном, есть свет, свет же тот не есть сено, но Ты, будучи Светом, неслиянно соединяешься с сеном, и сено, неизменно изменившись, делается, как свет. Я не выношу (того, чтобы) покрыть молчанием чудеса Твои; я не могу не говорить о Твоем домостроительстве, которое Ты соделал со мною распутным и блудным, и не могу удержаться, чтобы не разсказывать всем, Искупителю мой, о неисчерпаемом богатстве Твоего человеколюбия. Ибо я хочу, чтобы весь мир почерпал от него, и чтобы никто не оставался совершенно лишенным его. Но прежде, о Всецарю, возсияй во мне снова, вселися и просвети смиренную душу мою; ясно покажи мне Лик Божества Твоего и весь невидимо явися мне, о Боже мой. Ибо Ты не весь видишься мне, хотя и весь являешься мне. Будучи весь неуловим, Ты желаешь и бываешь для меня уловимым; будучи невместим во вселенной, Ты поистине делаешься как бы малым в руках моих, и вращаемый в устах моих, видишься сверкающим, как световидный сосец и сладость, о чудное таинство! Так и ныне дай мне Себя, чтобы я насытился Тебя, чтобы поцеловал и облобызал Твою неизреченную славу, свет Лица Твоего, и наполнился (их) и преподал тогда и всем прочим, и преставившись, пришел к Тебе весь прославленный. Сделавшись от света Твоего и сам светом, я (таковым) предстану Тебе, и тогда избавлюсь от этих многих зол и освобожусь от страха, так чтобы опять уже не изменяться. Ей, дай мне и это, Владыко, ей, даруй мне (также) и это, туне все прочее мне недостойному даровавший. Ведь это нужнее всего, это и есть все. Ибо хотя и ныне Ты видишься мне, хотя и ныне Ты благоутробен (ко мне), и просвещаешь меня, и таинственно научаешь, и покрываешь, и хранишь державною Твоею рукою, и соприсутствуешь (мне), и демонов в бегство обращаешь и делаешь невидимыми, и все мне покоряешь, и все доставляешь мне, и всех благ исполняешь меня, о Боже мой, но от этого не будет мне никакой пользы, если Ты не дашь мне непостыдно пройти врата смерти. Если князь тьмы, придя, не увидит сопребывающую мне (Твою) славу, и не будет, омраченный, совершенно посрамлен, быв опален Твоим неприступным светом, и вместе с ним и все сопротивные силы не обратятся в бегство, увидев (во мне) знак печати Твоей, и я, уповая на Твою благодать, не прейду совершенно безтрепетно, и не припаду (к Тебе), и не сокрушу их, то какая мне польза от того, что ныне во мне совершается? – Поистине никакой, но (это) возжжет для меня еще больший огонь. Ибо, надеясь быть причастником (Твоих) благ и вечной славы, и рабом Твоим и другом, если сразу я лишусь всего и Тебя Самого, Христе мой, то как мучение то не будет для меня более тяжким, чем неверным, которые ни Тебя не познали, ни света Твоего возсиявшего не увидели, ни сладости Твоей не насытились? Если же мне придется получить тот залог, достигнуть тех наград и почестей, которые обещал Ты, Христе, уверовавшим в Тебя, то и я тогда (также) блажен буду, и восхвалю Тебя – Сына со Отцом и Духа Святого, Единого воистину Бога во веки веков. Аминь.

Гимн двадцать второй

Божественные вещи ясны (и открыты) одним только тем, с которыми чрез причастие Духа Святого весь со всеми соединился Бог.

Скажи, откуда приходишь Ты и как входишь внутрь келлии, отовсюду запертой? Ведь это – нечто необычное, превышающее ум и слово. А то, что Ты весь внезапно внутри меня бываешь и светишь, будучи видим светообразным, как полная света луна, – это, Боже мой, изумляет меня и делает безгласным. Знаю, что Ты – Тот, Кто пришел просветить седящих в тьме (Лк.1,79), и ужасаюсь, и лишаюсь мыслей и речи, так как вижу необычайное чудо, превосходящее всякую тварь, всякую природу, всякое слово. Однако я поведаю ныне всем то, что Ты даруешь мне сказать.

О всякий род людской! Цари и князья, богатые и бедные, монахи и миряне, и всякий язык земнородных, послушайте ныне меня, (намеревающегося) говорить о величии человеколюбия Божия. Я согрешил пред Ним, как никто другой в мире. Пусть не подумает кто-либо, что я говорю это по смирению. Ибо поистине я согрешил более всех людей, я соделал, говоря тебе кратко, всякое греховное и злое деяние. Однакоже Он призвал меня и тотчас, как я знаю, услышал. Но к чему, полагал бы ты, Он призвал меня? К мирской ли славе, или к роскоши и упокоению? К богатству ли, или к дружбе князей, или к чему-либо из того, что мы видим здесь в жизни? – Прочь клевета! Напротив к покаянию Он, говорю я, призвал меня, и я тотчас последовал зовущему Владыке. Итак, за бегущим и я бежал, за текущим и я опять гнался, как за зайцем – собака. Когда же Спаситель далеко ушел от меня и скрылся, я не предался отчаянию и, как потерявший Его, не обратился вспять, но, сидя на том месте, где я находился, плакал и рыдал, призывая скрывшегося от меня Владыку. Итак, когда я так бился и вопил, Он, весьма близко приблизившись ко мне, стал для меня видим. Видя Его, я вскочил, стремясь ухватиться за Него. Но Он скоро убежал. Я побежал быстрее, и потому успел неоднократно уловить край (одежды) Его. Он немного остановился, (чему) я чрезвычайно обрадовался. И (снова) Он улетел, и я снова погнался. Таким образом, хотя и ушел Приходивший и скрылся Явившийся, но я отнюдь не обратился вспять, не обленился и не ослабил бега, никоим образом не считая Его за обманщика или искусителя моего, но всеми силами своими и способностями стал искать Того, Кого (уже) не видел, осматривая пути и заборы, не явится ли Он (мне) где-либо. Обливаясь слезами, я разспрашивал о Нем всех, некогда видевших Его. Но кого (это), предполагаешь ты, я говорю – разспрашивал? Думаешь ли, что я (разумею) мудрецов и знатоков мира сего? – Конечно, нет; но – Пророков, Апостолов и Отцов, поистине мудрых, стяжавших всю ту премудрость, которая есть Сам Христос – Божия Премудрость. Итак, со слезами и великою скорбью сердца я упрашивал их сказать мне, где они некогда видели Его, или в каком месте, или как и каким образом. (Выслушав) ответ их ко мне, я побежал изо всей силы, совершенно не спал, но насиловал себя самого, посему и увидел Желанного моего, но Он виделся мне недолго. Увидев Его, я быстро, как выше сказал, погнался. Итак, когда Он увидел, что я все вменил в ничто, и даже все, что в мире, с самим миром, говорю, и всех находящихся в мире (людей) от души с чувством считаю как бы несуществующими, и что чрез такое настроение я отделился от мира, то весь всему мне дал увидеть Себя, весь со всем мною соединился – Тот, Кто пребывает вне мира, Кто носит мир со всем находящимся в мире и рукою одною содержит видимое с невидимым. Итак, Он, послушайте, встретившись, нашел меня; откуда же и как Он пришел, я не знаю. Ибо как мог я знать, откуда Он – здесь или откуда пришел Он, когда никто из людей никогда ни видел Его ни познал, где Он находится, где пасет, где почивает? Ибо Он совершенно не видится, совершенно не постигается, обитает же в неприступном свете, и есть Свет Триипостасный, неизреченным образом [пребывающий] в неограниченных пространствах – неограниченный Бог мой, один Отец, (один) также Сын с Божественным Духом, Едино – Три, и Три – Один Бог неизъяснимо. Ибо слово не в состоянии выразить неизъяснимое, ни ум – ясно постигнуть.

Ведь я едва ли могу изъяснить тебе (хотя) несколько то, что в нас есть, но ни я, ни кто-либо другой не возможет изъяснить тебе того, каким образом Бог – вне всего по Своей сущности, природе, силе и славе, и как Он везде во всем, в особенности же во святых обитает и вселяется в них разумно и существенно, будучи Сам совершенно пресуществен; как в (человеческих) внутренностях содержится Тот, Кто всю тварь содержит; как Он сияет в сердце плотяном и грубом; как внутри его находится и вне всего пребывает и Сам все наполняет, – сияет и ночью и днем, и не видится. Уразумеет ли все это, скажи мне, ум человеческий, или возможет ли тебе высказать? – Конечно, нет. Ни Ангел, ни Архангел не изъяснил бы тебе этого, не будучи в состоянии изложить то словесно. Один только Дух Божий, как Божественный, знает это и ведает, будучи один соестествен и сопрестолен и собезначален Богу и Отцу. Поэтому кого Он озарит и с кем взаимно сочетается обильно, тем все показывает неизреченным образом, делом, говорю тебе, все это (показывает). Ибо подобно тому, как слепой если прозрит, то видит, во-первых, свет, а затем во свете, дивно сказать, – и всякую тварь; так и озаренный в душе Божественным Духом, лишь только причащается света и делается светом, видит Свет Божий и Бога, конечно, Который показывает ему все, лучше же, что Он повелевает, что изволит и хочет. Кого Он просвещает озарением, тем дает видеть то, что – в Божественном Свете, и просвещаемые видят то по мере любви и хранения заповедей, и посвящаются в глубочайшие и сокровенные Божественные Таинства. Подобно тому, как если бы кто, держа в руке своей светильник, или в предшествии другого, держащего светильник, вошел в темный дом и сам увидел то, что находится внутри дома, так и ясно озаренный лучами умного Солнца видит неведомое всем прочим и говорит (о том), – не о всем, впрочем, но о том (только), что может быть высказано речью. Ибо кто когда-либо возможет изъяснить то, что находится там, каково оно, сколь велико и какого рода, когда оно непостижимо и невидимо для всех? Ибо кто уразумеет вид безвидного, количество не имеющего количества и красоту недомысленного? Как измерит, как вообще возможет высказать (то)? Какими словами опишет образ того, что лишено образа? Никак, конечно, – скажешь ты мне. Но это знают только те одни, которые видят.

Поэтому поспешим не словами, но делами взыскать то, чтобы увидеть и научиться богатству Божественных Таинств, которое дарует Владыка трудолюбиво взыскующим и явно стяжавшим забвение всего мира и тех вещей, которые в нем. Ибо взыскующий их вседушевным произволением как поистине не забудет всех здешних (вещей) и, стяжав (себе) ум, обнаженный от них и от всего внешнего, не окажется вскоре единым? Единый Бог, видя его соделавшимся ради Него единым и отрекшимся мира и того, что в мире, Единый найдя одного, соединяется с ним. О страшное домостроительство! О неизреченная благость! Что (следует) потом, не спрашивай, не изследуй, не разыскивай. Ибо если никто не может исчислить множество звезд, капли дождя, или песок, да и прочих тварей (не может) изречь или уразуметь величие и красоту, природу, положение и причины их, то как бы возмог он изречь благоутробие Творца, являемое Им душам святых, с которыми Он соединится? Ибо чрез соединение с Собою Он совершенно обожает их. Поэтому кто хочет поведать тебе об обоженной душе, об ее нравах, природе, расположении, образе мыслей и о всем, что ей свойственно, то [это все равно, что] он, не знаю, какою речью, пытается представить тебе, что есть Бог. Не позволительно же этого доискиваться тем, которые находятся в мире или живут по плоти, но это воспринимается одною верою; им должно подражать житию всех святых, слезами и покаянием и прочей строгостью жизни, и подвизаться в перенесении искушений, дабы стать вне мира, чего мы выше коснулись, и обрести, как сказал я, все без исключения. Найдя же, они ужаснутся и изумятся, и обо мне несчастнейшем усердно помолятся, дабы и я не лишился того, но получил бы то самое, что получить я желал и желаю, и (этим) желанием желание ослабляю и притупляю. Я слышал некогда, что желание возжигает желание, и огонь питает пламя; во мне же не так бывает, но я не могу сказать, каким образом превосходство любви угашает любовь мою.

Ибо я не люблю, насколько хочу, и полагаю, что я отнюдь не стяжал любви к Богу. Стремясь же ненасытно любить, насколько хочу, дивное дело, я теряю (даже) и ту любовь к Богу, какую имел. Подобно тому как сребролюбец, обладающий сокровищем, думает, что совершенно ничего не имеет, потому что не все имеет, хотя он и обладает множеством золота, так, без сомненья, думаю, бывает в этом (случае) и со мною несчастным. Так как я не люблю, как хочу и насколько, конечно, хочу, то и думаю, что я нисколько даже не люблю. Итак, любить, насколько мне хочется, есть любовь превыше любви, и я понуждаю свою природу (естество) любить превыше естества. Но слабая природа моя лишается (даже) и той силы, какую имела, и живая любовь дивным образом умирает. Ибо тогда напротив она оживает во мне и расцветает. А как она расцветает, я не нахожу примеров, чтобы изъяснить тебе. Одно только скажу тебе, что всяк безсилен выразить это словами. Тот, Кто есть единый Бог и воистину податель таковых благ, да даст всем, чрез покаяние взыскующим их, плачущим и рыдающим, и добре очищающимся, вкусить их, соделавшись еще отсюда причастниками (их) с чувством, и отойти с ними и в них упокоиться, и вечной жизни насладиться, и чрез них оказаться общниками неизреченной славы во веки веков. Аминь.

Гимн двадцать третий

Озарением Духа Святого прогоняется в нас все страстное, как тьма от света; когда же Он сокращает лучи Свои, мы подвергаемся нападению страстей и злых помыслов.

Свет Твой, Христе мой, озаряя меня, оживляет и возрождает, ибо видеть Тебя есть жизнь и воскресение. Но как (происходят) действия Твоего света – я сказать не могу. Однако я (самим) делом познал и знаю, Боже мой, что хотя бы я (находился) в болезни, в скорбях или печалях, хотя бы содержим был в узах и в темнице, и (томим) голодом, хотя бы объят был, Христе мой, еще более тяжелыми и ужасными (обстоятельствами), свет Твой, возсияв, все это прогоняет, как тьму, и Божественный Дух Твой внезапно делает то, что я бываю в покое и свете и в наслаждении светом. Я знаю, что скорби суть как бы дым, помыслы – тьма, искушения – стрелы, заботы – мрак, страсти же – звери, от которых Ты, Слове, некогда освободил и избавил меня, мало-помалу озарив меня Твоим Божественным светом. И ныне, хотя я нахожусь среди всего этого, Ты, Христе Боже мой, хранишь меня неуязвимым, покрывая Твоим светом. Но так как я весьма часто претыкаюсь, ежечасно согрешая, так как превозношусь и прогневляю Тебя, то нуждаюсь в благоутробном Твоем наказании, Христе мой, действие которого сильно ощущаю в себе, чрез удаление покрывающего меня Божественного света. Ибо как по захождении солнца наступает ночь и тьма, и все звери выходят на добычу, так и когда свет Твой перестает покрывать меня, тотчас (окутывает) меня житейская тьма, покрывает море помыслов, звери страстей снедают меня, и я уязвлен бываю стрелами всевозможных помыслов. Когда же, движимый состраданием, Ты опять сжалишься (надо мною) и услышишь мои плачевные вопли, и вонмешь воздыханиям, и примешь слезы, и восхочешь призреть на смирение мое – того, кто согрешил непростительно, то видим бываешь вдали, как восходящая звезда, и мало-помалу расширяешься (не Ты сам так изменяешься, но ум раба Твоего к зрению открываешь) постепенно все более и более, и видишься, как солнце. Ибо когда убегает и исчезает тьма, я думаю, что приходишь Ты – Вездесущий. Когда же Ты, Спасителю, всего меня окружишь, как и прежде, когда всего меня покроешь и всего обнимешь, тогда я освобождаюсь от зол, избавляюсь от тьмы, искушений, страстей и всевозможных помыслов, и исполняюсь благости и веселия, наполняюсь радости и несказанного благодушия, видя страшные таинства и необычайные чудеса, видя то, чего ни око человеческое не видело и не могло бы видеть, ни ухо – слышать, и что на сердце смертных отнюдь не восходило (1 Кор.2,9). От этого я сильно изумляюсь и прихожу в изступление, и совершенно отчуждаюсь всего, что – на земле, непрестанными гласами восхваляя Тебя, Боже мой, и замечая в себе самом необычайное изменение и (необычайный) способ заступления всемогущей руки: как озарением и явлением одного света Твоего Ты прогнал всякую печаль, исторгнул (меня) из мира и, таинственно соединившись со мною, немедленно возстановил меня на небе, там, где нет ни печали, ни воздыхания, ни слез, ни змия, жалящего в пяту, и показал мне нетрудною и безскорбною ту жизнь, которая для всех людей противна, тесна, с трудом проходима, или вернее сказать непроходима. Ибо кто из людей когда-либо мог или возможет быть на небе, с телом или без тела, и на каких крыльях (туда) возлетит?

Илия взят был на огненной колеснице, и прежде него Енох – не на небеса, а в (некое) другое место, (хотя) и не сам по себе, однакоже был преложен. Но что – это (в сравнении) с тем, что бывает в нас? да и возможно ли вообще, скажи мне, сравнение тени – с истиною, или духа служебного и рабского – с Духом Владычественным, Вседетельным и Божественным, утверждающим и укрепляющим всякую тварную сущность? Ибо все прочее суть твари, а Он один – Творец, как нераздельный от Отца и Сына также. Сии Три суть Бог, ибо Троица – Един Бог. Она осуществовала все, Она создала все, Она сотворила в мире по плоти для спасения нашего Слово и Сына Отчего, нераздельного от Отца и Духа. Он же воплотился поистине чрез наитие Духа и сделался тем, чем не был, человеком подобным мне, кроме греха и всякого беззакония, Богом вместе и человеком видимым для всех, имея Своего Божественного Духа соприсущего (Ему) по естеству, Которым Он мертвых оживлял, слепым отверзал очи, прокаженных очищал, бесов изгонял. Претерпев крест также и смерть и воскресши Духом, Он вознесся во славе и обновил путь на небеса всем несомненно верующим в Него, и Всесвятого Духа обильно излил на всех, показывающих веру от дел, и ныне обильно изливает Его на таковых. Чрез Него Он обожает тех, с которыми тесно сочетался, неизменно изменяет их, показывая из людей чадами Божиими, братиями Спасителя, сонаследниками Христу, Богу же наследниками, Богами, пребывающими с Богом в Духе Святом, хотя и связанных одною только плотию, но духом свободных, которые легко совосходят со Христом на небеса и стяжали там полное гражданство в созерцании благ, коих не видели очи.

Итак, что такое огненная колесница, восхитившая Илию, и что такое преложение Еноха по сравнению с этим? Я думаю, что как море, разделенное некогда жезлом, и манна, сошедшая с неба, суть только образ, и все это были символы истины: море – крещения, манна же – Спасителя; так и то суть образ и символы этого, имеющего несравненное превосходство и славу, поскольку несотворенное по природе превосходит сотворенное. Ибо манна, называемая хлебом и пищею ангельскою (Пс.77,24-25;Исх.16,4), которую люди те ели тогда в пустыне, прекратилась и исчезла, и они все, евшие ее, умерли, не приобщившись жизни. Плоть же Владыки моего, будучи обоженною и полною жизни, всех ядущих (ее) соделывает причастниками жизни и делает безсмертными. Не проводит их Искупитель мира и чрез пучину морскую и не переселяет из Египта в другую страну, опять приносящую людям тленные плоды, не повелевает нам даже и странствовать в продолжение сорока лет, дабы получить обетованную землю, но крестившихся с несомненною верою и причащающихся вместе с тем Плоти и Крови Его вскоре возводит от смерти к жизни, от тьмы к свету и от земли на небеса. Совлекши меня сперва тления и смерти и всего меня освободив с ощущением и познанием [того], Он – что поразительнее всего – показал меня новым небом и (Сам) – Творец всего вселился в меня, чего не сподобился никто из древнейших святых. Ибо некогда Он говорил чрез Божественного Духа и силою Его творил чудеса; существенно же Бог никоим образом ни с кем не соединился, прежде чем Христос Бог мой не сделался человеком. Ибо, восприняв тело, Он дал (нам) Своего Божественного Духа, и чрез Него существенно соединяется со всеми верными, и это единение бывает неразлучным.

Увы мне! (ибо я тяжко воздыхаю о заблуждении людей) как мы не верим Христу? Как не последуем (за Ним)? Как не желаем той жизни? Как не вожделеваем богатства Его некрадомого и нетленного, ни нестареющейся славы, ни (вечного) пребывания с Ним? Как, прилепляясь к тленному, мы думаем спастись, не любя Христа более (всего) видимого и не надеясь быть с Ним по смерти, но оставаясь безчувственнее поленьев и камней? Но, о Христе мой, избавь меня от этого (добровольного) безумия и научи любить Тебя – жизнь всех верных. Ибо Тебе со Отцом и Божественным Твоим Духом, как Царю и Творцу всех, Богу и Владыке, подобает слава и хвала, честь и поклонение ныне и всегда во веки веков. Аминь.

Гимн двадцать четвертый

О том, что иногда и учитель, заботясь об исправлении ближнего, увлекаем бывает в находящуюся в том слабость страсти.

Помилуй меня, Господи, помилуй меня, единый
Спасителю, от младенчества меня покрывший,
Премного мне, сознательно согрешившему,
Своею благостию все милосердно простивший,
Исторгший меня от ужасного и суетного мира,
От сродников и друзей, и непристойных удовольствий,
Удостоивший меня находиться здесь, как бы на горе,
И показать мне дивную Свою славу, Боже мой,
Исполнивший меня Божественного Твоего Духа, Христе мой,
И всего меня насытивший духовным просвещением.
Ты Сам нераскаянную (неизменную) благодать Твою, Боже мой,
Подай мне рабу Твоему, наконец, всецело.
Не отними (ее), Владыко, не отвратись, Создателю,
И не презри (меня), Ты однажды поставивший меня пред лицом Твоим,
Учинивший между рабами Твоими, запечатлевший
Печатию Твоей благодати и Своим меня наименовавший.
Не отвергни меня снова, не сокрой снова
Света Лица Твоего; и меня покроет тьма,
Поглотит бездна и раздавит небо,
Превыше которого Ты возвел меня, Спасе мой,
И с Ангелами, лучше же с Тобою – Творцом всего
Сопребывать удостоил, и сорадоваться с Тобою,
И видеть несравненную славу Лица Твоего,
И досыта наслаждаться неприступным светом,
И радоваться и веселиться неизреченным веселием
Чрез сожитие, Владыко, с Твоим несказанным светом.

Наслаждаясь неизреченным тем светом,
Я веселился и радовался с Тобою, Творцом и Создателем,
Созерцая неизъяснимую красоту Лица Твоего.
Когда же я снова низвел ум свой на землю,
То, просвещенный Тобою, Владыко, не смотрел на мир сей,
Ни на вещи, находящияся в мире.
Но был превыше страстей и забот,
И вращаясь в (житейских) делах и обличая зло,
Не приобщался, как прежде, человеческим злобам.
Замедлив же среди них, предпочел их (всему) прочему,
И связавшись, Владыко, с любителями словопрений,
В надежде исправления причастился злобы
И тьмы, увы мне! и страстей приобщился безумно,
И схваченный (этими) дикими зверями, бедствую (ныне).
Ибо желая других избавить вреда от них,
Я сам первый сделался добычею зверей.

Но, предварив, сжалься, но, ускорив, избави
Того, кто попал к ним ради Тебя, Человеколюбче.
Ибо по заповеди Твоей я положил, Милостиве,
Душу свою несчастнейшую за братий своих.
Итак, хотя я уязвлен, но Ты можешь уврачевать меня, Спасе.
Хотя я несчастный взят врагами пленником,
Но Ты Сам, как сильный и крепкий,
Можешь избавить (меня) одною Твоею волею;
Хотя я схвачен челюстями и лапами зверей,
Но когда Ты явишься, они тотчас умрут, и я жив буду.
О великий в щедротах и неизреченный в милости!
Сжалься и помилуй меня падшего.

Я опустился в колодезь, (чтобы) избавить ближнего,
И вместе с ним и сам пал; правосудный Спасителю,
Не оставь меня до конца лежащим во рву.
Подлинно знаю я повеление Твое, всемилостивый Боже мой,
Что должно непременно избавлять брата от смерти
И от уязвления грехом, но чрез грех
Не погибнуть с ним, что и случилось со мною несчастным.
Я пал по легкомыслию, понадеявшись на себя самого
И его даже избавить и себя также,
А если нет, то ожидать вверху и оплакивать павшего,
И сколько есть силы, бежать от падения с ним.

Но и ныне возстави и возведи из пропасти
И постави меня, Христе, на камне заповедей Твоих,
И снова покажи мне свет, которого мир сей не вмещает,
Но (который) вне мира, и видимого света, и воздуха
Чувственного, и неба, и всего чувственного
Соделывает, Спасителю мой, созерцающего его.
И тот вне ли тела, или совершенно в теле,
Не зная, Боже, в тот час,
Думаю же, что будучи тогда как бы невещественным светилом,
И сияя красотою умного Солнца,
Не может чувственно видеть своего света,
Но видит только Его одного – незаходимое Светило,
Созерцая неизъяснимую красоту Его славы,
И сильно изумляясь, не может познать
И уразуметь этого способа созерцания,
Каким образом или где, неизъяснимо существуя,
Он видится, и желая [обитать] во святых, ограничивается.
Но (вот) это знаем все мы, посвященные в таковые таинства,
Что поистине вне мира тогда
Бываем и пребываем, доколе видим то,
И снова находимся в теле и в мире.
Вспоминая же о радости, и о том свете,
И о сладостном наслаждении, плачем и сетуем;
Подобно тому как грудное дитя, видя мать
И вспоминая о сладости молока, кричит и плачет,
Доколе, схватив [грудь], досыта не насосется его.
Этого и мы ныне просим, об этом умоляем Тебя
И припадаем, (чтобы) получить то неотъемлемо, Спасителю,
Дабы мы и ныне питались, Всемилостиве, от этого
Хлеба, умно нисходящего с неба
И сообщающего жизнь всем причащающимся (его),
И отходя и совершая шествие к Тебе,
Имели бы (его) спутником, и помощником, и избавителем,
И с ним и чрез него приведены были бы к Тебе, Спасителю.
Он и на Страшном Суде грехи наши
Покроет, Владыко, чтобы не открылись они
И не были явны для всех Ангелов и людей.
Но да будет он нам и светоносным одеянием,
И славою, и венцом во веки веков.

Гимн двадцать пятый

Кто от всей души возлюбил Бога, тот ненавидит мир.

Я объят тенью, (но) и истину вижу.
Это – ничто иное, как твердая надежда,
Какая же это надежда? – та, которую не видели очи.
А она что такое? – та жизнь, которую все любят,
Но что такое эта жизнь, как не Бог – Творец всего?
Его-то и возлюби, а мир сей возненавидь.

Мир – смерть, ибо имеет ли он что-либо непреходящее (и нетленное)?

Гимн двадцать шестой

О том, что лучше быть хорошим пасомым, чем быть пастырем над нежелающими; ибо не будет никакой пользы тому, кто, стараясь других спасти, сам себя погубит чрез предстоятельство над ними.

Скажи, Христе, рабу Твоему, скажи, Свет мира, скажи, знание всей (вселенной), скажи, Слове – Премудрость, все предузнающая, все предуведевшая и нас без зависти научающая полезному. Скажи и научи и меня, Спасе, спасительным путям Твоей воли и Божественных (Твоих) повелений. Скажи и не презри меня, и не сокрой, о Боже мой, от недостойного раба Твоего Божественной Твоей воли. Скажи мне, Человеколюбче – Спасителю, что лучше пред Тобою, что из двух благоугодно Тебе: нести ли мне попечение о монастырских делах и безкорыстно заботиться о телесных потребностях, взыскивая за все со враждою и ссорою, или всегда пребывать в одном безмолвии и хранить невозмутимым ум и сердце, воспринимая озарения Твоей благодати, и всегда быть озаряемым в душевных чувствах и, таинственно оглашаясь Божественными глаголами, других кротко учить и самому также учиться. Ибо кто учит (других), тот и себя (также) учит тому же, и первый, конечно, должен и творить то. Итак, из этих двух (положений), скажи мне, о Боже мой и Создателю, какое лучше и полезнее для меня и какое благоугодно и совершенно пред Тобою? О не скрой (этого) от меня, всемилостивый Слове!

Выслушай, о чем спрашиваешь, и запиши, что услышишь. Я Бог пребезначальный, Я по естеству Владыка, Царь небесных и преисподних, и все (даже) не хотящие являются Моими рабами. Ибо Я Творец всех, Судия и Владыка, и ныне есмь и буду во веки веков. Но не желающего Я никогда не принуждаю, а хочу, чтобы служение повинующихся (Мне) было свободным и самопроизвольным, совершалось со страхом и любовию. Ибо Я желаю, чтобы таковы были рабы Мои, таковы наемники, таковы и друзья Мои. Прочих же Я не познал, и ими не познан. Поэтому жестоким, безжалостным и несправедливым называют Меня и говорят обо Мне сыны неправды. Итак, те, которые Меня оскорбляют, Меня злословят, Меня поносят, как тебе они покорятся, или как, скажи мне, примут тебя (в качестве) учителя? Как волки сочтут тебя пастырем, или как, будучи (дикими) зверями, они последуют твоему голосу? Уйди, беги и удались от среды таковых. Ибо довольно для тебя, если ты и себя самого спасешь. Ведь если бы ты спас мир, а себя погубил, то какая тебе польза от мира, тобою спасенного? Я не хочу, чтобы ты был пастырем над кем-либо из не желающих. Посмотри, это и Я сохранил в мире. Ибо для желающих Я – Пастырь и Владыка, для прочих же Я – Творец, конечно, и Бог по естеству, но никоим образом не Царь и не Вождь (и Начальник) тех, которые не взяли креста (своего) и Мне не последуют, ибо они суть чада, рабы и сосуды диавола. Виждь страшное таинство, виждь безчувствие, и оплакивай их, если можешь, (хоть) ежечасно. Ибо, призванные из тьмы к невечернему свету, от смерти к жизни, из ада на небеса, от временного и тленного к вечной славе, они гневаются и неистовствуют против наставников, затевая против них всевозможные козни и предпочитая умереть, чем уйти от тьмы и дел тьмы и последовать за Мною. Скажи, как ты будешь их пастырем? Как будешь игуменствовать над ними? Ну как, скажи Мне, ты станешь руководить теми, которые добровольно перебегают в огонь, присоединяясь ко врагу и с ним усердно творя противное Моим повелениям? Как ты будешь пасти их, как овец: как, скажи Мне, поведешь на пажити заповедей Моих и к воде хотений Моих? (Как) изведешь их на мысленные горы таинственных созерцаний Моей неизреченной славы, ради которой видящие ее презирают земную славу, и забывая все чувственное, все это считают как бы тенью и дымом? Скажи, как соперника ты приобретешь себе защитником? Как враждебного тебе противника ты убедишь быть твоим другом? Ибо скорее друзья легко делаются врагами, найдя незначительный повод, но враги нелегко могут стать друзьями, хотя бы они и облагодетельствованы были и получили почетные и большие дары. Имея в сердце скрытый яд, они, улучив удобное время, внезапно изблевывают его, и не трепещут немилосердно и безжалостно убивать своих благодетелей. О крайнее безумие! Таковые суть подражатели Каина, они – хуже Ламеха, они единонравны Саулу, подражатели Иудеев, соревнователи Иуды и наследники (его) удавления. Если над такими ты ищешь игуменства, то смотри, куда низойдешь ты, ибо они не обратятся, куда бы ты пожелал, но принудят и тебя идти своим путем и прежде них впасть в погибель, спустившись еще ниже (их) на дно ада, так как ты имеешь их, конечно, последующими за тобою (позади себя). Если же ты не захочешь вполне уподобится им, не желая присоединиться к их замыслам и приобщиться злым делам их, то будешь иметь возмущение, брань и непримиримую войну. Что же будет отсюда, или что случится с тобою и что приобретешь ты? – Послушай, и Я скажу тебе кратко. Прежде всего ты совершенно не можешь (тогда) быть рабом Моим, ибо Я никоим образом не хочу, чтобы раб Мой сварился. Пытая необузданную ненависть к тебе, они явно и тайно будут стремиться к тому, чтобы убить тебя, и когда они будут (позваны) на суд, ты дашь отчет. Ибо смерть твоя не принесет никакой пользы прочим, как Моя смерть была жизнию мира. Но и для них ты сделаешься причиною осуждения и сам без дерзновения отойдешь из сей жизни. Итак, лучше быть пасомым, а отнюдь не пастырем над таковыми, но всего лучше заботиться о своих и молиться за них и за всех людей, дабы все обратились и пришли к познанию [истины], и желающих из них учить и наставлять (началам благочестия). Делать же то, чему учишь, не принуждай их, но возвещай им слова Мои и увещавай соблюдать их, так как они доставляют жизнь вечную. Сами же слова эти предстанут (им), когда Я прииду судить, и каждого из них будут судить по достоинству. И ты не будешь ответственным, и останешься совершенно неосужденным, так как не скрыл сребра словес Моих, но сколько сам получил, (столько) и уплатил всем. Это угодно Мне, это по заповеди Моей было делом Апостолов и учеников Моих: проповедать Меня Богом во всей вселенной, научить Моей воле и Моим повелениям и оставить записанным (то) человеческому (роду). Так делать и учить и ты подвизайся. Не желающим же совершенно слушать слов Моих говори так, как и Я ответил сказавшим некогда: жестоко есть слово сие, и кто может его послушати (Ин.6,60). Я именно сказал: так если не хотите, идите и делайте каждый, что хотите, все предоставив их власти и произволению, – избрать смерть или жизнь. Ибо никто никогда не стал добрым непроизвольно, ни неверный, не хотя, не будет верным, ни миролюбец никогда не будет боголюбцем, ни худой без воли не переменит своих мыслей и не сделается совершенно добрым. Ибо никто не стал злым по природе, но по произволению и намерению (каждый) может сделаться, если желает, как злым, так и добрым, если же не желает, то никоим образом и не будет. Никто в мире, не хотя, не совершил добродетели, никто, не хотя, не спасается. Более об этом не спрашивай. Старайся же и себя самого спасти и слушающих тебя, если только найдешь на земле человека, имеющего уши слышать и повинующегося словам твоим.

Так я и сотворю, Владыко, как Ты повелел мне. Но даруй мне, недостойному рабу Твоему, помощь Твою (и благодать Твою), о Господи и Боже мой, дабы я всегда прославлял Тебя и воспевал державу Твою непрестанными гласами во веки веков. Аминь.

Гимн двадцать седьмой

О Божественном озарении и просвещении Духом Святым; и о том, что Бог есть единственное место, в котором все святые по смерти имеют упокоение; отпавший же от Бога (нигде) в другом месте не будет иметь упокоения в будущей жизни.

Что это за страшное таинство, которое во мне совершается? (его) ни слово не в состоянии высказать, ни жалкая рука моя – начертать (письменами) в похвалу и славу Того, Кто превыше похвалы и превыше слова. Ведь если совершающееся ныне во мне блудном неизреченно и неизглаголанно, то каким образом, скажи мне, Тот, Кто есть Податель и Виновник этого, может нуждаться в том, чтобы воспринимать от нас похвалу или славу? Ибо не может быть прославлен Тот, Кто (уже) прославлен, подобно тому как не может осветиться или не может заимствовать света то солнце, которое мы видим в этом мире. Оно освещает, но не освещается, изливает свет, но не получает, так как имеет (свет), который из начала получило от Творца. Итак, если Бог, Создатель всего, сотворивший солнце, сотворил его без недостатка, так чтобы оно светило обильным светом и никоим образом не нуждалось в чем-либо другом большем; то как бы мог получить славу от меня ничтожнейшего (Сам) Творец солнца, Который совершенно (ни в чем) не нуждается и, как всемогущий, (одним) мановением и волею все исполняет всякими благами? Между тем и язык мой затрудняется в словах, и ум мой (хотя) и видит совершающееся, но не может изъяснить. Он видит и хочет высказать, но не находит слов, потому что созерцает невидимое, совершенно безвидное, совершенно простое, несложное и по величине безпредельное. Ибо он не видит никакого ни начала, ни конца, ни средины совершенно не замечает; и как он выскажет то, что видит? Видится же, думаю я, (нечто) совокупно-целое, но никоим образом не в (самой) сущности (своей), а чрез причастие. Ведь от огня ты (огонь) возжигаешь и всецело огонь получаешь. И хотя он (остается) неделимым и неоскудевающим, как и прежде; однако сообщаемое отделяется от первого, и так как оно есть нечто телесное, то разделяется на много светильников. То же, как (нечто) духовное и неизмеримое, пребывает совершенно неделимым и несекомым. Ибо, будучи сообщаемо, оно не разделяется на многие (части), но и остается неделимым, и во мне бывает, восходя во мне, внутри моего жалкого сердца, как солнце или диск солнца, шаровидный и световидный, ибо оно – пламя. Не знаю, как сказано, что мне сказать о нем. И хотел я молчать (о если бы я мог!), но страшное чудо возбуждает сердце мое и отверзает оскверненные уста мои. Говорить и писать даже и не хотящего меня заставляет Тот, Кто возсиял ныне в моем мрачном сердце, Кто показал мне дивные (дела), которых не видели очи, Кто снисшел в меня, как последнего из всех, Кто показал меня сыном и учеником Апостола, меня (говорю), которым обладал страшный дракон – человекоубийца, (меня) прежнего делателя и слугу всякого беззакония.

Предвечное Солнце, возсиявшее во аде напоследок и озарившее и мою омраченную душу, даровавшее мне невечерний день (что невероятно для подобных мне нерадивых и ленивых), исполнившее нищету мою всякими благами, Ты Само даруй мне и слово и речь, (чтобы) поведать всем о Твоих чудодействиях, которые Ты и ныне творишь с нами – Твоими рабами, дабы и спящие во тьме лености и утверждающие, что грешникам невозможно спастись и быть помилованными, как (спаслись и помилованы) Петр и прочие Апостолы, святые, преподобные и праведные, познали и уразумели, что для Твоей благости это легко было, и есть, и будет; дабы и мнящие, что имеют Тебя – Свет всего мира, и (однако) говорящие, что не видят Тебя, не живут во свете, не просвещаются и не созерцают Тебя непрестанно, Спасителю, познали, что Ты не возсиял в их уме, не вселился в их нечистое сердце, и они напрасно утешаются пустою надеждою, думая по смерти увидеть Твой свет. Ибо залог (этого) отсюда еще и печать (Твоя) здесь, конечно, от Тебя, Спасе, дается десным овцам. Ведь если смерть каждого есть заключение (жизни), и после смерти для всех равно наступит (состояние) бездеятельности, и никто не возможет сотворить ничего ни доброго, ни злого, то каждый, конечно, каковым окажется (тогда), Спасителю мой, таким и будет. Это-то и устрашает меня, Владыко; это заставляет меня трепетать; это истаявает все мои чувства. Как слепец, умерши и преставившись туда, не увидит уже солнца чувственным образом, хотя по воскресении он снова получит свет очей; так и тот, кто умрет, имея ослепленный ум, не узрит Тебя, Боже мой, умное Солнце, но, отойдя из тьмы, переселится во тьму, и на веки будет удален от Тебя. Никто из людей, верующих в Тебя, Владыко, никто из крестившихся в Твое имя не стерпит этой великой и ужасной тяготы разлучения от Тебя, Благоутробне, потому что это страшная скорбь, ужасная, нестерпимая и вечная печаль. Ибо что может быть хуже разлучения от Тебя, Спасителю? Что же мучительнее того, чтобы разлучиться от Жизни и жить там наподобие мертвого, лишившись жизни, вместе с тем быть лишенным и всех благ, потому что удаляющийся от Тебя лишается всякого блага? Ибо тогда будет не так, как теперь на земле. Ведь ныне неведущие Тебя наслаждаются здесь телесно и веселятся, скача, как неразумные (животные). Имея то, что дал Ты в наслаждение жизни, и на это одно только взирая, они думают, что так будет и по исходе души из сей жизни. Но худо загадывают, худо мудрствуют утверждающие, что они (хотя и, не с Тобою, но в упокоении будут, (для которого они уготовляют и некое место – о безумие! – Непричастное ни света ни тьмы, находящееся вне Царства но и вне геенны, вдали и от чертога и от огненного мучения. В него эти несчастные и желают прийти, говоря, что они не нуждаются в Твоей вечной славе или Царстве Небесном, но будут в упокоении. О (каково) помрачение их! О неведение! О жалкое состояние и пустые надежды! Нигде об этом не написано, так как нигде этого не будет. Но соделавшие божественные (дела) будут находиться во свете (будущих) благ, а делатели зла во тьме наказаний. Посредине же будет страшная пропасть, разделяющая одних от других, как Сам Ты открыл, уготовавший это (Лк.16,26). Ибо эта (пропасть) посредине будет ужаснее всякой пытки и муки для человека, попадающего (в нее), для того, кто несчастным образом стремглав летит и низвергается в (эту) бездну мучений и хаос погибели, откуда трудно взойти находящимся в муках, чтобы перейти на землю праведных. (Поэтому) они предпочитают ужасным образом в огне обратиться в пепел, чем ввергнуть себя в эту страшную пропасть. Итак, желающие быть там по смерти достойны многих слез и рыданий, так как, будучи совершенно безчувственны, подобно безсловесным скотам, они сами себе накликают (погибель) и сами себя прельщают.

Ты, Христе, – Царство Небесное, Ты – земля кротких, Ты – рай зеленеющий, Ты – чертог Божественный, Ты – неизреченная таибница, Ты – (общая) для всех трапеза, Ты хлеб жизни, Ты питие совершенно новое, Ты и чаша воды и вода жизни, Ты для каждого из святых светильник неугасимый, Ты и одеяние, и венец, и раздаятель венцов, Ты радость и упокоение, Ты утеха и слава, Ты веселие, Ты и радование. И благодать Всесвятого Духа Твоего, Боже мой, подобно солнцу, возсияет во всех святых, и среди них возсияешь Ты – неприступное Солнце, и все они будут озаряемы по мере веры и дел, надежды и любви, очищения и просвещения от Духа Твоего, единый долготерпеливый Боже и Судие всех, для которых в различные обители и места вменятся (различные) степени светлости и степени любви, и наоборот степень созерцания Тебя (каждым) будет (степенью) величия его, славою, наслаждением и честию – для различия чудных обителей и жилищ. Это и есть различные палаты, это обители многи , это блестящие одежды высоких достоинств, разнообразнейшие венцы, (драгоценные) камни и жемчуги, неувядающие цветы, имеющие чудный вид, это – одры и ложа, столы и престолы, – и всем, что только есть приятнейшего для наслаждения, было, и есть, и будет созерцание одного Тебя. Итак, если не видящие Твоего света, как сказано (выше), и Тобою не видимые, но удаленные от Тебя лишаются созерцания Тебя, заключающего все блага, то где они найдут упокоение? Где (найдут) безпечальное место? Где вселятся они, не соделавшись правыми? Иибо правии вселятся с Лицем Твоим (Пс.139,14), потому что Ты вообразился в их правом сердце, и они с образом Твоим, Христе мой, обитают в Тебе.

О чудное дело! О дивный дар благостыни! – Люди бывают во образе Бога, и в них воображается Тот, Кто для всех невместим – Бог неизменный и непреложный по естеству, Который благоволит обитать во всех достойных, дабы каждый имел внутри всего Царя, и самое Царство, и все относящееся к Царству, и блистал светлее лучей этого видимого солнца, подобно тому как возсиял воскресший Бог мой. И предстоя Тому, Кто так их прославил, они пребудут в изумлении от преизбытка славы и непрерывного возрастания [в них] Божественной светлости. Ибо преспеянию во веки не будет конца, так как остановка (или замедление) в возрастании положит конец Безконечному, (внесет) постижение совершенно Непостижимого, и Невместимого всеми сделает (предметом) пресыщения. Но полнота и слава света Его будет бездной преспеяния и началом без конца. Как имеющие Бога вообразившимся внутри, они [святые] предстоят Тому Самому, Кто блистает неприступным (светом), таким образом конец в них является началом славы; излагая же яснее свою мысль, [скажу] в конце они будут иметь начало и в начале конец. Совершенно [абсолютно] Полный, согласись со мною, не нуждается в прибавлении, и текущие за Бесконечным не достигают конца. Ибо если прейдет это видимое небо и земля и все, что на земле (разумей, о чем я сказал), то [возможно ли] будет уловить место, где ты найдешь конец, не говорю телесный, но возможешь ли ты [хотя бы] умом обнять полноту безтелесного мира? Он же не мир есть, но воздух, как прежде [было], и не воздух, но невыразимое пространство, которое называется "все" (универс) и есть совершенно безконечная бездна, отовсюду с разных сторон равно целостная, и это "все" наполнено Божественным Божеством. Итак, делающиеся причастными Его и в Нем обитающие как могут всего Его обнять, чтобы (даже) пресытиться (Им)? Или как, скажи мне, они достигнут конца Безконечного? – Невозможно (это) и совершенно неосуществимо. Такая мысль совершенно не может и в [ум] прийти святым, ни здесь во плоти сущим, ни туда в Боге представившимся. Ибо, покрываясь светом Божественной славы, осияваясь и сияя, и наслаждаясь этим, они с полной и всецелой уверенностью поистине знают, что совершенствование их будет безконечным и преспеяние в славе – вечным. Где же будут стоять, удивляюсь я, отпадающие от Бога и далеко отстоящие от Того, Кто везде находится? И поистине, братие, это – чудо, исполненное великого ужаса, и чтобы хорошо уразуметь его и не впасть в ересь, как бы не доверяя глаголам Божественного Духа, требуется разсуждение ума просвещенного. Хотя и они будут находится внутри "всего", но поистине вне Божественного света и вне Бога. Ибо подобно тому, как (слепцы), не видящие сияющего солнца, хотя и всецело, со всех сторон бывают освещаемы (им), однако являются вне света, будучи удалены от него чувством и зрением; так и Божественный свет Троицы есть во "всем", но грешники, заключенные во тьме, и среди (него) не видят (его) и совершенно не имеют божественного (познания) и чувства, но опаляемые и осуждаемые своею (собственною) совестию, они будут иметь неизреченное мучение и невыразимую скорбь во веки.

Гимн двадцать восьмой

Исполненные любви к Богу слова отца показывают здесь, какое изменение произошло в нем, как он, вконец очистившись, соединился с Богом и из какого каким стал. К концу он, богословствуя, говорит (еще) и об Ангелах.

О как безмерно благоутробие Твое, Спасителю! Как Ты удостоил меня соделаться членом Твоим, (меня) нечистого, погибшего и блудного? И как облек меня в светлейшую одежду, блистающую сиянием безсмертия и содевающую светом все мои члены? Ибо пречистое и Божественное Тело Твое все блистает огнем Божества Твоего, растворившись и неизреченно смешавшись [с Ним]. Итак, Ты и мне даровал его, Боже мой, ибо нечистая и тленная сия храмина (тела моего) соединилась с пречистым Твоим Телом, и кровь моя смешалась с Кровию Твоею; знаю, что я соединился и с Божеством Твоим, и соделался Телом Твоим чистейшим, членом Твоим блистающим, членом поистине святым, членом светлым, прозрачным и сияющим. Я вижу красоту (Твою), вижу сияние, (как) в зеркале, вижу свет благодати Твоей, и изумляюсь неизреченному [чуду] света, прихожу в изступление, замечая себя самого, из какого каким – о чудо – я стал, и страшусь, и стыжусь себя самого, и как бы Тебя Самого почитаю и боюсь, и совершенно недоумеваю в заботе о том, где бы мне сесть, и к кому приблизиться, и где склонить эти члены Твои, для каких дел и деяний мне употребить их – эти страшные и Божественные (члены). Дай мне, о Творче, и Создателю, и Боже мой, и говорить и делать то, о чем говорю я. Ибо если я не исполняю на деле того, о чем говорю, то я стал медью громко и всуе звенящей (1 Кор.13,1) и не чувствующей звука ударов. Но не попусти и не оставь, и не дай, Спасителю мой, заблуждаться мне жалкому, нищему и странному, должному Тебе десять тысяч талантов (Мф.18,24). Но как некогда, так и ныне, Слове, соделай, ибо тогда от наследия и всей земли отеческой, от отца, братьев, матери, своих и чужих, и всех других сродников и друзей Ты отделил меня, Спасе, грешника и худшего всех их, воспринял в пречистые Твои объятия – явившегося неблагодарным за Твои благодеяния, так и ныне помилуй меня, Милостиве, так и даже более умилосердись ко мне, о Боже мой, и охраняй меня, и обуздывай (неправые) движения духа моего, и сделай меня способным долготерпеливо переносить всякое искушение и печаль житейскую, и что я сам себе причиняю (своим) худым мудрованием, чем искушает меня завистливый бесовский род, и что делом и словом причиняют мне немощные из этих братий моих. Увы и горе мне! так как члены мои губят меня, и чрез них же опять я страдаю, влеком бывая ногами – я, которому главою предназначено быть. Ходя босыми ногами, я исколол их тернием, и сильно страдаю, не вынося боли. Одна из ног моих идет вперед, другая напротив обращается назад – они тащат и влачат меня туда и сюда, я спотыкаюсь и падаю вниз. Итак, я не могу (уже) следовать за всеми. Худо – лежать, но и ходить так еще хуже, нежели лежать, ибо (это) поистине ужасно, так как превосходит всякие иные несчастия. Дай мне, Господи, сокрушение и плач и сподоби во мраке сей жизни, в этом мире – юдоли скорби поработать Тебе и добре послужить и святые заповеди Твои сохранить. Благодарю Тебя, что Ты дал мне жить, и знать Тебя, и поклоняться (Тебе), Боже мой. Ибо это есть жизнь, (чтобы) знать Тебя единого Бога, Создателя и Творца всех, нерожденного, несозданного, единого безначального, и Сына Твоего, от Тебя рожденного (Ин.17,3), и исходящего (от Тебя) Всесвятого Духа – всехвальную Троичную Единицу, Которой поклоняться и благочестно служить – превосходнее всякой иной славы, назвал ли бы ты земную (славу) или небесную.

Ибо что есть слава Ангелов, Архангелов, Господств, Херувимов и Серафимов и всех прочих небесных воинств, (что есть слава их), или свет безсмертия, или радость, или сияние жизни невещественной, как не единый свет Святой Троицы, нераздельно трояко разделяемый, который един в трех Лицах и недоведомо познаваем, поскольку Он хочет. Ибо невозможно, чтобы тварь так знала Творца всего, как Он Сам Себя знает по естеству, по благодати же видят Его и разумеют все Ангелы и всякая тварная природа, не постигая, но разумея, поскольку Свет этот пожелает быть познанным или явиться слепым, а также и видящим, конечно. Ибо и глаз без света не видит, но зрение он получает от света, так как он Им произведен. Назовешь ли ты телесное или безтелесное, найдешь, что все Бог сотворил, что на небесах (о чем бы ты не услышал), что на земле и что в безднах. И для всего этого единою жизнию и славой, единым желанием и единым царством, богатством, радостию, венцом, победой, миром и всяким иным благолепием является познание Начала и Причины, от Которой все произведено и произошло. Она есть составление вышнего и нижнего. Она – упорядочение всего умопостигаемого, Она – уяснение всего видимого. Ее имели крепким стоянием Ангелы, обогатившиеся еще большим познанием и страхом, когда они увидели падение сатаны и прельщенных с ним самомнением. Ибо которые только забыли Ее, те и пали, поработившись превозношением, те же, которые напротив имели Ее в разуме, возвысились страхом и любовию, прилепившись ко Владыке своему. Поэтому познание власти (Господней) умножило (в них) также и любовь, так как они увидели еще более блистательный и яснейший свет Святой Троицы, а это опять отражало всякую иную мысль и делало неизменными тех, которые, получив в начале изменяемую природу, пребывают на высоте небожителей.

Гимн двадцать девятый

Соделавшийся причастником Духа Святого, будучи восхищаем Его светом или силою, возвышается над всеми страстями, не терпя вреда от приближения их.

О Боже и Господи Вседержителю! Кто насытится Твоей невидимой красотой? Кто наполнится Твоей необъятностью? Кто, (хотя бы) и достойно ходил он в заповедях Твоих, увидит свет Лица Твоего? (Нечто) великое, дивное и совершенно невозможное – чтобы живущий в этом тяжелом и мрачном мире унесся с телом из мира. О чудное таинство! Кто преступил своей плоти преграду? Кто, пройдя мрак тления, скрылся (отсюда), оставив весь мир? О убожество (нашего) познания и речи! Ибо где скрылся тот, кто, пройдя этот мир, унесся за пределы всего видимого? – Скажи, мудрость мудрецов отвергнутая, чтобы не сказать – обращенная Богом в безумие, как говорит Павел (1 Кор.1,19-20)и всякий раб Божий. Он муж желаний Духа; он, приближаясь телом к телу, духом может свят быть. Ибо вне мира и этих тел нет желания плотской страсти, но – некое безстрастие, которое кто возлюбил, тот чрез эту любовь приобрел жизнь. Ибо хотя бы ты видел его ведущим себя непристойно и как бы прибегающим к (такого рода) действиям, знай, что это тело он мертвым соделал, не говорю (телом) без души, чрез которую оно движется, но – без злой похоти. Ибо наслаждение прекрасным безстрастием и тот свет, который из-за него неизреченным образом любит меня, приводя в изступление весь ум мой, восхищает его и, держа обнаженным невещественною рукою, не попускает мне отпасть от любви к нему (свету) или допустить (в уме) страстный помысл, но безпрестанно целует (меня), и эта любовь воспламеняет душу мою, и нет во мне иного чувства. Ибо насколько чистейший хлеб дороже и слаще помета, настолько и несравненно более горнее превосходит дольнее для тех, которые хорошо отведали (его). Устыдись, мудрость мудрецов, поистине лишенная ведения. Ибо простота наших речей (самым) делом обладает истинною мудростию, Приближающеюся к Богу и поклоняющеюся Тому, от Кого дается всякая жизненная премудрость, чрез которую я возсоздаюсь и обожаюсь, созерцая Бога во веки веков. Аминь.

Гимн тридцатый

Благодарение Богу за дары, которых (святой отец) удостоился от Него. И о том, что достоинство священства и игуменства страшно даже для Ангелов.

Я не могу, Владыко, говорить, хотя бы и хотел. Ибо что вообще скажу я, будучи нечист и в помыслах, и в действиях, и во всех представлениях? Однако уязвленный душою и горя внутри, я хотя нечто желаю сказать Тебе, о Боже мой. Ибо я вижу всего себя, и Ты, как Бог мой, ведаешь, что я от (самого) рождения осквернил все телесные и душевные члены свои, будучи весь грехом.

Усматривая милость и человеколюбие и многие Твои благодеяния, которые Ты соделал на мне, я становлюсь безгласным и едва не мертвею, и постоянно тужу и печалюсь, несчастный, так как я недостоин всех (Твоих) благ. Когда же, придя в себя, я восхощу, Христе, помыслить в уме о множестве грехов своих и о том, что я не сделал в жизни ни одного доброго (дела), но вместо наказания и праведного Твоего гнева, который я должен был бы понести, как много раз огорчивший Тебя, Ты напротив удостоил меня ныне столь великих благ; то прихожу в отчаяние и боюсь суда Твоего, так как (доныне) я повседневно грехи (к грехам) прилагаю; и трепещу, чтобы великого милосердия и человеколюбия Твоего Ты не обратил (мне) в ярость большего наказания, так как, благодетельствуемый (Тобою), я тем более являюсь неблагодарным к Тебе, будучи злым рабом у Тебя – благого Владыки. Поэтому всему прочему, что служило к терпению, доставляя мне надежду жизни вечной, я много (раз) радовался, как Тебе одному ведомо, уповая чрез то на благость и милосердие Твое. Ибо для того Ты, Христе мой, и взял меня от всего мира и отделил от всех сродников и друзей, чтобы помиловать и спасти меня. Уверяемый в этом Твоею благодатию, я имел ненасытную радость и твердую надежду. О двух же этих последних, которым Ты, Царю мой, благоволил быть во мне, я не знаю, что мне сказать. Они и душу мою и ум лишают слова, и останавливают действия и всякие мысли, и даже отягощают величием славы Твоей, едва не убеждал меня, Спасителю мой, [так] упраздниться, чтобы ничего не говорить, ничего не делать, ничего из этих (вещей) не касаться.

И я сам недоумеваю, удивляюсь и печалюсь, как я несчастный согласился служить и литургисать при таких неизреченных (таинствах), на которые Ангелы трепещут взирать без страха, (чего) убоялись пророки, услыша о непостижимом (деле) славы и вместе домостроительства, (о чем) Апостолы, мученики и множество учителей вопиют и взывают, что они недостойны открыто проповедовать (о том) всем находящимся в мире. Как же я погибший и блудный, как я презренный удостоился стать игуменом братий, священнодействователем Божественных Таинств и служителем Пречистой Троицы? Ибо когда полагается хлеб и вливается вино в знаменование Плоти и Крови Твоей, Слове, тогда там бываешь Ты Сам – Бог мой и Слово, и они поистине делаются Телом Твоим и Кровию, наитием Духа и силою Вышнего, и мы дерзаем касаться Бога неприступного, лучше же – обитающего во свете неприступном – не только для этой тленной человеческой природы, но и всем умным воинствам Ангелов. Итак, это неизреченное, это сверхъестественное дело и предприятие, для совершения которого я поставлен, внушает мне также созерцать пред очами смерть. Поэтому, оставив радости, я объят бываю трепетом, так как знаю, что ни мне, ни кому-либо другому невозможно литургисать достойно и проводить в теле жизнь как бы ангельскую, лучше же сверхангельскую, дабы, как показало это слово и содержит (Божественная) истина, и по достоинству стать ближайшим (к Богу самих) Ангелов, как прикасающемуся руками и вкушающему устами Того, Которому они предстоят со страхом и трепетом.

А какая душа понесет суд над братиями, над которыми я поставлен быть пастырем? Какой ум будет в состоянии неосужденно испытывать мысли каждого (из них) в отдельности и все свои (обязанности) нести без опущения, избавляя себя [в то же время] от осуждения их? Я не думаю, чтобы это каким-либо образом возможно было для людей. Итак, я убеждаюсь и хочу лучше быть учеником, служа воле одного и слушая слов его, (чтобы) за одно это и отчет отдать, чем служить нравам и волям многих, испытывать их мысли, изследовать намерения и еще глубже изследовать их действия и помыслы, потому что и меня ожидает суд, и я должен дать ответ за грехи тех, пасти которых по неизреченным судьбам Божиим из всех избран я один. Ибо каждый будет судиться и даст, конечно, отчет в том, что он сам сделал доброго или злого. Я же один за каждого воздам ответ. И как я хочу спастись или быть помилованным, когда я даже для спасения своей жалкой души не могу показать никакого дела? Ибо вполне будь уверен, что я не имею, что сказать, так как никогда не сделал ни малого, ни великого дела, чрез которое могу избавиться от вечного огня. Но, о человеколюбивый и благоутробный Спасителю, дай мне смиренному божественную силу, так чтобы я разумно чрез слово пас тех братий, которых Ты дал мне, наставляя (их) на пажити Божественных Твоих законов, и возводил бы в обители горнего Царствия спасенными, целыми, невредимыми, блистающими красотою добродетелей и достойными поклонниками страшного престола Твоего. И меня также недостойного восприими от мира, хотя и покрытого многими греховными язвами, но однако вместе с тем и служителя и непотребного раба Твоего, и к ликам избранных, имиже веси судьбами, вместе с учениками моими сопричти, дабы мы все вместе видели славу Твою Божественную и наслаждались неизреченными благами Твоими, Христе. Ибо Ты – наслаждение, утеха и слава горячо любящих Тебя во веки веков. Аминь.

Гимн тридцать первый

О бывшем святому отцу видении божественного света, и как божественный свет не объемлется тьмою в тех, кто, изумляясь величию откровений, помнит и человеческую немощь и осуждает себя самого.

Как опишу я, Владыко, видение Лица Твоего?
Как разскажу о несказанном созерцании красоты (Твоей)?
Как звуки речи вместят Того, Кого мир не вмещает?
Как мог бы кто-либо изречь человеколюбие Твое?
Сидя при свете светящего мне светильника,
Освещающего мрак ночи и тьму,
Я думал, что нахожусь во свете, внимая чтению,
Изследуя, каковы речения и наблюдая (их) сочетания.
Итак, когда я, занимался этим,
Ты внезапно явился вверху гораздо большим солнца
И возсиял с небес (даже) до сердца моего.
Все же прочее стало казаться мне как бы густою тьмою.
Светлый же столп посредине, разсекши весь воздух,
Прошел с небес даже до меня жалкого.
Тотчас же забыл я о свете светильника,
Выпустил из памяти, что нахожусь внутри жилища,
А сидел я в мысленном воздухе тьмы,
Даже и о самом теле я совершенно забыл.
Я говорил Тебе и ныне говорю из глубины своего сердца:
Помилуй меня, Владыко, помилуй меня, единый
Спасителю, никогда отнюдь не послужившего Тебе,
Но прогневляющего Тебя от юного возраста.
Я испытал всякий плотской и душевный порок
И соделал грехи непристойные и безмерные,
Хуже всех людей, хуже всех безсловесных,
Гадов и зверей всех превзойдя.
Итак, необходимо, чтобы Ты показал Твою милость на мне,
Более всех согрешившем безумно.
Ибо не требуют , как Сам Ты, Христе, сказал,
Здравые врачества, но болящие (Мф.9,12).
Поэтому, как на многоболезненного и нерадящего,
Излей, на меня, Слове, столь великую Твою милость.

Но о игра света! О движения огня!
О круги пламени, во мне несчастном
Производимые Тобою и Твоею славою.
Под славою же я разумею и называю Духа Твоего
Святого, соестественного и равночестного (Тебе), Слове,
Однородного, единославного и одного единосущного
Отцу Твоему и Тебе, Христе, Боже всех.
Поклоняясь Тебе, благодарю, что Ты сподобил меня
Хотя несколько познать силу Божества Твоего.
Благодарю, что Ты Сам седящему во тьме
Открылся мне, возсиял и удостоил меня видеть
Этот свет Лица Твоего – для всех нестерпимый.
Я пребывал, (как) знаю, седящим во тьме,
Но и среди нее ко мне, покрытому тьмою,
Явился Ты – Свет, всего меня просветил всем светом (Своим),
И я сделался светом во (время) ночи, являясь (им) среди тьмы.
Ни тьма не объяла всего света Твоего,
Ни свет не прогнал видимой тьмы,
Но они (были) вместе неслиянными и совершенно раздельными,
Далеко друг от друга, как и следует – отнюдь не растворившимся.
Однако в одном и том же [месте] они наполняют, как я думаю, все
[пространство].
Таким образом я нахожусь во свете, будучи среди тьмы,
И наоборот я пребываю во тьме среди света:
Вот – и среди света, вот и – среди тьмы.
И кто, спрашиваю я, даст мне во тьме и среди (тьмы) найти свет,
Восприятия которого она не вмещает? Ибо как тьма вместит
Внутри свет, не убежав, но оставшись среди
Света тьмою? О страшное чудо, видимое
Двояко, двойными очами, телесными и душевными.

Послушай теперь, говорю тебе, о страшных (делах) двоякого Бога,
Бывших и для меня, двоякого, как человека.
Он (Сын Божий) восприял плоть мою и дал мне Духа,
И я сделался богом по благодати Божественной,
Сыном по усыновлению, однако (сыном) Божиим.
О (высокое) достоинство! О слава!
Как человек, я печалюсь и считаю себя самого несчастным;
И помышляя о своей немощи, воздыхаю,
Будучи совершенно недостоин жизни, как хорошо я знаю.
Уповал же на благодать Его и размышляя
О той доброте, какую Он даровал мне, я радуюсь, видя (ее).
Итак, с одной стороны как человек, я не умею созерцать ничего Божественного,
Будучи совершенно отделен от невидимого,
С другой стороны, вижу, что чрез сыноположение я сделался богом,
И бываю причастником (того), что неприкосновенно.
Как человек, я не имею ничего возвышенного и Божественного,
А как помилованный ныне благостию Божиею,
Имею [в себе] Христа – Благодетеля всех.
Поэтому я снова припадаю (к Тебе), Владыко, моля (о том),
Чтобы мне отнюдь не лишиться надежды моей на Тебя,
И пребывания [с Тобою], и чести, славы и Царствия.
Но как ныне Ты сподобил меня, Спасителю, видеть Тебя,
Так и по смерти дай мне видеть Тебя,
Не говорю, насколько (видеть), но милостиво и благоутробно [воззри тогда],
Благоутробне, милостивым Твоим оком, как и ныне взираешь на меня,
Исполняя меня Твоей радости и Божественной сладости.

Ей, Творче и Создателю мой, покрой меня рукою Твоею,
И не остави меня, и не памятозлобствуй,
Не поставь (в осуждение), Владыко, великой неблагодарности моей.
Но сподоби меня даже до кончины во свете Твоем
Неленостно ходить путем заповедей Твоих,
И в него – во свет рук Твоих, Всемилостиве,
Предать дух свой, избавляя меня, Слове, от врагов,
Тьмы, огня и вечных мучений.
Ей, великий в щедротах и неизреченный в милости,
Сподоби в руки Твои предать душу мою,
Как и ныне я нахожусь в руке Твоей, Спасе.
Итак, да не возбранит грех пути моему,
Да не отторгнет он, да не отлучит меня от руки Твоей.
Но да посрамится страшный князь – душетлитель,
Видя меня находящимся в Твоей длани, Владыко,
Как и ныне он не смеет приблизиться ко мне,
Видя меня покрываемым Твоею благодатию.
Не осуди меня, Христе, во ад и не отрини,
Не сведи душу мою во глубину смерти,
Так как я дерзаю именовать Твое имя,
Нечистый, мерзкий и совершенно оскверненный.
Да не разверзется земля и да не поглотит, Слове, меня преступника,
Совершенно недостойного ни жить ни пользоваться речью.
Да не снидет огонь на меня и да не пожрет меня внезапно,
Так что я не буду иметь возможности сказать даже: Господи, помилуй.
О великий в милосердии и по естеству Человеколюбец!
Не вниди в суд со мною.
Ибо что вообще я провещаю [на суде], будучи (весь) грехом?
Да и мог ли бы я хотя нечто сказать [в свое оправдание], осужденный (уже),
От чрева матери своей безмерно пред Тобою согрешивший
И доныне пребывающий безчувственным к Твоему долготерпению,
Тьмочисленно низведенный во глубину ада
И извлеченный оттуда Твоею Божественною благостию,
Члены и плоть души и тела своего
Осквернивший, как никто другой из живущих на свете,
Неистовый и безстыдный любитель удовольствий,
Злой и лукавый от душевной порочности
И ни одной Твоей, Христе, заповеди отнюдь не соблюдший?
Что скажу я в свою защиту, что отвечу Тебе,
С какою душою снесу Твои обличения, о Боже мой,
Когда Ты обнажишь мои беззакония и злодеяния?
О безсмертный Царю! не покажи их всем,
Так как я трепещу, помышляя о делах моей юности.
Говорить (о них) было бы ужасно и постыдно,
Так как если бы Ты пожелал открыть их пред всеми,
То стыд мой будет хуже всякого мучения.
Ибо кто, увидя мое сладострастие и распутство,
Кто, увидя нечистые объятия и постыдные мои деяния,
Которыми я и ныне оскверняю себя, принимая их в уме,
Не ужаснется, весь не содрогнется
И не воззовет, тотчас отвратив очи
И говоря: смерть всескверному этому!
Повели, Владыко, связать этого несчастного по рукам и ногам
И вскоре же ввергнуть во мрачный огонь,
Чтобы не смотреть на него нам, верным рабам Твоим.
(Ибо) поистине – достойно, Владыко, поистине праведно.
(Так) все они скажут, и Ты Сам сотворишь (это),
И я распутный и блудный буду ввержен в огонь.
Но Ты, пришедший спасти блудников и блудниц,
Не посрами меня, Христе, в день судный,
Когда Ты поставишь овец Твоих одесную Себя,
А меня и козлищ ошуюю Себя.
Но свет (Твой) пречистый, свет Лица Твоего
Да покроет дела мои и наготу души моей,
И да облечет меня в светлую (одежду), дабы я со дерзновением
Непостыдно сопричтен был к десным овцам
И с ними славил Тебя во веки веков. Аминь.

Гимн тридцать второй

Здесь отец с изумлением рассказывает о том, как он видел Бога, подобно Апостолам Стефану и Павлу.

Что это за новое чудо, которое и ныне бывает? Бог и ныне желает быть видимым для грешников – Тот, Кто некогда, сокрывшись, восшел горе и возсел на небесах на Отчем престоле. Ибо Он скрылся от взоров божественных Апостолов, и после того один только Стефан, как мы слышали, видел отверзшиеся небеса и сказал тогда: я вижу Сына, стоящего одесную славы Отца (Деян.7,55-56), и тут же, как изрекший хулу, был побит камнями самими законоучителями, и (хотя) умер по закону природы, но (пребывает) живым во веки. Однако он именно был Апостолом, весь освящен был и преисполнен Всесвятого Духа. С другой стороны то было начало проповеди, (когда) было множество неверных, которые, уверовав во Христа чрез Апостолов, получали благодать, которая есть дар веры. Но что ныне значит это необычайное дело, которое во мне происходит? Что бы могло значить то страшное и изумительное (явление), которое совершается ныне? Что это за образ человеколюбия, являемый теперь? Необычайное богатство благости? Иной источник милости, гораздо более (обильный), чем существовавшие древле? Ибо многие были помилованы Божественным человеколюбием, но они и сами привносили нечто свое: веру и другие добродетели и благоприятные деяния. Я же, помышляя о том, что лишен всего этого, ужасаюсь и не могу сносить того, что во мне блудном от утробы (матери) соделывает Бог, (одним) словом создавший всю тварь. Если я страшусь даже помыслить о том, то как опишу то словесно? (Ибо какая рука послужит этому делу? Какая трость начертит?) Какое слово могло бы выразить, какой язык высказать, какие уста изрекут то, что видится во мне происходящим и совершающимся целый день? Ибо и в самой ночи и в самой тьме я с трепетом вижу Христа, Который отверзает мне небеса, Сам склоняется (оттуда) и видится мне вместе с Отцом и Духом – Светом трисвятым. (Итак) один в трех, и в одном три (именно Свет есть, конечно, и один Свет – три), Свет, Который озаряет душу мою светлее солнца и просвещает мой омраченный ум. Ведь если бы ум мой видел, то видел бы от начала. Но, поверьте, я был слеп и не видел, и потому чудо тем более меня изумляет, когда Он и око ума моего как-то отверзает и как-то дает видеть, и (Сам) есть видимый? Ибо Сам Он светом во свете является видящим, и наоборот видящие во свете Его видят, ибо видящие видят во свете Духа, и видящие в Нем созерцают и Сына. А кто удостоился видеть Сына, тот видит (также и) Отца. Созерцающий же Отца видит Его, конечно, с Сыном, что и ныне, как сказано, во мне совершается. Я и недомысленное несколько уразумеваю и, поражаясь великим изумлением и одержимый страхом, созерцаю ныне вдали те красоты, которые незримы по причине неприступного света и нестерпимой славы.

Между тем я вижу одну только каплю из океана, но как в капле обнаруживается вся (совокупность) вод, какого они качества и вида, как по краю каймы (видна) вся ткань, или как говорят, по когтям (видно) зверя, (что) лев, так и я, объемля целое в малом, вижу Самого Христа и Бога моего и поклоняюсь Ему. Некоторым же утешением для ума моего служило (уже) то, что я, дабы не быть опаленным и сожженным, яко воск от (лица) огня , по слову пророка (Пс.67,3), находился вдали от неприступного огня и стоял среди тьмы, окутанный ею, поэтому, выглядывая, как бы чрез малую скважину, я ощущал головокружение. Живя в этой (тьме) и занимая (ею) ум, а думая, что я словно смотрю на небо, и трепеща, чтобы (огонь), приблизившись более, не пожрал меня, я обрел Того Самого, Кого видел вдали, Кого видел и Стефан в отверзтых небесах, и (Кого) опять Павел увидев впоследствии, был ослеплен (Деян.9,8), – (Его-то) всего поистине, как огонь, я обрел в глубине своего сердца. Итак, пораженный чудом и сильно трепеща, я пришел в изступление, весь разслабев и сделавшись совершенно безпомощным. И не вынося нестерпимой славы, в ночь этих ощущений, я обратился в бегство, и подавленный помыслами, скрылся в них, как бы войдя в гроб, и привалив вместо камня это тягчайшее тело, я покрылся (им) и скрылся в своем мнении от Вездесущего, от Того, Кто некогда воскресил меня мертвого и погребенного. Ибо, трепеща и не в состоянии будучи видеть Его славу, я предпочел войти и пребывать в могиле (и обитать с мертвыми, живя и сам в могиле), нежели быть сожженным и совершенно погибнуть. Сидя там, мне блудному должно, конечно, безпрестанно рыдать и плакать о том, что я потерял Возлюбленного и сделался лежащим в могиле. Но, живя под землею, (как) мертвый и камнем покрытый, я нашел жизнь в Самом Боге – жизни Подателе, Которому подобает слава и честь ныне и во веки.

Гимн тридацать третий

Благодарение Богу за бывшие от Него благодеяния; и просьба научить, ради чего соделавшимся совершенными попускается (терпеть) искушения от бесов; и об отрекающихся от мира – наставление, изреченное от (Лица) Божия.

Ты, создавший меня, Боже мой, знаешь нищету мою, ведаешь сиротство, знаешь одиночество, видишь немощь мою, и безсилие мое не неведомо (говорю) Тебе, но Ты видишь и знаешь все. Воззри на сердце смиренное и сокрушенное, воззри на меня, в отчаянии приближающегося к Тебе, Боже мой, и подай свыше благодать Твою, подай Духа Твоего Божественного, подай Утешителя, пошли, Спасе, как обещал Ты, ниспошли и мне ныне, седящему в горнице, поистине, Владыко, превыше всех земных вещей и вне всего мира, ищущему Тебя и чающему Духа Твоего. Итак, не медли, Благоутробне, не презри (меня), Милостиве, не забуди ищущего Тебя с жаждущей душою, не лиши жизни недостойного ее, не возгнушайся и не оставь меня, Боже. (В качестве) ходатая я представляю благоутробие Твое, предлагаю милосердие и приношу Тебе человеколюбие Твое. Я не понес трудов, не соделал дел правды, никогда не сохранил ни одной из Твоих заповедей, но блудно провел всю свою жизнь. Однако Ты не презрел меня, но Сам, взыскав, обрел (меня), возвратил заблудшего от пути заблуждения, и возложив, Христе, на пречистые Твои плечи, чрез свет благодати Твоей понес меня, Милостиве, совершенно не дав мне почувствовать утомления, но, как бы упокоевающемуся на колеснице, дал мне легко пройти по неровным путям, доколе не возвратил в ограду овец Твоих и не присоединил и учинил с рабами Твоими. Проповедуя милосердие Твое, восхваляю благоутробие и с благодарением дивлюсь богатству благости Твоей. Но будучи, как сказано, призван Тобою, Боже мой, и являясь ныне всецело, как полагаю, рабом (Твоим), (устремленный к свету и прилепившийся к Тебе, объятый желанием к Тебе и связанный любовию, я недоумеваю, изумляюсь и не могу понять, почему скорбь (и теперь) касается жалкой души моей, отчего вкрадывается печаль и всего меня волнует, почему скорбь о земном лишает меня Твоей сладости, Боже мой, и разлучает от радости. Зачем Ты, Блаже, оставляешь меня, столь (глубоко) падшего и согрешившего, или чем прогневавшего Тебя более, Христе мой, чтобы я еще сильнее печалился, чем прежде, когда душа моя была одержима страстями? Скажи и научи меня ныне глубине судеб Твоих, скажи, Владыко, и не возгнушайся меня говорящего, (хотя) и недостоин я, – Ты некогда разделявший трапезу с грешниками и блудницами и свечерявший с блудниками и мытарями. На это Владыка мой ответил и сказал:
Взяв тебя на руки, как младенца, Я унес тебя от мира; ты знаешь, конечно, о чем Я говорю. Я всего тебя со всеми членами пеленал и вскармливал молоком, превосходящим (всякую) пищу и питье, ибо (дела) Мои совершенно неизреченны и неизъяснимы. Я отдал тебя воспитателю (ты знаешь, о ком говорю Я), и он усердно ухаживал за тобою, как за малым мальчиком, растущим с часу на час, и как должно воспитал. (Потом) ты сделался уже отроком, а также, разумеется, и юношей, но тебе самому не безведомо, как Я всегда был с тобою, совозрастал в тебе и (отовсюду) покрывал Тебя, доколе ты благополучно не миновал всех возрастов. Итак, будучи ныне не маловозрастным, но напротив сделавшись поистине мужем совершенным и склоняясь уже к старости, как ты хочешь, чтобы и теперь тебя держали на руках, как ребенка? Как просишь, чтобы тебя снова пеленали и носили? Как (хочешь) питаться молоком и находиться под пестуном? Не краснеешь ли ты, говоря это, скажи Мне? Будучи мужем, сам служи другим и воспитывай, заботясь обо всем, что (служит) к их возрастанию. Врагам сопротивляйся, и будучи поражаем, и (сам) поражай. Ты понимаешь, о каких врагах говорю Я тебе – о полчищах бесов. Начинай бить (их) безпощадно, падая, снова вставай, и на стрелы (противников) взаимно отвечай стрелами, не щадя стреляющих и злоумышляющих против тебя. Но когда они (пытаются) уязвить тебя отчаянием, сами пусть будут уязвлены (твоею) надеждою, как бы пущенною тобою (стрелою). Биющие тебя гневом, как кулаками, и возбуждающие к ярости, будучи поражаемы в лицо твоею кротостию, пусть будут отброшены далеко прочь от твоего жилища. Ведь разве ты, как сказал Я, ребенок или мальчик? Разве душа твоя и ныне безсильна? Разве ум твой и ныне слаб для сопротивлений? Ты умеешь и убегать от врагов и напротив побеждать их. Ибо ты, и сражаясь, имеешь Меня помощником и защитником, и в бегстве находишь во Мне крепкий и державный покров. О чем же из земных вещей ты печалишься? О какой из них, скажи Мне? – О золоте, или серебре, или о драгоценных камнях? Но что светлее Меня? Или что сияет яснее? Или какой камень, как Я, совершенно неоценим? Не лишение ли имений, или нужда в хлебе, или недостаток в вине совершенно смущают тебя? И какой есть иной рай, кроме Меня? Или земля дольних и преходящих (вещей) подобна земле кротких? А какой хлеб или (какое) вино в мире можно изготовить (такие), как благодать Моя, как Божественный Дух, как хлеб жизни, который, (то есть) Тело и Кровь Мою, Я подаю ядущим Меня с чистым сердцем, несомненною верою, со страхом и трепетом, и пиющим умно и чувственно? Какая утеха, какая радость, какая слава на земле, скажи Мне, больше того, чем видеть Меня одного, чем созерцать Меня одного, как бы в зеркале и гадании, и видеть одно только сияние славы Моей и чрез него научаться этому и большему того, (чем) точно знать, что Я – Бог и Создатель всего, и разуметь, что человек, седящий в глубочайшем рве, примирен со Мною, и превзойдя чин наемника и рабский страх, непосредственно, как друг с другом, беседовать со Мною, без труда служа Мне, с любовию угождая и приближаясь ко Мне чрез послушание заповедям.

Я говорю не (о деяниях) тех, которые наемнически служат Мне и рабски опять же приходят ко Мне, но о деяниях друзей, знаемых и сынов Моих, каковые, запиши кратко, суть следующие: считать себя ничтожнее всех в мире, поистине худшим не только сподвижников и мирских людей, но (даже) и язычников, незначительное нарушение одной малейшей заповеди считать отпадением от жизни вечной, на малых детей смотреть, как на совершенных мужей, и (почитать) и кланяться (им), как (людям) знаменитым, слепым также отдавать честь, потому что Я вижу действия всех людей. Ради Меня и это (также) делать, что опять запиши: совершенно не иметь в сердце против кого-либо даже легкого возбуждения или малого подозрения, из сострадания молиться от души и со скорбию сердца за всех согрешающих против тебя, равно и против Меня отваживающихся на то же, со слезами прося об их обращении, вместе с тем благословлять проклинающих тебя и хвалить постоянно злословящих тебя по зависти, обижающих считать как бы благодетелями, об упрямых же и не повинующихся тебе плакать и безпрестанно рыдать, как о совершенно отвергающихся Меня – своего Владыки, не переставая (однако) увещевать их. Ибо приемляй вас Мене приемлет , сказал Я (Мф.10,40), и слушаяй вас Мене слушает , конечно (Лк.10,16). Кто же не внимает со трепетом словам и увещаниям вашим и не исполняет их (даже) до смерти, тот не приобщится и Моей вечной славы, не будет учинен со Мною, распятым на кресте и бывшим послушным Отцу (даже) до смерти, таковой не будет поставлен одесную и не сделается сонаследником тех, которые сами себя распяли. Впрочем, не переставай увещевать их, не переставай оплакивать, не переставай искать спасения их, чтобы если они послушают (тебя) и обратятся, ты имел их, как братий, приобретя (в лице их) члены свои, и привел бы их (ко Мне, как) послушных и сродных, дабы и Я чрез тебя воспринял их и прославил, и с тобою, как дар, принес ко отцу Моему. Если же они не отрекутся своей воли и не презрят душ своих, как сказал Я, если не сделаются мертвыми для своих желаний, живя в этой жизни по твоей воле и чрез твою волу исполняя Мою, то (и тогда) ты не потеряешь своей награды и не лишишься ее, но вместо одной Я воздам тебе двойную награду, так как хотя они и не слушали тебя, ты (однако) не перестал говорить, но скорее (согласился) быть ненавидимым, отвергаемым и презираемым ими, как и Я некогда был и ныне есмь ненавидим ими и им подобными.

Чрез такие дела Я желаю, чтобы Мне служили; чрез такие и им подобные и ты старайся угождать Мне, ибо Я весьма радуюсь им. Не желай лучше быть праздным и отнюдь не предпочитай чего-либо другого в мире пользе души своей. Ибо какую пользу получит тот, кто приобретет мир, или находящихся в нем наставит и научит, и всех спасет, если сам не спасется? Итак, кто это, или каким образом, спасая других, не спасет, но погубит, несчастный, душу свою? – Тот, кто разоряет заповедь Мою – Владыки всех и, как бы попирая и обходя ее, нарушает законы Мои и преступает повеления. Находясь вне двора заповедей (Моих) и вне ограды их, если он и спасет мир и живущих в мире, то (и тогда) будет чужд Мне и далек от овец Моих, в особенности же как разоривший ограду двора и давший овцам выход не через единственную дверь, а зверям – неправый вход; он понесет невыразимое мучение за всех овец и будет разсечен надвое, и (преданный) огню и тартару, будет, несчастный, добычею червей. Ибо это сказал Отец чрез Сына, и изрек Дух, Который есть уста Владыки. Ангелы, услышав, восхвалили (непрестанными гласами, праведники, присоединились) и сказали: праведен суд Твой и незазорно решение, ибо безпристрастно судил Ты, о Боже всемилостивый. В самом деле как всецело явится Твоим сонаследником и сообщником тот, кто не оставил своей воли и (воли) того, кто заменяет лицо Твое, как Твоей Владычней, не предпочел и не соблюл неприкосновенно, как Сам Ты, Милостиве, соблюл (волю) Отца Твоего, в особенности же кто обещался до смерти ни в чем не творить своей воли, не прилепляться и не предпочитать плоти и крови, то есть сродства и естественных связей, (врожденной) любви, (снова) связывающей находящихся на земле с тем, от чего они отреклись, и всецело обращающей их вспять?

Мученики возгласили: поистине праведный суд. Ибо когда кто охотно предал себя на мученичество, тот отнюдь не должен даже на краткое (время) внимать голосу сродников, жены и детей, которые, придя, (начинают) с плачем говорить следующее: не жаль ли тебе детей своих? И ты, безсердечный, не пожалеешь вдовства жены своей? Ни нищета их не приклоняет тебя к состраданию? И о погибели их ты не подумаешь и не пожалеешь? Итак, оставляя (детей) сирыми, странниками и нищими и жену свою вдовою, ты предпочитаешь спасти себя одного? И как же ты не будешь осужден более, чем убийца, так как, оставив всех нас на погибель, ты ищешь спасения только своей души? – К (таким) воплям (говорю) он совершенно не (должен) приклонять слуха и (даже) за дары убегать от уз и затвора или, чрез отречение от Тебя, Христе, освобождать себя от них, как умерший уже, (он должен) оставаться в испытаниях и пребывать в заключении, голоде и жажде, не вспоминая о своих вещах и имениях и не позволяя уму своему, если возможно, даже на краткое (время) удаляться из заключения, но, созерцая в нем Тебя, Владыко всех, и чрез созерцание (безпрестанно) устремляя к Тебе мысли, (даже) до смерти твердо держаться одной любви к Тебе. А на тех и смотреть даже совершенно не должен он, которые, уклоняясь и отвергаясь Тебя, возвращаются на первую блевотину, к прежним действиям, к заботам о земных вещах, о жене и детях, и не под каким предлогом не связываться этим, ибо он не владеет уже более своею душою. Поэтому многие рабы Твои, когда Ты отверзал заключения их и совершенно разрешал телесные узы, отнюдь не хотели уходить прочь и бежать, но оставались, будучи как бы связанными. Так и ныне, Спасителю, есть в мире такие, которые, отрекаясь мира и вместе с тем всех сродников, друзей и прочих (людей) и всех вещей в мире, а прежде всего этого своей воли, совершенно не имеют уже более власти над собою, но хотя и не бывают возбраняемы игуменами (пользоваться ею), однако должны хранить договор с Тобою – Владыкой. Ибо не людям, но Богу они обещались хранить послушание и покорность к игуменам и ко всем вместе с ними подвизающимся в обители братиям. Поэтому они должны жить в монастыре, как бы на уединенном острове, находящемся среди моря, считая, что весь мир стал для них совершенно недоступным, словно вокруг всего монастыря их утверждена великая пропасть, так что ни находящиеся в мире не (могут) перейти в монастырь, ни живущие на острове – переправиться к тем, которые – там, и, с пристрастием глядя (на них), удерживать в сердце или в уме воспоминания о них, но как мертвые к мертвым они, и обладая чувством, должны относиться к ним без ощущения, делаясь (таким образом) поистине как бы добровольно закланными агнцами.

Услышав эти всесвятые слова мучеников, исполненные вожделения и любви ко Владыке, Херувимы восхвалили (Господа) и в страхе сказали: слава Тебе, Царю, слава Тебе, Всемилостиве, показавший на земле мучеников без тираннов (и гонителей), которые чрез одну любовь к Тебе ежечасно предают себя на мучения. Поистине, сказал опять Отец чрез Сына и (привосокупил) Дух, (любящие Бога всем сердцем и) постоянно пребывающие (в любви к Нему одному) и ежечасно умирающие своею волею – эти суть и искренние друзья (Мои) и сонаследники, они – и мученики по одному произволению, без скобления, без виселиц, костров и котлов, без сожигания огнем и разсекания мечами. На это премирные чины все вместе с ликованием воскликнули: праведен суд Твой, Всемилостиве; да напишется он и да запечатлеется ныне и во веки.

Гимн тридцать четвертый

Что значит выражение "по образу", и справедливо человек признается образом Божиим. И о том, что любящий врагов, как благодетелей, является подражателем Бога, а потому, сделавшись причастником Духа Святого, он бывает богом по усыновлению и по благодати, будучи познаваем одними теми, в которых действует (Тот же) Дух Святой.

Слава, пение, хвала и благодарение приведшему всю тварь из небытия в бытие, одним словом и волею Своею, Богу всяческих, в Троице ипостасей и во едином существе поклоняемому. Ибо един Бог – Троица Святая, пресущественная сущность, единая в трех Лицах и трех Ипостасях, Неразлучных и Нераздельных, одно естество, одна слава, одна сила и одна также воля. Она одна (есть) Творительница всего. Она, образовав всего меня из глины и дав душу, поселила меня на земле и дала смотреть на свет, а в нем видеть и этот чувственный мир, солнце, луну, говорю, звезды, небо и землю, море и все, что есть среди них. Она дала мне и ум и слово. Но будь внимателен к (нашему) слову. Итак, по образу Слова нам дано слово (то есть разум), ибо словесные – от Слова, безначального, несозданного, неуловимого и Бога моего. Поистине по образу (Его) душа всякого человека – словесный образ Слова. Каким образом? – Скажи мне и научи меня. Внимай самому слову. Бог Слово от Бога и совечен Отцу и Духу. Таким же образом и душа моя является по образу Его. Ибо, обладая умом и словом, она имеет их по существу нераздельными и неслиянными, равно и единосущными. Эти три суть одно в соединении, но вместе и в разделении, будучи всегда и соединены и разделены, (ибо они соединяются неслиянно и разделяются нераздельно). Если ты удалишь одно из трех, то вместе удалишь, конечно, и всех. Ибо душа неразумная и безсловесная равна будет (душе) безсловесных, но и без души не может существовать ни ум, ни слово. Итак, по образу точно также помышляй и о Первообразе. Без Духа не будет ни Отца, ни Слова Его. Отец же есть Дух, и Сын Его – Дух, хотя Он и облекся в плоть, и обратно, Дух есть Бог, ибо по естеству и по существу оба они суть едино, подобно тому как ум, душа и слово. Но Отец [однакож] неизреченно родил Слово. И подобно тому как ум – от души моей, лучше же в душе моей, так и Дух от Отца, лучше же в Отце и пребывает и исходит (от Него) неизъяснимым образом. И опять подобно тому как ум мой всегда рождает слово, произнося и испуская (его) и делая известным для всех, однако не отделяется от него, но и рождает слово и внутри его содержит; так, разумей, и Отец родил Слово, потому что Он вечно рождает; от Сына же никоим образом не отделяется Отец Его, но видится в Сыне, и Сын в Нем пребывает.

Этот верный образ, хотя он и не ясен, показало (и изобразило) наше слово, но ты никогда его не увидишь и не уразумеешь, если прежде не очистишь свой образ и не омоешь от скверны, если не извлечешь его, засыпанного страстями, и не отрешь совершенно, и не разоблачишь так же, и не убелишь, как снег. Когда же сделаешь это, хорошо себя очистив, и станешь совершенным образом, то Первообраза (еще) не увидишь и не уразумеешь, если Он не откроется Тебе чрез Духа Святого, ибо всему научает Дух, в неизреченном свете сияющий. (Насколько возможно уразуметь мысленное), Он умно покажет тебе все мысленное, насколько можешь ты видеть, насколько доступно для человека, по мере душевного очищения твоего, и ты уподобишься Богу тщательным подражанием делами: целомудрием и мужеством, но (вместе с тем) и человеколюбием, терпением искушений и любовию ко врагам. Ибо в том и состоит человеколюбие, чтобы ты благодетельствовал врагам и любил их, как друзей и как истинных благодетелей, чтобы молился за всех обижающих тебя и имел сердечную любовь равно ко всем, и добрым и злым, и за всех повседневно полагал душу свою, за спасение, говорю, быть может, одного или, если возможно, то и всех.

Это соделает тебя, чадо, подражателем Владыки и покажет истинным образом Создателя, подражателем во всем Божественному совершенству. Создатель же – внимай, о чем я буду говорить тебе – пошлет тогда (тебе) Божественного Духа (не другую душу, отличную от той, которую ты имеешь, но) вдохнет в тебя, говорю, Духа от Бога, и Он вселится и будет существенно обитать, и просветит, и сделает светлым, и всего (тебя) переплавит, тленное обезтленив и вновь переплавив, говорю, обветшавшую храмину души твоей. Вместе с нею Он и все тело (твое) совершенно обезтленит и соделает тебя богом по благодати, подобным Первообразу. О чудо! О таинство – неведомое для всех одержимых страстями: неведомое сластолюбцам, неведомое славолюбцам, неведомое гордым, поистине неведомое гневливым, неведомое злопамятным, неведомое плотолюбцам, неведомое сребролюбцам, неведомое завистливым, неведомое всем злоязычным, неведомое лицемерам, неведомое чревоугодникам, неведомое тайноядцам, пьяницам и блудникам, неведомое празднословам, неведомое сквернословам, неведомое безпечным, неведомое ленивым, неведомое нерадящим о ежечасном покаянии, неведомое не плачущим постоянно и повседневно, неведомое непокорным, неведомое прекословам (неведомое живущим в свое удовольствие и по своим правилам, неведомое мнящимся быти нечто, когда они – ничто (Гал.6,3), неведомое величающимся и радующимся высокому росту или крепости тела, красоте или какому бы то ни было иному украшению, неведомое не взыскавшим чистоты сердца), неведомое не просящим с теплотою сердечною и с пламенною ревностию восприятия Божественного Духа, неведомое не верующим, что Он и ныне подается желающим и ищущим воспринять Божественного Духа, ибо неверие не допускает и отгоняет Божественного Духа. Кто не верует, тот и не просит, не просящий не воспринимает, а кто не воспринял (Духа Святого), тот мертв, о мертвом же кто не восплачет, так как он, будучи мертв, думает, что жив? Мертвые мертвых никоим образом, конечно, не могут ни видеть, ни оплакивать, живые же, видя их, оплакивают. Ибо они видят необычайное диво: умерщвленных – живыми и даже ходящими, слепых – мнящих, что они видят, и поистине глухих – думающих, что они прекрасно слышат. Но живут ведь они, и видят, и слышат, как скоты, мыслят, как неразумные, с чувством безчувственным, в умерщвленной жизни. Ибо можно жить и не живому, можно и зрячему не видеть, и слышащему не слышать.

Как же это, скажи мне? – Cкоро скажу. Те, которые живут по плоти, те, которые смотрят [только] на здешние (предметы) и слушают божественные глаголы одними только плотскими ушами, – все они по Духу глухие, слепые и мертвые. Ибо они совершенно не от Бога родились, чтобы (могли) и жить, да и Духа они не восприняли, ни очами не прозрели, ни божественного света не видели, а так как Он (ничуть) не сотворенный, то они остались и совершенно глухими. Как же, скажи мне, таковые называются христианами? – Послушай божественного Павла, ясно раскрывающего тебе это, лучше же Христа говорящего: первый человек от земли создан, конечно, перстным, второй же человек с небес сошел (1 Кор.15,47). Внимай сказанному. Итак, каков первый, перстный, (таковыми) все и рождаются от него – перстными. А каков Христос, небесный Владыка, (таковыми) – небесными (являются) и все уверовавшие в Него (1 Кор.15,48), свыше родившиеся и крестившиеся так же Духом Всесвятым. Божествен – родивший и воистину Бог, таковы и рождающиеся от Него, от Бога боги по усыновлению и сынове Вышнего вси (Пс.81,6), как говорят Божественные уста. Слышал ли слова Бога? Слышал ли, как Он различает верных от прочих? Как Он дал рабам Своим знак и примету, чтобы они не обольщались речами чуждых учителей? Первый, говорит, от земли, так как он создан перстным, второй же человек, Владыка всех, сошел с небес. Первый своим преступлением для всех людей сделался причиною смерти и тления. Второй даровал миру, да и ныне всем верным подает свет, жизнь и нетление. Слышал ли, что говорит тебе таинник небесных (вещей). Слышал ли Христа, говорящего чрез него и научающего людей, каковы уверовавшие в Него и показывающие веру от дел? Итак, после этого (нисколько) не сомневайся, если ты христианин, что каков Христос небесный, таковым и ты именно должен быть. Не будучи же таковым, как станешь ты называться христианином? Ибо если каков Владыка, (то есть) небесный, таковы, говорит, и уверовавшие в Него, совершенно небесные (разумеется), то мудрствующие о мирском и живущие по плоти – не от Бога Слова, свыше нисшедшего, но, конечно, от перстного человека, из земли образованного. Так мудрствуй, так будь (настроен), так веруй и ищи того, чтобы и тебе стать таковым – небесным, как сказал пришедший с небес и дающий жизнь миру. Он есть хлеб, нисходящий оттуда, ядущие его отнюдь никогда не увидят смерти (Ин.6,33;50-51). Ибо, будучи небесными, они вечно, конечно, пребудут совлекшимися тления, отрясшими смерть, облекшимися же в нетление и прилепившимися к жизни; так как они делаются безсмертными и нетленными, то поэтому и называются небесными. Ибо кто от века, из сынов, говорю, Адамовых, назван был таковым, прежде чем не сошел с небес Владыка всех небесных и земных? Он воспринял плоть нашу и дал (нам) Божественного Духа, как мы многократно говорили, и этот-то (Дух), как Бог, все и подает нам. Что же это все? – то, о чем я неоднократно говорил, да и теперь скажу.

Он [Дух] бывает как бы Божественною и световиднейшею купелию; найдя достойных, Он всецело объемлет их (и заключает) внутри. Но как я изреку это, как опять достойным образом выскажу то, что бывает? Дай мне слово Ты, даровавший мне душу, Боже мой. (Итак), кого Божественный Дух воспримет внутрь Себя, тех Он, как Бог, всецело возсозидает, возобновляет и чудным образом делает новою тварью. Как и каким образом? – Подобно тому как огонь не перенимает от железа черноты, но сообщает ему все, что сам имеет, так и Божественный Дух, совершенно не приобщаясь их нечистоты, как нетленный и безсмертный, уделяет (им) нетление и безсмертие. Будучи Cветом незаходимым, Он соделывает светом всех, в ком вселится; являясь Жизнию, Он всем им подает жизнь. Как соестественный Христу и единосущный также, как единославный и соединенный с Ним, Он и их (также) соделывает совершенно подобными Христу. Ибо Владыка не завидует тому, чтобы смертные чрез Божественную благодать являлись равными Ему, и не считает (Своих) рабов недостойными уподобиться Ему, но утешается и радуется, когда видит нас, происшедших от людей, таковыми по благодати, каковым Он был и есть по естеству. Так как Он благодетель, то хочет, чтобы и мы были таковыми, каков и Он. Ибо если мы не таковы, не в точности подобны Ему, то как соединимся с Ним, как сказал Он? Как пребудем в Нем, не будучи таковыми? И как Он в нас пребудет, если мы не подобны Ему? Итак, точно зная это, потщитесь воспринять Божественного Духа от Бога, дабы вам сделаться таковыми, каких показало это слово, – небесными и божественными, как сказал Владыка, дабы и Царства Небесного наследниками соделаться на веки. Если же вы не будете или не сделаетесь здесь таковыми, небесными, как сказал я, то как думаете обитать с Ним на небе? Как (думаете) войти в Царствие с небожителями, и воцариться и сопребывать с Царем всех и Владыкою? Итак, ревностно подвизайтесь все, дабы сподобиться нам быть внутри Царства Небесного и соцарствовать со Христом, Владыкою всех, Которому подобает всякая слава со Отцом и Святым Духом во веки веков. Аминь.

Гимн тридцать пятый

Просительная и вместе благодарственная молитва (святого отца) к Богу за излитые на него (благодеяния).

Дай мне, Господи, разумение, дай мне ведение, научи и меня, Господи, творить Твои заповеди. Хотя и согрешил я, как человек, и даже более, чем человек, как Ты знаешь, но Ты по свойственному Тебе, Боже мой, благоутробию помиловал меня нищего и сирего в мире и соделал, Владыко, то, что одному Тебе ведомо. Отделив и восприняв меня, Благоутробне, от отца и братьев, сродников и друзей, от земли происхождения и родительского дома моего, как бы из мрачного Египта и преисподних ада (ибо так Ты дал мне худому рабу Твоему помышлять о них и говорить с разумением), и держа Твоею страшною рукою, Ты привел меня к тому, кому благоволил стать отцом моим (на земле), и повергнул к стопам и объятиям его. А он привел меня к Отцу Твоему, Христе мой, и чрез Духа к Тебе, о Троица – Боже мой! Когда я с плачем, подобно блудному (сыну), припал (к Тебе), Слове, – как Сам Ты знаешь, так как Ты научил меня, – то Ты и меня (также) не счел недостойным назвать Твоим сыном. О недостойные и нечистые уста! О бедный словами язык, затрудняющийся славословить Тебя и благодарить и повествовать о Твоих благодеяниях, которые Ты сотворил со мною сирым и странным, странником на земле! Ибо Твои (суть) странники мира. А что Твое и Твоих, того ни очи не видят, ни язык не может изречь, ни мир – вместить. Поэтому, Владыко, и ненавидит нас мир, гонит, злословит, завидует, неистовствует, убивает и на все способен против нас, когда попадает на таковых. Мы же, по благоволению Твоему смиренные рабы Твои, в немощи – сильны, в бедности богаты и во всякой скорби радуемся, будучи вне мира. Мы – с Тобою, Владыко, тела же (наши) удерживает мир. Итак, обольщается он – слепой, удерживая одно брение, так как и его не приобретет он, ибо при последней трубе (1 Кор.15,52) Ты сделаешь, как обещал, и его духовным, и тогда он один с единомысленными и слепыми миролюбцами своими приобретет собственное зло.

Гимн тридцать шестой

Богословие о единстве во всем Триипостасного Божества; и как (святой отец), смиряя себя, (этим исповеданием) посрамляет самомнение мнящих о себе, что они нечто.

Каким образом, Боже мой, страсти, которые Ты некогда истребил во мне, снова оживают и наполняют меня мраком и скорбию? Страсти (говорю) ярости и гнева, от которых во мне происходит парение и помрачение в голове моей, и которые ослепляют мои умные очи. Ибо они, увы мне, как бы принуждены бывают закрываться и смежаться, и я лишаюсь Тебя – Света, Которого всякий желает, но немногие взыскуют, даже из тех, которые удостоились приобщиться Твоих неизреченных (откровений), и вещественно с неизреченным чувством причаститься (Твоих) страшных и для всех несказанных таинств, и познать невидимую среди видимого славу и необычайное таинство, в мире соделанное (только очень немного таких, как я хорошо знаю, которые пришли в ясное созерцание этого), таинство, соделанное Тем, Кто был в начале, прежде всех веков от Отца с Духом – Сыном Божиим и Словом, Светом Тройственным в Едином и Едином в Трех. Ибо Оба суть Один Свет, Отец, Сын и Дух, существующий нераздельно в трех неслиянных Лицах, Которые однако соединены по Божественному естеству, а также началу, славе, силе и воле. Ибо Три видятся мне, как бы на одном лице два прекрасных ока, исполненных света. Каким образом, скажи мне, очи без лица могут смотреть? А лицо без очей не должно, конечно, (и лицом) называться, ибо оно лишается главнейшего, или лучше сказать всего. Ведь если солнце лишится красоты света, то прежде (всего) само погибнет, а потом и вся тварь, которой определено получать от него освещение и зрение. Так и Бог среди мысленных (вещей) если бы лишился одного, Сына или Духа, то Он не будет более Отцом, даже и живым бы Он не был, отвергнув Духа, от Которого всем подается жизнь и бытие. Итак, да почтит всякая поистине разумная природа (естество), какая (есть) под солнцем, да и какая над ним, Естество Триипостасное, совершенно неизъяснимое. Ибо ни имени Бога, ни естества, ни вида, ни образа, ни ипостаси никто из людей не познал, чтобы изречь и описать и сообщить прочим. Но подобно тому как сияющее солнце, заходя за тучи, ни само не бывает видно, ни полным светом не светит, но испускает находящимся на земле неясный свет, таким же образом помышляй и о Боге, что (когда) Он скрывается от нас, всех нас содержит великая и густая тьма. Но более дивное усматривай, конечно, (вот) здесь: ибо свет Божий не умаляется, как (свет) солнца, но светит везде и все освещает; и (однако) я, (находясь) среди всего, одержим бываю тьмою и лишаюсь сотворившего меня Света. Кто поэтому не восплачет обо мне и не возрыдает? Кто не воздохнет обо мне и не прослезится, что [в то время как] Бог везде и во всем пребывает и Сам весь свет есть, в Котором вовсе нет ни тени перемены (Иак.1,17), ни наступления ночи, ни тьма совершенно не бывает (для него) препятствием, но (который) разлит во всем и неприступно сияет, и достойным видим бывает, (как) приступный и уловимый, с одной стороны, немного, как мы сказали, по сравнению со всем сиянием и Самим Солнцем, когда Оно все возсияет, с другой же – много по отношению к самим седящим во тьме, так как они удостоились увидеть малый свет; я же [между тем] несчастный предпочитаю тьму и, заботясь о том, что во тьме, увеличиваю мрак, и он еще плотнее облагает мою презренную душу. От него питаются и оживают во мне страсти, и происходят во мне (звери, и рождаются) драконы, гады и змеи, всегда возмущающие части души моей. Ибо меня угрызает пустая и суетная слава, вонзая зубы в мое сердце, за нею на меня изнемогшего и совершенно обезсилевшего возстали свирепые псы, множество (диких) зверей, и найдя меня лежащим, сожрали меня. Ибо наслаждения и похвалы (человеческие) разстроили мозг и нервы, отняв у меня бодрость и крепость души моей. Увы мне! Как я опишу все? – Самомнение и леность, как разбойников напавших на меня, (чувственное) удовольствие и заботу нравиться людям, которые, таща в противные стороны, расхитили у меня: одно – целомудрие мое и трезвость, а другая – добрые дела и божественные деяния, которые, выказывая самих себя, соделали меня мертвым, оставив во мне оскверненном странное, удивительное и великое самомнение. Ибо как, скажи, не изумительно и не исполнено жалости то, что столько страстей, внезапно напав на меня, соделали меня обнаженным от всякой добродетели и мертвым? Я же наоборот, не зная себя самого и не уразумев ничего из случившегося, ставлю себя выше всех, и (считаю себя) безстрастным, и святым, и премудрым богословом, и праведником, почитаемым всеми людьми. Но и будучи хвалим, как достойный похвал, я, приглашая всех, думаю, что снискиваю (от них себе) честь. Когда же они собираются, я еще более надмеваюсь и часто оглядываюсь, быть может, кто-либо отсутствует, кто не пришел и не видит меня. И если окажется, что кто-либо пренебрег мною, то я злопамятно поношу и злословлю его, чтобы и он, услышав и не вынося моих порицаний, пришел, приветствовал меня и оказался моим сторонником, словно и он нуждается в моих молитвах и любви. И я говорю [тогда] всем прочим: и такой-то посещает (меня) и получает (мое) благословение и слушает беседы и учение мое. Увы моей глупости! Итак, как не вижу я наготы и убожества своего, не чувствую язв, не печалюсь и не плачу, и лежа в больнице, не ищу врачевания, и не призываю врачей, показывая (им) свои струпы, обнажая пред ними свои скрытые страсти, дабы они наложили ланцеты, пластыри и прижигания, и я мужественно перенес бы (их) ради своего уврачевания? Но я напротив повседневно прилагаю (себе) язвы.

Но, о Боже мой, сжалься надо мною заблудшим и страх твой насади в сердце моем, чтобы я, благоразумно стягнув себя (спасительным страхом), бежал мира и возненавидел его. Не попусти мне, Христе, скитаться среди него, так как Тебя одного, (доселе) еще не любимого, люблю я, и Твои только заповеди надеюсь хранить, [хотя и] весь я в страстях и не познал (еще) Тебя. Ибо кто из познавших Тебя нуждается в мирской славе? Или кто из любящих Тебя более (чем Тебя) взыщет того, чтобы либо приглашать (к себе) всех, либо льстить некоторым, либо станет стараться быть другом всех людей? Этого не делал никто из истинных рабов Твоих. И потому-то скорблю и печалюсь я, Боже мой, так как вижу себя самого порабощенным этому, и ни покорится не могу, ни смириться не хочу, ни искать одной Твоей славы, чрез которую мне указывается быть верным и рабом Твоим, и благодаря которой (особенно в бедности, нищете и трудах) я могу быть выше не только вельмож, но и царей. Итак, приклонись на милость к презренной душе моей, Боже и Творче всех, благобытие мне даровавший, и дай мне истинное ведение, чтобы я благоразумно держался одних Твоих вечных благ, и славу Твою от души возлюбил и взыскал, отнюдь не заботясь о человеческой, земной (славе), дабы я соединен был с Тобою ныне и по смерти, и сподобился соцарствовать с Тобою, Христе, претерпевшим ради меня позорную смерть и исполнившим все домостроительство. И тогда я буду славнее всех смертных. Да будет (так), Господи, ныне и во веки. Аминь.

Гимн тридцать седьмой

Учение с богословием о действиях святой любви, то есть самого света Духа Святого.

Кто возможет, Владыко, поведать о Тебе?
Заблуждаются неведущие (Тебя), ничего совершенно не зная;
Познавшие же верою Божество Твое
Великим страхом одержимы бывают и ужасаются от трепета,
Не зная, что сказать им (о Тебе), ибо Ты – превыше ума,
И все (у Тебя) недомысленно и непостижимо:
Дела, и слава Твоя, и познание Твое.
Мы знаем, что Ты Бог, и свет Твой видим,
Но каков Ты и какого рода – (этого) никто решительно не знает.
Однако мы имеем надежду, обладаем верою
И знаем ту любовь, которую Ты даровал нам,
Безпредельную, неизреченную, никоим образом невместимую,
Которая есть свет, свет неприступный и все совершающий.
Он называется то рукою Твоею, то оком,
То пресвятыми устами, то силою, то славою,
То познается, (как) лицо наипрекраснейшее.
Он – солнце незаходимое для высоких в божественных (вещах),
Он – звезда вечно сияющая для тех, которые не вмещают (ничего) более.
Он противоположен печали, прогоняет неприязнь
И совершенно истребляет сатанинскую зависть.
В начале он умягчает и, очищая, утончает,

Прогоняет помыслы и сокращает движения.
Он сокровенно научает смиряться
И отнюдь не позволяет разсеиваться и шататься.
С другой стороны, он явно отделяет от мира
И производит забвение всего скорбного в жизни.
Он и многообразно питает и жажду утоляет,
И силу дарует добре трудящимся.
Он погашает раздражение и печаль сердечную,
Совершенно не позволяя гневаться или возмущаться.
(Когда) он убегает, уязвленные (им) гонятся за ним
И с великою любовию от сердца ищут его.
(Когда) же он возвратится, и явится, и человеколюбно возсияет,
То внушает гонящимся уклоняться (от него) и смиряться;
И будучи многократно взыскуем, (побуждает) удаляться от страха,
Как недостойным такого блага, превосходящего всякую тварь.
О неизреченный и непостижимый дар!
Ибо чего (только) не делает он и чем не бывает?
Он – наслаждение и радость, кротость и мир,
Милосердие неисчетное, бездна благоутробия.
Он видится невидимо, вмещается невместимо
И содержится в уме моем неприкосновенно и неосязаемо.
Имея его, я не созерцаю, созерцая же, пока он не ушел,
Стремлюсь быстро схватить (его), но он весь улетает.
Недоумевая и воспламеняясь, я научаюсь просить
И искать (его) с плачем и великим смирением
И не думать, что сверхъестественное возможно
Для моей силы или старания человеческого,
Но – для благоутробия Божия и безпредельной милости.
Являясь на краткое время и скрываясь, он
Одну за одной изгоняет страсти из сердца.
Ибо человек не может победить страсти,
Если он не придет на помощь;
И опять же не все от разу изгоняет,
Ибо невозможно сразу воспринять всего Духа
Человеку душевному и сделаться безстрастным.
Но когда он сделает все, что может:
Нестяжание, безпристрастие, удаление от своих,
Отсечение воли и отречение от мира,
Терпение искушений, молитву и плач,
Нищету и смирение, насколько есть силы у него;
Тогда на краткое (время) как бы тонкий и наималейший свет,
Внезапно окружив ум его, восхитит в изступление,
Но, чтобы не умер он, скоро оставит (его),
С такою великою быстротою, что ни помыслить,
Ни вспомнить о красоте (света) невозможно увидевшему,
Дабы, будучи младенцем, не вкусил он пищи мужей совершенных
И тотчас не расторгся или не получил вреда, изблевав (ее).

Итак, оттоле (свет) руководствует, укрепляет и наставляет;
Когда мы нуждаемся в нем, он показывается и убегает;
Не тогда, когда мы желаем, ибо это (дело) совершенных,
Но когда мы находимся в затруднении и совершенно обезсилеваем,
Он приходит на помощь, восходя издали,
И дает мне почувствовать его в моем сердце.
Пораженный и задыхаясь, я хочу удержать его.
Но [вокруг] все – ночь. С пустыми и жалкими руками,
Забывал все, я сижу и плачу,
Не надеясь в другой раз таким же образом увидеть его.
Когда, вдоволь наплакавшись, я хочу перестать,
Тогда он, придя, таинственно касается моего темени.
Я заливаюсь слезами, не зная, кто это;
И [тогда] он озаряет мой ум весьма сладостным светом.
Когда же узнаю я, кто это, он тотчас улетает,
Оставляя во мне огонь божественной любви к себе,
Который не позволяет ни смеяться, ни смотреть на людей,
Ни принимать (в себе) желания чего-либо из видимого.
Мало-помалу чрез терпение он разгорается и раздувается,
Делаясь великим пламенем, досязающим до небес.
Его угашает разслабление и развлечение домашними (вещами),
Ибо в начале бывает и забота о житейских (делах);
Возвращает же молчание и ненависть ко всякой славе,
Скитание по земле и попрание себя, подобно навозу,
Ибо этим он услаждается и благоволит соприсутствовать,
Научая [чрез то] всемогущему смирению.

Итак, когда я стяжаваю это и делаюсь смиренным,
Тогда он бывает неразлучен со мною:
Беседует со мною, просвещает меня, взирает на меня, и я на него взираю.
Он и в сердце моем находится и на небе пребывает.
Он изъясняет мне Писание и умножает во мне знание,
Он научает меня таинствам, которых я не могу изречь.
Он показывает, как он восхитил меня от мира,
И повелевает мне быть милосердным ко всем находящимся в мире.
Итак, меня содержат стены и удерживает тело,
Но я поистине, не сомневайся, нахожусь вне их.
Я не ощущаю звуков и не слышу голосов.
Я не боюсь смерти, ибо я превзошел и ее.
Я не знаю, что такое скорбь, хотя все опечаливают меня.
Удовольствия горьки для меня, все страсти бежат [от меня],
И я постоянно ночью и днем вижу свет.
День для меня является ночью, и ночь есть день.
Я и спать не хочу, ибо это потеря для меня.
Когда же меня окружат всякие беды
И, казалось бы, низвергнут и преодолеют меня,
Тогда я, внезапно оказываясь с ним (светом) вне всего
Радостного и печального, и мирских наслаждений,
Наслаждаюсь неизреченной и божественной радостью,
Увеселяюсь красотою его, часто обнимаю его,
Целую и поклоняюсь, питая великую благодарность
К тем, кто дал мне (возможность) видеть то, чего я желал,
И причаститься неизреченного света, и сделаться светом,
И дара его приобщиться отселе,
И стяжать Подателя всех благ,
И оказаться не лишенным и дарований душевных.

Кто, привлекши, направил меня к этим благам?
Кто возвел меня из глубины мирской прелести?
Кто отделил (меня) от отца и братий, друзей
И сродников, наслаждений и радостей мира?
Кто показал мне путь покаяния и плача,
По которому я нашел день, не имеющий конца?
(То) был Ангел, а не человек. Однако то такой человек,
Который посмевается над миром и попирает дракона,
Присутствия которого трепещут демоны.
Как я поведаю тебе, брате, о том, что я видел в Египте,
О совершенных им чудесах и знамениях?
Разскажу тебе покамест одно (вот) это, ибо всего поведать я не в силах.
Он сошел и нашел меня рабом и пришельцем [в Египте].
(Иди) сюда, чадо мое – сказал он – я поведу тебя к Богу.
Я же от великого неверия ответил ему:
Какое знамение ты мне покажешь, чтобы уверить меня,
Что ты сам можешь освободить меня из Египта
И исхитить из рук льстивого фараона,
Дабы, последовав за тобою, я не подвергся еще большей опасности?
Возжги, сказал он, великий огонь, чтобы я мог войти в средину,
И если я не останусь неопаленным, то не последуй мне.
Слова эти поразили меня. Я сделал приказанное.
Разжено было пламя, и он сам стал посредине.
Целый и невредимый, он и меня (еще) приглашал.
Боюсь, владыко, сказал я, (ибо) я грешник.
Выйдя [из огня], он подошел ко мне и поцеловал меня.
Отчего ты боишься, сказал он мне, отчего робеешь и трепещешь?
Велико и страшно это чудо? – Большее сего узришь.
Я в ужасе, господине, сказал я, и не смею приблизиться к тебе,
Не желая оказаться дерзким более огня.
Ибо я вижу, что ты человек, превосходящий человека,
И не дерзаю смотреть на тебя, которого огонь устыдился.
Привлекши меня ближе, он заключил меня в объятия
И снова облобызал меня лобзанием святым,
Сам благоухая весь благоуханием безсмертия.
[После этого] я поверил и с любовию последовал за ним.
Возжелав сделаться рабом его одного.
Фараон держал меня (в своей власти), и страшные приставники (его)
Принуждали меня заботиться о кирпичах и соломе.
Я один не мог убежать, так как не имел и оружия.
Моисей молил Бога оказать помощь.
Христос поражает Египет десятеричными язвами.
Но не покорился фараон и не освободил меня.
Молится отец, и Бог внемлет (ему)
И говорит рабу (Своему), чтобы он взял меня за руку,
Обещая (Сам) идти вместе с нами,
(Дабы) избавить (меня) от фараона и от бедствий египетских.
Он вложил дерзновение в сердце мое
И дал (мне) смелость не бояться фараона.
Так и сделал раб Божий:
Держа меня за руку, он пошел впереди меня,
И таким образом мы начали совершать путь.

Дай мне, Господи, по молитвам отца моего, разумение
И слово, (чтобы) поведать о дивных (делах) руки Твоей,
Которые Ты соделал ради меня заблудшего и блудного,
Рукою раба Твоего изводя (меня) из Египта.
Узнав о (моем) уходе, царь египетский
Пренебрег (мною), как одним, и сам не вышел,
Но послал подвластных ему рабов.
Побежали они и настигли (меня) в пределах египетских,
(Но) все возвратились ни с чем и разбитыми:
Мечи свои изломали, стрелы повытрясли,
Руки их ослабели, действуя против нас,
И мы остались ни в чем невредимыми.
[Пред нами] горел столп огненный, и [над нами] было облако;
И мы одни проходили в чужой стране,
Среди разбойников, среди великих народов и царей.
(Когда) узнал и царь о поражении людей своих,
То пришел в бешенство, считая великим безчестием
Быть поруганным и побежденным одним человеком.
Запряг он свои колесницы, поднял народ
И погнался сам с большим хвастовством.
Придя, он нашел меня одного лежащим от усталости;
Моисей же бодрствовал и беседовал с Богом.
Приказал он связать меня по рукам и ногам,
И, удерживая меня чрез мнение, они покушались вязать;
Я же, лежа, смеялся и, вооружившись молитвою
И крестным знамением, всех их отражал.
Не смея прикоснуться или приблизиться ко мне,
Они, стоя кое-где поодаль, думали устрашить меня:
Держа в руках огонь, они грозили сжечь меня,
Поднимали громкий крик и производили шум.
Дабы не хвастались они, что сделали нечто великое,
Увидели они, что и я сделался светом, по молитвам отца моего,
И, посрамленные, внезапно (все) вместе удалились.
Вышел от Бога Моисей и, найдя меня дерзновенным,
Обрадованным и трепещущим от этого чудотворения,
Спросил: что случилось? Я возвестил ему все это:
Что был фараон, царь египетский,
Придя ныне с безчисленным народом,
И не мог связать меня; хотел он сжечь меня,
И все пришедшие с ним сделались пламенем,
Испуская против меня огонь из уст своих;
Но так как они увидели, что я сделался светом, по молитвам твоим,
То превратились все в тьму; и [вот] теперь я один.
Смотри – ответил мне Моисей – не будь самонадеянным,
Не смотри на явное, (тем) более бойся тайного,
Скорей! воспользуемся бегством, так Бог повелевает;
И Христос вместо нас будет поборать египтян.
Пойдем, господине, – сказал я, – я не разлучусь от тебя,
Не преступлю твоих заповедей, но все сохраню. Аминь.

Гимн тридцать восьмой

Учение с богословием, в котором (говорится) о священстве и вместе о безстрастном созерцании.

Как разскажу я, Владыко, о Твоих дивных и чудных (делах)?
Как поведаю словом о глубине судеб Твоих,
Которые Ты повседневно совершаешь на нас, рабах Твоих?
Как презираешь Ты безчисленное множество согрешений моих
И не вменяешь, Владыко, злых деяний моих?
Но милуешь и питаешь меня, Спасителю мой, просвещаешь и покрываешь,
Как исполняющего все Твои заповеди?
И не только милуешь, но и более того,
Сподобляешь меня предстоять пред Твоею
Славою и силою и величием,
И изрекая глаголы безсмертия, беседуешь со мною
Немощным и презренным и недостойным жизни?
Как просветляешь Ты оскверненную мою душу,
Соделывая ее чистым и божественным светом?
Как делаешь светоносными мои жалкие руки,
Которые, греша, я осквернил греховными сквернами?
Как изменяешь руки мои блистанием Божества Своего,
Из нечистых претворяя их в святые?
Как очищаешь Ты, Христе, скверный язык мой,
Соделывая меня причастником вкушения Плоти Твоей?
Как удостаиваешь и (Сам) меня видеть и мною быть видимым,
И быть держимым руками моими, Ты – содержащий всю (вселенную),
Незримый для всех небесных чинов
И неприступный (даже) для Моисея, первого во пророках?
Ибо увидеть Лицо Твое не сподобился ни он,
Ни кто другой из людей, дабы не умереть.
Итак, каким образом Тебя непостижимого и единого неизреченного,
Тебя для всякого невместимого и для всех неприступного
И держать, и целовать, и видеть, и вкушать,
И иметь в сердце своем, Христе, сподобляюсь я,
И остаюсь неопалимым, радуясь вместе и трепеща,
И воспевая великое Твое, Христе, человеколюбие?

Итак, как (люди) слепые и плотские, неведущие Тебя,
Не чувствуя, лучше же показывая свою
Болезнь и помрачение и всех благ
Лишение, дерзают говорить:
Какая нужда иметь человеку священство,
Если он не приобретает чего-либо одного из трех:
Либо пищи телесной, либо дохода золота,
Либо (одной) из высоких и богатых епископских кафедр?
О помрачение! О ослепление! О крайнее безумие!
О большое несчастие! О великое неведение!
О земные и пустые, суетные слова!
О дерзость! О мудрование Иуды предателя!
Ибо как тот страшную Владычнюю Вечерю
И пречистое Тело вменил в ничто,
И даже лучшими счел немного сребреников;
Так и эти тленное нетленному и Божественному
Предпочитая, избирают душевное удавление.
Скажите мне, о суетные (люди), если то знаете:
Кто, стяжав Христа, станет более нуждаться в ином
Каком-либо из благ настоящего века?
Кто, имея в сердце благодать Духа,
Не стяжал честную Троицу, в нем обитающую,
Просвещающую и богом содевающую?
Кто, сделавшись богом по благодати (Святой) Троицы
И сподобившись вышней и первой славы,
Счел бы что-либо более славным (того),
Чтобы литургисать и видеть высочайшее Естество,
Все совершающее, неизреченное и неприступное для всех?
Или пожелал бы чего-либо более блестящего в жизни,
В этой ли, помысли, кратковременной,
Или в иной, согласись со мною, не имеющей конца?
Если бы знал ты сокровенную глубину таинств,
То не понудил бы меня говорить об этом или писать.
Ибо я трепещу и боюсь, начертывая (нечто) божественное
И (как тень) изображая письменами для всех неизреченное.
Если бы ты увидел Христа и получил Духа,
И чрез Них обоих приведен был бы ко Отцу,
То знал бы, что говорю я и о чем повествую тебе,
И что велико и страшно, и превыше всякой
Славы и блеска, начальства и власти,
Богатства и могущества и всякого царства –
С чистою совестию сердца литургисать
Чистой и Святой и непорочной Троице.
Не говори мне о безгрешности тела
И о тех действиях и свидетельствах, глубины которых не разумеешь,
Но (послушай), что сказал Бог чрез Апостолов,
И чрез премудрого и огнеязычного Василия,
И чрез простые свидетельства Златоустого отца,
И чрез Григория, хорошо богословствующего об этом;
Послушай и уверься, каковым должен быть
Литургисающий Богу, Творцу всех;
И от твоего благоговения и добродетели
Ты подивишься и величию этого достоинства.

Не обольщайтесь, братие, и отнюдь не дерзайте
Прикоснуться или приступить к Неприступному естеством.
Ибо кто не отречется мира и того, что в мире,
И не отвержется души своей и тела,
И весь, всеми чувствами, не сделается мертвым,
Ни на что из приятного в мире сем не взирая с пристрастием,
Ничего совершенно не желая из вещей мира
И не услаждаясь никакими речами человеческими,
Кто не сделается глухим и слепым для мирских
Дел и обычаев, действий и слов,
Хотя и видя то, что оку свойственно видеть,
Но не дозволяя ничему войти внутрь, в сердце,
И запечатлеваться в нем чертам и образам этих (предметов),
Равно и слушая то, что воспринимает слух человеческий,
Но пребывая как бы бездушным и безчувственным камнем
И не помня ни звуков, ни значения слов;
Тот не может таинственную и бескровную жертву
Приносить чисто по естеству чистому Богу.
Ибо если поистине на деле восчувствует это,
То удалится от всего мира и того, что в мире,
И познает и поверит мне (в том), о чем я снова хочу писать.

Всяк, (кто) перешел тот темный воздух, который Давид называет стеною (Пс.17,29-30)
И отцы наименовали морем житейским,
И вступил в пристань,
Тот, придя в нее, находит всякое благо.
Ибо там рай, там древо жизни,
Там сладкий хлеб, там питие Божественное,
Там неисчерпаемое богатство дарований.
Там купина горит неопалимая,
И сапоги на ногах моих разуваются тотчас.
Там разступается море, и я прохожу один
И вижу в водах врагов потопляемых.
Там созерцаю я древо, в мое сердце
Ввергаемое, и все горькое (в нем) претворяется.
Там обрел я скалу, мед источающую,
И оттоле душа моя не была скорби причастна.
Там нашел я Христа – Подателя этих (благ),
И от всей души своей последовал за Ним.
Там ел я манну – хлеб ангельский,
И не возжелал более ничего человеческого.
Там увидел я сухой жезл Ааронов процветающим,
И подивился чудодействиям Божиим.
Там безплодную душу свою я увидел плодоносящею,
И как сухое дерево дает прекрасный плод.
Там нечистое и блудное сердце свое
Я узрел чистым, целомудренным и девственным,
И слышал [в душе своей]: радуйся, благодатная,
Ибо Бог с тобою и в тебе во веки!
Там услышал я [повеление]: омойся в купели слез,
И сделав, уверовал и внезапно прозрел.
Там я погребся во гробе чрез совершенное смирение,
И Христос, придя с безмерною милостью,
Отвалил оттуда тяжелый камень пороков моих
И сказал: сюда гряди как бы из рова – от мира сего!
Там увидел я, как безстрастно пострадал Бог мой
И как, будучи безсмертным, Он сделался мертвым
И воскрес от гроба, не рушив печатей.
Там увидел я будущую жизнь и нетление,
Которое Христос дарует взыскующим Его.
И обрел Царство Небесное, внутри меня находящееся,
Которое есть Отец, Сын и Дух –
Божество нераздельное в трех Лицах.
Не предпочевшие Его всему миру,
Не счевшие славою, честию и богатством
Одного только поклонения, служения и предстояния (Ему)
Недостойны и этого чистого видения,
И наслаждения, и радости, и всех благ,
Которых не приобщатся не стяжавшие покаяния,
Если не научатся и не вкусят, как сказали мы, всего (этого),
И тщательно не совершат всего того, что сказано Богом моим.
И тогда едва кто [достоин] с великим страхом и благоговением,
Если бы Бог повелел, коснуться неприкасаемого.
Ибо не всем позволительно служить таковым (вещам),
Но если (кто) приимет всякую благодать Духа
И от [утробы] матери чист будет от греха.
Помимо же повеления от Бога и Его избрания,
Удостоверяющего душу человека чрез Божественное озарение
И возжигающего ее желанием Божественной любви,
Неблагоразумно, думается мне, священнодействовать божественные (вещи)
И прикасаться к неприкасаемым и страшным Тайнам,
Которым подобает всякая слава, честь и поклонение,
Ныне и всегда, непрестанно во все веки.

Гимн тридцать девятый

Благодарение и исповедание с богословием, и о даре и причастии Святого Духа.

Ты ради меня явился на земле от Девы,
Прежде всех веков пребывающий невидимым,
И соделался плотию и человеком показался,
Неприступным светом одеянный,
И всеми считался ограниченным,
Ты совершенно невместимый,
Которого никакое слово не в состоянии выразить.
Ум же, напрягаясь, схватывает (Тебя) чрез любовь,
И не может удержать, поражаемый страхом,
И снова ищет, палимый внутри.
Вообразив же (Тебя) на мгновение в сиянии Твоем,
Он с трепетом убегает и радуется радостию.
Ибо не может человеческая природа выносить того,
Чтобы ясно созерцать всего Тебя – Христа моего,
Хотя и веруем мы, что всего Тебя воспринимаем
Чрез Духа, Которого подаешь Ты, Боже мой,
И пречистую Кровь и Плоть Твою,
Приобщаясь которых, мы исповедуем, что держим
И вкушаем Тебя, Боже, нераздельно
И неслиянно, ибо Ты не причастен
Тления или скверны, но и мне сообщаешь
Нетленную чистоту Твою, Слове,
И отмываешь скверну пороков моих,
И прогоняешь мрак беззаконий моих,
И очищаешь позор сердца моего,
И утончаешь грубость злобы (моей),
И светом творишь меня, прежде омраченного,
Соделывая меня обоюду прекрасным
И осиявая меня светом безсмертия.
И я изумляюсь и возгораюсь внутри,
Желая Тебе Самому поклониться.
Когда же я, несчастный, помышляю об этом,
То, о чудо, нахожу Тебя в себе
Пребывающим, движущимся, говорящим
И делающим меня тогда безгласным
От изумления пред неприступною славою.
Итак, меня обнимает ужас и недоумение,
Так как содержащего все деланию
Я вижу в сердце своем содержимым.

Но, о чудная милость Твоя, Христе мой!
Сколь безмерно снисхождение (Твое), Слове!
Зачем пришел Ты к нищете моей?
И как вошел в оскверненную храмину
Ты, во свете неприступном обитающий, Боже мой?
Как Ты сохраняешь ее неопалимою,
Будучи огнем нестерпимым для смертной природы?
Что же сотворю я достойное Твоей славы
И что найду для столь великой любви?
Что принесу Тебе, таковою славою
И честию прославившему меня недостойного?
Ибо меня, на которого люди не считают достойным смотреть,
А (тем более) ни говорить, ни сотрапезовать
Совершенно не хотят со мною несчастнейшим,
Ты, питающий всякое дыхание и естество,
Неприступный для Серафимов,
Создатель, Творец и Владыка всех,
Не только зришь, и говоришь со мною, и питаешь (меня),
Но и Плоть Твою существенным образом
Сподобил меня и держать и вкушать,
И пить Кровь Твою всесвятую,
Которую ради меня излиял Ты закланный,
Поставив меня служителем и литургом и таинником
Этих (Таин), меня, которого Ты знаешь,
Всеведущий, прежде нежели веки сотворил
И прежде чем произвел что-либо из невидимого,
Ибо видимое Ты составил впоследствии,
(Знаешь, как) грешника, блудника, мытаря,
Разбойника, сделавшегося самоубийцей,
Презрителя добра, делателя беззакония
И преступника всех Твоих заповедей.
Итак, Ты знаешь, что это истинно.
Как явлюсь я пред Тобою, Христе мой?
Как приближусь к трапезе Твоей?
Как буду держать пречистое Тело Твое,
Имея руки совершенно оскверненные?
Как воспою Тебя? Как буду ходатаем за других,
Не имея ни добрых дел от веры,
Ни любви к Тебе, ни дерзновения,
Но будучи сам должником, как Ты знаешь,
Многими талантами, многими беззакониями.
Недоумевает ум, безсилен язык,
И никакого слова не нахожу я, Спасителю,
Чтобы поведать о делах Твоей благости,
Которые Ты сотворил на мне, рабе Твоем.
Ибо внутри меня горит как бы огонь,
И я не могу молчать, не вынося
Великого бремени даров Твоих.
Ты, сотворивший птиц щебечущих (разными) голосами,
Даруй и мне недостойному слово,
Дабы всем письменно и не письменно
Поведал я о том, что Ты соделал на мне
По безпредельной милости, Боже мой,
И по одному человеколюбию Твоему.
Ибо превыше ума, страшно и велико то,
Что подал Ты мне страннику,
Неученому, нищему, лишенному дерзновения
И всяким человеком отверженному.

Родители (мои) не питали ко мне естественной любви.
Братья и друзья мои все насмехались надо мною;
Утверждая, что любят меня, они говорили совершенно ложно.
Сродники, посторонние и мирские начальники
Тем более отвращались от меня, не вынося (меня) видеть,
Чем более [хотели] погубить меня со своими беззакониями.
Часто желал я безгрешной славы,
Но не нашел еще ее в настоящей жизни.
Ибо мирская слава, как я убедился,
Без (всякого) другого деяния есть (уже) грех.
Сколько раз я хотел быть любимым людьми
И стать к ним близким и откровенным,
Но из благомыслящих никто не терпел меня.
Другие же напротив желали видеть и знать меня,
Но я убегал от них, как от делателей зла.
Итак, все это, Владыко, и иное большее того,
Чего не могу я ни разсказать, ни припомнить,
Ты, промышляя, соделал на мне блудном,
Дабы извлечь меня из пропасти и мирской тьмы
И страшной прелести наслаждений сей жизни.
Добрые (люди) бегали от меня по причине (моего) внешнего вида,
А злых я убегал по своему произволению.
Ибо они любили, как сказано, мирскую славу и богатство,
Великолепные одежды и изнеженные нравы.
[О себе] же я не знаю и не ведаю, что мне изречь и сказать Тебе,
Ибо боюсь и говорить и писать о таковых (вещах),
Чтобы не впасть в [противоречие] словам своим и не согрешить,
И будет (тогда) неизгладимым ложно написанное.
Когда призывал меня кто-либо к делам безумия
И грехам поистине прелестного мира сего,
Сердце мое все сжималось внутри
И как бы скрывалось, стыдясь себя самого,
Будучи твердо сдерживаемо Твоею, конечно, Божественною рукою.
Любил и я все прочее житейское,
Что увеселяет зрение и услаждает гортань,
И украшает это тленное тело;
Но мерзкие деяния и сладострастные желания
Ты изгладил из сердца моего, Боже мой,
И ненависть к ним вложил в мою душу.
Хотя произволением своим я и прилежал к ним,
Но Ты делал так, что или желания мои были неисполнимы,
Или напротив действия мои нежеланными, [что было] величайшим, конечно чудом.
По Божественному смотрению (Своему) Ты отделил меня от всех:
От царей, князей и богатых мира сего.
Много, много раз, когда я и склонялся (уже) волею к этим (вещам),
Сам Ты не попускал состояться соизволению (моему) на что-либо из этого.
Иных, говоривших мне о прославлении и обогащении в жизни,
Я ненавистию, Владыко, возненавидел от сердца,
Так что даже в беседу никогда не вступал с ними;
И (тогда) они напротив, взбесившись, сильно били меня палками.
Другие же укоряли и злословили меня пред всеми.
Называя меня делателем всякого беззакония
И желая отвратить меня от правого пути.
Ибо я избегал (этих) деяний чтобы не быть злословимым,
А они злословили меня, чтобы я пришел к (таковым) деяниям.
Обещающим же дать (мне) славу мира сего
Ты дал мне, Спасителю мой, отвечать таким образом:
Если бы ты обладал, говорил я, всею славою мира,
И на главе твоей был бы царский венец,
А на ногах твоих пурпуровая обувь,
И над всем этим ты внезапно сделал бы меня господином,
Сам же стал простецом, желая быть рабом моим;
То к лукавому мудрованию твоему
Я отнюдь не приобщился бы и не снизошел в сей жизни.

Но какая хартия вместила бы Твои благодеяния
И великие Твои блага, которые Ты соделал на мне?
Ибо если бы мне даны были тьмы языков и рук,
То (и тогда) я не мог бы изречь или описать все,
Потому что их бездна, конечно, по безчисленному множеству,
И они недомысленны по величию славы;
И я изнемогаю мыслию и надрываюсь сердцем своим,
Что не могу поведать о Тебе, Боже мой.
Ибо когда помыслю я несчастный, что сделал я,
И сколько (раз) Ты помогал мне, от чего избавлял меня
И от сколь великих бед, Спасителю мой, человеколюбно спасал,
Не вспоминая зол, которые я соделал,
Но, как бы сотворившего много и великого добра
И чистого от святой матери – купели,
Так воспринял меня, так почтил,
Так украсил меня царскою одеждою;
То весь объят бываю трепетом и прихожу в изступление от радости,
Становлюсь безгласным и сильно разслабеваю,
Так как Бог – Творец мира дан мне,
Человеку мерзкому и отвратительному для всех
Людей и бесов, как соделавшемуся уже
И превзошедшему совершением непристойнейших дел
И этих (последних). Увы мне постыдному и скверному! И как я буду говорить (еще)?

По безмерному благоутробию Ты соединился со мною, Человеколюбче,
Великий в непорочности, (еще) больший святостию,
Несравненный в могуществе и неизобразимый в славе,
И снизошел свыше от безмерной высоты
До последних врат ада грехов моих,
До мрака нищеты моей и ниспадшей (моей) храмины,
От многих беззаконий и величайшего нерадения
Совершенно запущенной и оскверненной, –
Ты, Который сперва воскресил меня, долу лежащего,
И поставил на камне Божественных заповедей Твоих,
И омыв, очистил от тины пороков моих,
И облек в хитон светлейший снега,
И вымел загрязненную храмину
И, войдя (в нее), стал обитать, о Христе Боже мой!
Потом Ты соделал меня престолом Божества Твоего,
Жилищем неприступной Твоей славы и царства,
Светильником, имеющим внутри неугасимый и божественный свет,
Сосудом поистине доброго бисера,
Полем, на котором скрыто сокровище мира,
Источником, пьющие из которого никогда не жаждут,
И который десятикратно источает весьма (обильную) воду
И с верою пьющих (ее) соделывает безсмертными,
Раем, имеющим к тому же посреди древо жизни,
И землею, объемлющею Тебя, для всех невместимого,
Которого я взыскал некогда от всего сердца своего,
Желая всегда слушать Твое слово.
Ибо если и прежде ум мой не мог вообразить
Тебя чисто, будучи совершенно осквернен,
Ни глаза (не могли) увидеть, ни слух – услышать,
Ни сердце мое воспринять божественных восхождений,
Но от одного слуха душа моя вся приходила в изумление,
Поражаясь страхом и трепетом;
То и теперь она изумляется, видя Тебя внутри себя
И созерцая Тебя (как бы в зеркале), поскольку даешь Ты ей (видеть)
Всего (Себя) во всей вселенной и всего вне ее,
И напротив внутри себя всего (Тебя) усматривая,
Всего непостижимого в Божественном Божестве (Твоем),
Для всех невидимого и сокровенного,
Тебя неприступного и доступного, для кого Ты изволил,
Подобно тому как Сам Ты восхотел человеколюбно явиться [на земле],
(Тебя), для Херувимов и Серафимов и всех Ангелов
Неприступного и страшного сиянием Божественного естества, –
Среди людей (видя) доступным, она вся совершенно приходит в изступление.
Но еще более она изумляется Твоей благости и человеколюбию,
Так как Ты очищаешь нечистые души, и ум просвещаешь,
И обнимаешь земную и вещественную сущность,
И возжигаешь великое пламя божественной любви,
И, как бы огонь, ввергаешь в меня божественное желание любви,
И уготовляешь меня достигать до третьего неба,
И делаешь, Спасителю, (способным) восхищаться в рай,
В котором я слышу неизреченные и страшные глаголы,
Коих невозможно пересказать смертным или поведать словесно.
Тебе же, Христе, подобает честь, слава и величие,
И вечная держава, (как) Владыке всего (мира),
Со Отцом и Духом – по естеству Пресвятым,
Ныне и присно и во веки веков. Аминь.

Гимн сороковой

Благодарение с богословием и о тех действиях, по которым наименована Божественная благодать Духа.

Что это за новое таинство, Владыко всех,
Которое Ты показал на мне заблудшем и блудном?
Что это за великое чудо, внутри меня замечаемое
И непостижимое, но сокровенное?
Ибо во мне видится как бы звезда, восходящая вдали,
И соделывается опять как бы великим солнцем,
Не имеющим ни меры, ни веса, ни предела величине (своей),
И становясь малым сиянием, снова видится, (как) свет,
В средине сердца моего и во внутренностях моих,
Часто обращающийся и сожигающий все,
Что во глубине моих внутренностей, и делающий их светом,
И таким образом любезно учащий и вещающий
(Мне), совершенно недоумевающему и ищущему на учения:
Я – та звезда прекрасная, которая некогда, (как) ты слышал,
Взошла от Иакова, это Я – не сомневайся.
Я показываюсь тебе и солнцем, вдали восходящим,
Которое для всех праведных есть свет
Неприступный в будущем веке и жизни вечной;
Я и сиянием (также) являюсь и, (как) свет, тобою созерцаюсь,
Неопалимо пожигая страсти сердца твоего,
И росою сладости и Божественной благодати Моей
Омывая скверну твою и совершенно угашая
Телесные угли греховных сластей,
И соделывая все то по человеколюбию Своему,
Что и древле творил Я во всех святых.

Помилуй сетующего, сжалься над сокрушенным
И не прогневайся на меня, что я снова хочу сказать:
Как ты, совершенно невместимый, звездою от Иакова и являешься
И (даже) доныне бываешь для всех?
Как, подобно восходящему солнцу, показываешься Ты,
Нигде не находящийся и везде, и превыше всякой твари,
И проповедуемый невидимым для всех?
Как и сиянием Ты бываешь, и светом мне видишься,
И пожигаешь вещество, будучи по существу невещественным?
Как, орошая, Ты омываешь телесную скверну мою,
Весь будучи огнем неприступным и нестерпимым для Ангелов?
Как обнимаешься тленною сущностью тела моего
И без смешения смешиваешься с душою человеческою?
Как, бывая чрез нее во всем теле неслиянно,
Ты, неосязаемый, всего меня обоготворяешь? –
Скажи и не отошли меня печальным и скорбным.

О дерзость! О несмыслие! О неразумные речи!
Как не трепещешь ты так дерзко вопрошать об этом?
Как не сознаешь, что спрашиваешь о том, что тебе известно?
Но дерзаешь говорить о Боге, как бы искушая,
И как бы неведущий, притворяясь, вопрошаешь Меня о том, что знаешь,
Желая со (всею) ясностию описать всем свое знание.
Но однако, будучи человеколюбив, Я снисхожу к тебе
И снова (стану) учить тебя, так говоря тебе следующее:
Я по естеству невыразим, будучи невместим,
Неоскудевающ, неприступен, невидим для всех,
Неприкосновен, неосязаем и по существу неизменен;
Один в единой вселенной и один со всеми
Познающими Меня во тьме сей жизни,
Но вне всего мира, вне видимых (вещей),
Вне чувственного света, и солнца, и тьмы,
И места мучения и страшной кары,
В которое попали гордые рабы,
Злобно поднявшие выю против Меня – Владыки (своего).
Я неподвижен, ибо где Меня нет.
Чтобы через перемещение я достиг Своего места?
Я и приснодвижен безгранично,
Ибо куда ты пойдешь искать Меня, чтобы найти Меня там?
Небо, как ничто, произведено словом Моим;
Солнце, звезды и земля как бы малым поделием для Меня
Были, и все прочее также, что видишь ты.
Ангелы, видящие славу славы, а не самое естество (Мое),
Задолго прежде них произведены Мною.
Ибо (лишь) только помыслил Я произвести (Небесные) Силы,
И они тотчас предстали, славословя державу Мою.
Ты же, седящий в той самой юдоли изгнания,
Куда ниспали все первые преступники:
То есть Адам и с ним Ева, праматерь твоя,
И злой диавол, их обольстивший,
Где глубокая тьма, где великий ров,
Где змеи, всегда жалящие вас в пяту,
Где плач, горе и непрестанное рыдание,
Где всякая теснота, безпокойство и печаль,
Смерть вместе и тление всех вас содержит,
Как ты остаешься спокойным и беззаботным? Как нерадишь, скажи Мне?
Как не печешься о злых (делах), которые ты в мире соделал?
И не ценишь высоко одного только покаяния?
И не стараешься показать его истинным?
И не вопрошаешь о нем с великою мольбою?
И тщательно не изследуешь, как тебе исправить его,
Дабы чрез него по человеколюбию Моему мог
Получить ты и великое оставление беззаконий твоих?
Но, оставив его, спрашиваешь о том, что превыше естества,
Изследуешь то, что на небесах, лучше же и не то (даже),
Но испытуешь (самое) естество Мое, Того, Кто произвел,
Как сказано, небо и все (прочее), как ничто,
И хочешь познать то, что касается Меня, как никто другой не знал.
О диво! О произволение человеческое!
Ибо хотя и порицал Я тебя, но Я напротив и хвалю тебя,
Потому что и ты – Мое дело и творение.
Как ты, образованный из земли, из глины и праха,
На ней держимый и с нею живущий,
Все вменяешь в ничто и даже считаешь как бы тенью?
И минуя все, ищешь Меня одного,
Желаешь говорить обо Мне, разсказывать про Меня
И смотреть на Меня, если возможно, в продолжение всей жизни,
Не отведывая ни сна, ни пищи я питья,
И не заботясь совершенно об одежде телесной?
Но как бы деревьями и пнями, стоящими вдоль пути,
Таковым считаешь все славное в мире,
Опуская (его), как ничто, на пути жизни,
И не обращаясь (вокруг) оком ума
И не позволяя душевным очам взирать на (все) это,
Но воображаешь Меня и обо Мне одном помнишь,
И любишь Меня, как никто из находящихся с тобою?

Ибо кто о имени Моем радуется сердцем
И возбуждается тотчас к любви и желанию?
Кто, услышав многократное упоминание обо Мне,
Прослезился от души, имея в мыслях Меня одного?
Кто со тщанием взыскал познания и соблюдения
Божественных слов или заповедей Моих?
Кто счел Меня, как ты, Богом над всеми,
И немедленно пожелал служить Мне одному,
И ради того родителей и братий и дом,
Землю и вместе сродников, и соседей, и друзей
Так презрел и так приступил ко Мне,
Как бы никогда не видел никого из них
И не знал на земле человека в сем мире,
Но как бы пришел в некую чужую страну и город,
Где все – варвары и говорят на ином языке?
Так ты среди близких, знакомых и друзей,
Своих и начальников и богатых мира
Живешь и настроен, находясь среди них.
Но это, считаемое безчувственными пустым и маловажным,
У Меня, взирающего на это, велико и высоко.
Кто из великих земных властей и владык,
Или из утверждающих на Мне (свое) начальствование и царствование,
Или из изображающих лицо Моих божественных Апостолов
Либо помыслил, либо мог соблюсти то,
Чтобы во время исполнения заповеди Моей и закона
Как на одного взирать на всех: на сродников и чужих,
Богатых вместе и бедных, славных и безславных,
На вельмож же вместе с нищими?
Какой судья безпристрастно смотрит на грабеж среди них?
Если бы Я нашел душу, соблюдшую это в мире,
В особенности в настоящем поколении и (в настоящее) время,
То Я прославлю (такового) наравне с Апостолами Моими и пророками,
И он возсядет со мною в пришествии Моем,
Ибо будет судить праведно и тогда, как на земле,
И получит славу Судии живых и мертвых.
Благо – взыскать этого и прочего с этим,
И, сколько есть силы, соблюдать и точно хранить,
Не изследуя естества Моего, сыне человеческий,
Ни действий Духа Моего Святого,
Как Он показывается солнцем и видится звездою,
Появляясь где-то вдали и поднимаясь выше гор.
Когда же Он скрывается от глаз твоих,
То причиняет тебе неутешную скорбь и печаль;
И в то время, как ты полагаешь, что Он еще не явился тебе,
Он обретается где-то внутри твоего сердца,
Неожиданно доставляя тебе и изумление и радость;
И так как не показывается тебе (уже) пламенем и не видится сиянием и огнем,
То ты удивляешься и изследуешь. – Ибо не полезно тебе это.

Итак, веруй, что Я – Cвет совершенно неизобразимый,
Весь простой, несложный, нераздельный естеством,
Неизследимый и вместе доступный недоступным образом.
Ибо поистине Я видим бываю и человеколюбно являюсь,
Преобразуясь сообразно восприятию каждого из людей;
Не со Мною [впрочем] это бывает,
Но видящие так сподобляются Меня видеть,
Ибо иначе не могут, не вмещая больше.
И поэтому одни и те же иногда видят (Меня)
Солнцем, когда имеют ум очищенным,
Иногда же звездою, когда окажутся
Под мраком и ночью этого тела.
Ибо горение любви делает Меня огнем и светом,
Потому что когда возжется в тебе уголь любви,
Тогда и Я, видя ревность сердца твоего,
Оказываюсь в соединении с тобою, и подаю свет
И показываюсь как бы огнем, Я – словом создавший огонь.
Ибо душевные добродетели являются как бы веществом,
Охватывая которые, божественный свет Духа
И называется соответственно подлежащему веществу,
Ибо собственного имени у людей он не имеет.
Поэтому когда человек придет в умиление и прослезится,
Тогда и он называется водою, ибо очищает,
И соединяясь со слезами, омывает всякую скверну.
Когда же плач угасит раздражительность сердца,
При его содействии, то он именуется кротостию.
Возгораясь же опять против нечестия,
Что делается чрез него же, он называется ревностию.
Миром же напротив, и радостию, и благостию он именуется,
Потому что плачущему подается и то и другое,
И он производит в сердце, как бы источник, обильную благодать,
От которой изливается всякое сострадание и милосердие,
Истекающее вне от души на всех (окружающих),
В особенности на желающих каяться и спастися.
Ибо (хотя) и всех он милует, но этим и помогает,
И содействует, и одобряет, и состраждет во всем,
Соединяясь с душевным произволением их;
И усматривая в (их) уме красоту покаяния,
Приобретает к ним более искреннюю любовь.
Смирением же он называется потому, что все мирское,
И даже самую душу, и собственное тело,
И всякое совершаемое действие человек считает
Как бы ничем, вкусив его сладости
И узрев неизъяснимую красоту этого света.
Зная это, ты отнюдь более не просил бы Меня
Говорит о таковых (вещах) или точно изъяснить тебе,
Ибо они по природе невыразимы и совершенно неизглаголанны,
Для людей неизреченны, неведомы и для Ангелов,
И для всякой иной тварной сущности поистине непостижимы.
Познай же лучше то, что касается тебя, или гораздо более себя самого,
И тогда познаешь, что Я совершенно непостижим,
И сопребываю и люблю одних любящих Меня,
И всегда горячо помнящих Мои заповеди,
И никоим образом не предпочитающих им чего-либо скоротечного,
С каковыми, собеседуя, Я и буду сопребывать ныне и во веки. Аминь.

Гимн сорок первый

Точное богословие о неуловимом и неописуемом Божестве, и о том, что Божественное естество, будучи неописуемо (неограниченно), не находится ни внутри, ни вне вселенной, но и внутри и вне есть, как причина всего, и что Божество только в уме уловимо для человека неуловимым образом, как лучи солнца для глаз.

О Троица Создательница всех, о Единица начальнейшая!
О Боже мой единый, единым по естеству неописуемый,
Непостижимый в славе, неизъяснимый в делах,
Существо неизменное, о Боже – жизнь всех!
О превысший всех благ, о Начало безначального Слова,
Пребезначальный Боже мой, Который никоим образом не произошел,
Но был не имеющим начала, как найду я всего Тебя,
Носящего меня внутри? Кто даст мне удержать Тебя,
Которого и я ношу внутри себя? Как Ты и вне тварей,
И напротив внутри их, (если) Ты – ни внутри ни вне?

Как неуловимый, Я не внутри, а как уловимый, не вне нахожусь;
Будучи же неограничен, – ни внутри ни вне.
Ибо Творец внутри чего (может быть), или же вне чего, скажи мне?
Я все ношу внутри, как содержащий всю тварь,
А нахожусь вне всего, будучи отделен от всего.
Ибо Творец тварей как не будет вне всего?
Существуя прежде всего и наполняя все, как исполненный [всем],
Как не буду (существовать) Я, и создав (все)? Пойми, о чем Я вещаю тебе.
Создав всю тварь, Я отнюдь не переменил места
И не соединился с созданиями. (Если) же Я неограничен,
То где, скажешь ты, нахожусь Я когда-либо, не телесно, говорю тебе,
Но, пойми Меня, мысленно? Ища же Меня духовно,
Ты найдешь Меня неограниченным, а потому опять – нигде,
Ни внутри, ни вне, хотя и везде во всем,
Безстрастно и неслиянно, а потому вне всего,
Так как Я был прежде всего.

Но оставим всю эту тварь,
Какую видишь ты, потому что она не причастна разума (слова),
И справедливо не имеет близости к Слову,
Будучи лишена всякого ума. Итак, сродное животное дадим
Слову премудрости, дабы как ум к премудрости
И слово сродно и близко к Слову,
Превыше слова; (так) и это создание имело благое общение
С Создателем, как являющееся по образу Создателя
И по подобию. Какое же это я разумею животное?
Я сказал тебе, конечно, о человеке, словесном (разумном) среди безсловесных,
Так как он двояк из двух: чувственного и умопостигаемого.
Он один среди тварей знает Бога;
Для него же одного в силу ума Бог уловим неуловимо,
Видится невидимо и держится недержимо.
Как (это) уловимо и неуловимо? И как в смешении без смешения?
Каким образом, скажи и изъясни мне это? – Как изъясню я тебе неизъяснимое?
Как изреку неизреченное? Однако внимай, и я скажу.
Солнце испускает лучи, – я говорю тебе о чувственном солнце,
Ибо другого ты еще не увидел; итак, ты смотришь на лучи его,
И они уловимы для глаз твоих; свет же очей твоих
Пусть будет соединен с твоими очами. Теперь ответь мне на вопрос:
Как свет твой соединен с лучами?
В несмешанном ли смешении, или они слились друг с другом?
Знаю, ты назовешь (их) и не смешанными и признаешь смешанными.
Свет этот – скажи мне – и уловим, когда глаза открыты
И хорошо очищены; но он же, если ты закроешь (их),
Тотчас и неуловим: в слепых он не пребывает,
Зрячим же соприсутствует; когда же заходит, то и последних
Оставляет как бы слепыми, ибо ночью человеческие
Глаза не видят. Итак, выглядывая чрез них, душа
Видит, свет. А когда нет света,
Она находится совершенно как бы во тьме; когда же восходит он,
Тогда она видит, во-первых, свет, а во свете и все (прочее).
Но имея свет, ты [собственно] не имеешь, ибо потому и имеешь, что видишь.
Не будучи же в состоянии удержать или взять его руками своими,
Ты отнюдь не думаешь, что нечто имеешь. Ты простираешь свои ладони,
Их освещает солнце, и ты думаешь, что держишь его.
Я утверждаю, что (тогда) ты имеешь его; вдруг ты снова сжимаешь их,
Но оно неудержимо, и таким образом ты опять ничего не имеешь.
Простое просто удерживается, но его нельзя сжать, удержавши.
Хотя и телом по природе мыслится этот свет
Видимого солнца, однако он неделим.
Итак, скажи мне, как бы ты ввел его в дом свой?
Как возможешь удержать, как удержишь неуловимое?
Как все его приобретешь, отчасти или всецело?
Как часть его получишь и в недре сокроешь?
Конечно, скажи мне, (это) никоим образом и никогда невозможно.
Итак, если природу того, о котором говорю я, и (которое) Творец повелением
Произвел, как светильник, чтобы оно светило всем в мире,
Ты совершенно не можешь изречь или изследовать,
Каким образом оно есть тело, – не безтелесно же оно, разумеется?
Как оно уловимо неуловимым образом и как смешивается без смешения?
Как чрез лучи видимо бывает и освещает тебя ими?
То, на которое если ты ясно посмотришь на все, то оно скорее ослепит тебя;
Даже и о свете очей твоих ты затруднишься сказать мне,
Как без другого света он совершенно не может видеть?
А соединяясь со всяким светом, видит все, как свет;
Отделяясь же от (других) светов, он пребывает, совершенно безстрастным,
Так же как и соединяясь со светом, весь светом бывает;
И это соединение их невыразимо и неслиянно,
Подобно же и отделение неуловимо; –
То как же [можно] всецело изследовать природу Творца всех?
Как изречь мне? Как выразить? Как посредством слова представить?
Воспринимай все верою, ибо вера не сомневается;
Вера поистине не колеблется. Однако, как говорю я,
Он есть все, Ясно говорю тебе – все и никоим образом ничто из всего.
Творец всего есть Божественное естество и Премудрость;
И как ведь не будет во всем то, что есть ничто из всего?
Будучи же причиною всего, Он везде есть во всем,
И весь все наполняет по существу и по естеству,
Равно и по ипостаси Бог везде есть,
Как жизнь и податель жизни. И в самом деле произошло ли что-либо,
Чего Сам Он не произвел, (вплоть) до комара, согласись со мною,
И паутины паука? Ибо откуда, скажи, таковою
Тканью снабжается тот, кто не прядет, но неутомимо
Каждый день выпрядает, будучи мудрее рыбаков
И всех птицеловов? Распростирая свои нити
И издали завязывая их, он среди них, наконец,
Как бы сеть, тчет на воздухе западню;
И сидя, сам поджидает добычу,
Не поймается ли откуда-либо попавшее нечто крылатое.
Итак, Тот, Кто простирается промыслом даже до всего этого,
Как не есть во всем? Как не находится со всеми?
Подлинно Он и среди всего есть и вне всего,
Подлинно, Сам будучи светом, куда бы Он скрылся, наполняющий все?
Если же ты не видишь Его, то познай, что ты слеп
И среди света весь наполнен тьмою.
Ибо Он видим бывает для достойных, видится же не вполне,
Но видится невидимо, как один луч солнца;
И уловимым для них бывает, будучи по существу неуловим.
Луч ведь видится, солнце же скорее ослепляет;
И луч его уловим для тебя, как сказали мы, неуловимо.
Поэтому я говорю: кто даст мне то, что я имею?
То есть кто покажет мне все то, что я вижу?
Ибо луч я вижу, но Солнца не вижу.
Луч же не солнцем ли для тебя и кажется и видится?
Видя его, я желаю увидеть и всего Родителя (его).
Таким образом, видя, я опять говорю: кто покажет мне то, что я вижу?
И наоборот, имея лучи все внутри дома,
Я снова говорю: где найду я источник лучей?
Луч же с своей стороны другим источником во мне ясно является.
О необычайное чудо чудес! Солнце вверху блистает,
Луч же солнца напротив – на земле другим солнцем для меня
Является, и освещает поистине подобно первому,
И это есть второе (солнце); имея его, я и говорю, что имею;
Но созерцая точно также это другое солнце вдали от себя, я кричу:
Кто даст мне того, кого я имею? Ибо они не отделены друг от друга,
Но и совершенно неразлучны и разделены несказанно.
По сравнению со всем много ли я имею? – зерно одно или искру,
И желаю получить все, хотя и все, конечно, имею.
О чем это по сравнению со всем ты говоришь мне? Как над неразумным ты глумишься;
Перестань глумиться надо мною и не говори: но я все имею,
Хотя отнюдь ничего не имею. – Удивляюсь, как или к чему ты говоришь (это)?

Послушай, снова скажу я: помысли о великом море
И нарисуй в уме моря морей и бездну бездн.
Итак, если ты стоишь [лицом] к ним
На морском берегу, то, конечно, ты скажешь мне, что хорошо
Видишь воду, хотя всю отнюдь не видишь.
Ибо как бы ты увидел всю (воду), когда она без предельна для глаз твоих
И неудержима для рук твоих? – Сколько видно тебе, конечно, (столько) и видишь ты.
Если бы кто спросил тебя: видишь ли ты все моря?
Никоим образом, ответишь ты. А держишь ли все (их) в горсти?
Нет, скажешь ты, ибо как могу я (держать их)? Но если бы он снова спросил тебя:
Не вполне ли ты видишь их? – Да, скажешь ты, нечто немногое вижу
И держу морскую воду. Итак, в то время, когда
Ты держишь руку в воде, имеешь в руке своей и все
В совокупности бездны, ибо оне не разделены друг от друга;
И не все, но лишь немного (воды).
Итак, по сравнению со всеми много ли ты имеешь?
Как бы каплю одну, скажи; но всех (бездн) ты не имеешь.
Так и я говорю тебе, что, имея, я ничего не имею.
Я нищ, (хотя) и вижу лежащее предо мною богатство;
Когда я насыщусь, (тогда) голоден; когда же беден, (тогда) богат;
Когда пью, (тогда) жажду; и питье весьма сладко;
Одно вкушение (его) тысячекратно утоляет всякую жажду.
И я всегда жажду пить, пия совершенно без насыщения;
Ибо желаю удержать все и выпить, если бы возможно было,
Все вместе бездны; но так как это невозможно,
То я всегда жажду, говорю тебе, хотя в устах моих
Всегда находится вода, текущая, изливающаяся и омывающая.
Но, видя бездны, я вовсе не думаю, что пью нечто,
Желая удержать всю (воду); и обильно опять имея
Всю всецело в руке своей, я всегда нищ,
Имея с малым (количеством) всю, конечно, в совокупности (воду)

Итак, море – в капле, и в ней же опять бездны
Бездн в совокупности Поэтому, имея одну каплю,
Я имею все в совокупности (бездны). Капля же эта опять,
Которую, говорю тебе, приобрел я, вся нераздельна,
Неосязаема, совершенно неуловима, неописуема также,
Неудобозрима вовсе, или она и есть Бог весь.
Если же так и такова для меня эта Божественная капля,
То могу ли я думать, что всецело имею нечто? Поистине, имея, я ничего не имею.
Скажу тебе снова об этом иначе: (вот) с высоты светит солнце;
Входя в лучи (его), лучше же обладая лучами,
Я бегом поднимаюсь вверх, (чтобы) приблизиться к солнцу.
Когда же, достаточно приблизившись, я думаю прикоснуться,
Луч ускользает из рук моих, и я тотчас ослепляюсь,
И лишаюсь того и другого, и солнца и лучей.
Ниспав с высоты, я сижу и опять плачу,
Ища прежнего луча. Итак, когда я нахожусь в таком состоянии,
Он (луч), вес мрак ночи разнявши, ко мне,
Как вервь, с высоты небесной нисходит.
Я тотчас хватаюсь за него, как за уловимый, и сжимаю, (чтобы) удержать,
Но он неудержим; однакоже неуловимо
Я держу его и иду вверх. Итак, когда таким образом восхожу я,
И лучи совосходят (со мною). Превосходя небеса
И небеса небес, я опять вижу солнце.
Оно гораздо выше их, но бежит ли оно, не знаю,
Или стоит, – не ведаю. Дотоле я иду, дотоле бегу,
И между тем не могу достигнуть Когда же я превосхожу высоты высот
И бываю, как мне кажется, превыше всякой высоты;
Лучи (вместе) с солнцем исчезают из рук моих,
И я, падая, несчастный, тотчас низвергаюсь во ад.
Таково дело, таково делание у духовных.
У них непрестанный бег сверху вниз и снизу вверх:
Когда упал, тогда бежит, когда бежит, то стоит;
Склонившись весь книзу, весь есть вверху,
Обтекая же небеса, снова утверждается внизу.
Начало этого течения конец есть, конец же – начало.
Совершенствование безконечно, начало же это – опять конец.
Как же конец? – Как сказал богословски Григорий:
Озарение есть конец (предел) всех вожделевающих,
И божественный свет – упокоение от всякого созерцания.
Поэтому достигший видения его упокоивается от всего,
И отделяется от тварей, ибо он видит Творца их.
Видящий Его вне всего есть, один с Единым,
Ничего из всего не видя. Да молчит же то, что в нем,
Ибо оно неясно видится и отчасти познается.

Итак, ты поражен, услышав о том, что внутри видимого.
Если же ты поражен этим, то как не покажусь я тебе баснословом,
Изъясняя тебе то, что вне [видимого]? Ибо совершенно неизреченны
И невыразимы вовсе Божественные (вещи) и то, что в них.
Да и (настоящее) слово разве (может быть) любовию принуждаемо говорить
О вещах Божественных и человеческих? Поэтому, оставив Божественныя (вещи)
И поведав тебе нечто из своих [переживаний], я в этом слове покажу тебе
Путь и закончу. Познай себя, что ты двояк,
И двоякие имеешь очи, чувственные и умные,
Так как два есть солнца и два также света,
Чувственный и умный. Если ты видишь их, как и создан ты
В начале, то будешь человеком, если же чувственное видишь,
А умного Солнца – отнюдь нет, то ты полумертв, конечно.
Полумертвый же и мертвый во всем бездействен.
Ибо если бездействен всяк не видящий чувственно,
То не тем ли более не видящий умного света мира?
Он мертв и хуже мертвого: мертвый (ничего) не чувствует,
Но какое мучение будет иметь умерший чувством?
Лучше же (сказать) он будет как бы вечно умирающим в муках.
Но видящие Творца разве не пребывают живыми вне всего?
Ей, они и вне всего живут и среди всего суть,
И видимы бывают всеми, но не для всех видимы.
Ощущая настоящее, хотя и находятся они среди всего,
Но бывают вне всего, являясь превыше чувства к нему;
Сочетавшись с невещественным, они не ощущают чувственного,
Ибо очи (их хотя) и видят, но с нечувственным ощущением.
Каким образом? Скажи мне, скоро скажи. – Как видящий огонь не обжигается,
Так и я вижу нечувственно. Ты видишь огонь, каков он,
И пламя, конечно, видишь, но не чувствуешь боли;
Но ты находишься вне его, и видя, не обжигаешься;
Однако видишь с ощущением. То же самое, пойми меня, испытывает
И видящий духовно, ибо ум (его), созерцая все,
Разсуждает безстрастно. Какую дивную красоту видит он!
Но без похоти. Итак, огонь есть красота,
Прикосновение – похоть: если ты не коснешься огня,
Как почувствуешь боль? – Никоим образом.
Точно также и ум, пока не возымеет худого желания, видя золото,
Будет смотреть (на него) совершенно как на грязь, и на славу не как на славу,
Но как на один из воздушных призраков,
И на богатство – как на (сухие) деревья в пустыне,
Долу лежащие (вместо) ложа. Но зачем пытаюсь я все это
Разсказывать и изъяснять? Если опытом не постигнешь,
То не можешь познать этого. Недоумевая же в познании, будешь говорить:
Увы мне, как не знаю я этого! Увы мне, скольких благ я лишаюсь
В неведении! И будешь стараться познать это,
Дабы называться гностиком (ведущим). Ибо если себя самого ты не знаешь,
Какого рода и каков ты, то как познаешь Творца?
Как наименуешься верным? Как даже человеком назовешься,
Будучи волом, или зверем, или подобным какому-либо безсловесному животному?
А то и хуже его будешь, не ведая Создавшего тебя.
Кто, не зная Его, посмеет сказать, что он разумен,
Не будучи (таковым)? Ибо как (разумен) тот, кто лишен разума?
Лишенный же разума (слова) находится в разряде безсловесных.
Но упасенный людьми, он всеконечно будет спасен.
Если же не желает, но удаляется в горы и ущелья,
То добычею зверей будет, как заблудший ягненок.
Это делай и (об этом), чадце, заботься, да не отпадешь.

Гимн сорок второй

О богословии и о том, что Божественное естество неизследимо и совершенно непостижимо для людей.

Господи Боже наш, Отче, Сыне и Душе,
Ты по образу безвидный, для созерцания же прекраснейший,
Своею неизъяснимою красотою помрачающий всякое видение,
Прекрасный превыше зрения, ибо Ты превосходишь все,
Безколичественный в количестве, видимый для тех, кому Ты изволишь,
Сущность пресущественная, неведомая и Ангелам;
Ибо бытие Твое они познают из действий Твоих.
Ведь Ты наименовал Себя Самого Богом поистине сущим (Исх.3,14);
Это мы и зовем сущностью, называем ипостасию,
Воипостасным именуя Того, Которого никто никогда не видел, –
Триипостасного Бога, единое безначальное Начало.
Иначе же как посмеем мы назвать Тебя сущностью,
Или прославлять в Тебе три раздельных ипостаси?
И каково соединение (их), – кто совершенно уразумеет?
Ибо если Отец в Тебе, и Ты во Отце Твоем,
И от Него происходит Святой Дух Твой,
И Сам Ты, Господи, – Дух Твой,
Дух же Господом назван и Богом моим,
И Отец Твой есть и называется Духом;
То никто однако ни из Ангелов, ни из людей никогда не видел,
Ни созерцал этого, ни образа не познал;
(Да и) как изречь (это)? Как выразить? Как дерзнуть наименовать: отделением,
Или соединением, иди слиянием, или смешением, или растворением?
Как едино (назвать) тремя, три же – единым?
И поэтому, Владыко, на основании того, что Ты сказал
И чему научил, всяк верный верует и славословит державу Твою,
Так как все в Тебе совершенно непостижимо,
Неведомо и невыразимо для созданий Твоих.
Ибо недомысленно уже бытие Твое,
Так как Ты существуешь несозданным, равно как и родил Ты (несозданно).
Да и как созданный уразумеет образ бытия Твоего?
Или рождения Сына Твоего, Бога и Слова,
Или исхождения Божественного Духа Твоего,
Чтобы и соединение Твое он познал, и разделение уразумел,
И точно изучил вид Твоей сущности?
Никто еще не увидел ничего Твоего из того, о чем я сказал.
Ибо невозможно Богу быть иным по естеству,
Чтобы и Твоего естества можно было изследовать
Сущность, вид и образ, и ипостась также.
Но Ты Сам в Себе Самом существуешь один только Бог Троица,
Один зная Себя Самого, Сына Твоего и Духа
И Ими одними знаемый, как соестественными.
Прочие же, как бы лучи чувственного солнца,
И [то если] они добре видящие и ясно зрячие,
Сидя внутри дома, видят входящие,
Солнца же этого совершенно не видят;
Так свет славы Твоей, так озарения (Твои),
И их (даже) гадательно, очищенным умом
Сподобляются видеть от души Тебя ищущие.
Тебя же (Самого), каков Ты по существу и какого рода,
Или как Ты родил однажды, или вечно рождаешь
И не отделяешься от рождаемого от Тебя, но Он
Весь есть в Тебе, весь все наполняя Божеством;
Ты же, Отец, весь пребываешь в Самом Сыне
И имеешь исходящего от Тебя Божественного Духа,
Всеведущего и (все) исполняющего; как Бог по существу,
И Он не отделяется от Тебя, ибо от Тебя истекает
(Ты – источник благ, всякое же благо – Сын Твой,
Чрез Духа уделяющий их всем достойно,
Благоутробно и человеколюбно, и Ангелам и человекам),
Никто (говорю) никогда ни из Ангелов, ни из людей не увидел
Или не познал бытия Твоего, ибо Ты – несозданный.
Все же (прочее) Ты произвел, и может ли оно знать,
Как Ты рождаешь Сына Твоего и как всегда источаешь?
И как происходит от Тебя Дух Твой Божественный?
И Ты отнюдь не рождаешь когда-либо, родив, конечно, однажды,
Ни источая, Ты не потерпел оскудения или умаления,
Ибо Ты пребываешь преисполненным, неоскудевающим превыше всего,
Весь во всем мире, видимом и мысленном,
И наоборот вне их находишься, Боже мой,
Совершенно не допуская ни приращения, ни убавления,
Весь хотя и недвижимый, всегда так пребывая,
Но действиями Ты всегда приснодвижен.
Ибо и Ты – Отец имеешь непрестанное делание,
И Сын Твой соделывает спасение всех,
И промышляет, и усовершает, и содержит, и питает,
Животворит и возрождает Духом Святым.
Ибо что видит Сын Отца творящим,
То и Сам также совершает, как сказал Он (Ин.5,19).
Таким образом, будучи и недвижим и как-то приснодвижен,
Ты ни движешься, ни стоишь, ни сидишь наоборот;
Но, всегда сидя, совершенно всегда стоишь;
Стоя же, напротив весь всегда движешься,
Никогда не переходя, ибо куда Ты уйдешь?
Все, как сказано, наполняя и будучи превыше всего,
В какое иное место или страну перейдешь Ты?
Но ты и не стоишь, ибо Ты безтелесен.
Простой, все наполняющий, совершенно неизобразимый,
Невещественный, неописанный, Ты весь непостижим;
И как скажем мы, что Ты сидишь, или наоборот, что Ты стоишь?
Как станем утверждать, что Ты возседаешь или на каком престоле,
Когда в руке (Своей) Ты содержишь небо и землю,
И все, что под землею, Твоею же держится силою?
Какой престол вместил бы (Тебя) или какого рода храмина?
Или как или где она построена? Или на каких основаниях,
На каких столбах поднимается? – кто совершенно уразумеет (Тебя)?

Горе людям и всякой тварной природе,
Дерзающей изследовать таковое о Боге,
Прежде чем не будет она озарена, просвещена, прежде чем не узрит Божественных (вещей),
И не сделается созерцательницей таинств Христовых.
Которых даже Павел, увидев, совершенно не мог высказать.
О Самом же Боге он не удостоился ничего большего услышать,
Уразуметь или совершенно научиться,
Кроме того, что Он есть сущий Бог всех и Создатель,
Творец и Податель всех произведенных (вещей).
Мы же, несчастнейшие, заключенные во тьме,
И совершенно будучи тьмою чрез наслаждение удовольствиями,
И не знающие самих себя, как и каким образом одержимы бывают
Погребенные страстями, слепые и мертвые,
Изследуя истинно Сущего, безначального, несозданного Бога,
Единого бессмертного и для всех невидимого,
Говорим о Боге, как точно знающие,
Будучи (сами) удалены от Бога.
Ибо если бы соединились с Ним, то никогда не дерзали бы
Говорить о Нем, видя, что все у Него
Неизреченно и непостижимо;
И не только касающееся Его (Самого), но и
Дел Его в большей части неведомо для всех.
Ибо кто бы изъяснил (даже) то, как Он образовал меня от начала?
Какими руками взяв персть, Он – совершенно безтелесный,
И как не имеющий уст, подобно нам, вдунул в меня (дыхание)?
И как я стал душою безсмертною (Быт.2,7)?
Скажи мне, как из брения (образовались) кости, нервы,
Мясо, жилы, кожа, волосы,
Глаза и уши, губы и язык?
Как голосовые органы и твердые зубы
Чрез дыхание внятно образуют членораздельную речь?
Из сухого и влажного, теплого и холодного вещества,
Чрез смешение противоположных (стихий), Он соделал меня живым (существом).
Итак, как ум связан с плотью, и как плоть
Срастворена с невещественным умом без смешения и слияния?
Ум же и душа, не смешиваясь, произносят
Внутреннее слово для людей, и остаются такими же
Нераздельными, неизменными и совершенно неслитными.
Итак, зная, братие, что это неизъяснимо
И для всех непостижимо – то, что касается нас,
Как не трепещем мы изследовать Того, кто из несущего
Сотворил нас таковыми, или помышлять и говорить
О том, что превыше слова и превыше ума нашего?

Итак, будучи тварями, убойтесь же Творца
И изследуйте одни только заповеди Его;
Старайтесь соблюдать их изо всей вашей силы,
Если хотите сделаться и наследниками той жизни.
Если же вознерадите о Его повелениях,
И презрите волю Его, как сказал Он,
И не поверите Ему по одному, конечно, слову;
То ни слава, ни достоинство, ни богатство мира сего,
Даже ни знание буее внешних наук,
Ни сочинение, ни составление красноречивых слов,
Ни что другое из земных дел и вещей
Не принесет (вам) никакой пользы тогда,
Когда все и всех будет судить Бог мой.
Но то слово Владыки, которое мы презрели,
Станет тогда пред лицом каждого в отдельности
И осудит всякого, не сохранившего его.
Ибо оно не слово праздное, но живое слово Бога
Живого и пребывающего во веки веков.
Итак, суд будет [происходить] так, как сказал Он,
Когда заповедь одновременно, увы мне, встретит
И обличит верного и совершенно неверного,
Покорного и непокорного словам Владыки,
Того, кто был старательным, и нерадивого.
И таким образом отделены будут неправедные от праведных,
Непокоривые от совершенно послушных Христу,
Любящие ныне мир сей от боголюбцев,
Жестокосердные от благосердных, и от милостивых
Немилостивые; и станут все они вместе
Обнаженными от богатства, чести и власти, которыми
Насладились в мире, и сами себя, увы мне, осудят,
Став самосудьями дел своих;
И услышат: отыдите, малые и великие,
Не покорившиеся Мне Владыке – Человеколюбцу.
Какового праведного осуждения да избавимся мы, Владыко,
И да улучим часть овец Твоих, Слове,
Туне, как не имеющие надежды спасения
От дел и осужденные, ныне и во веки.

Гимн сорок третий

О богословии и о том, что сохранившие образ (Божий) попирают злые силы князя тьмы; прочие же, у которых жизнь проходит в страстях, находятся в его власти и царстве.

Свет – Отец, свет – Сын, свет и Дух Святой.
Смотри, что говоришь ты, брате, смотри, чтобы не погрешить.
Ибо Три суть один Свет, один не разделенный,
Но соединенный в трех Лицах неслитно.
Ибо Бог весь неразделен естеством,
И существом поистине превыше всякой сущности.
Не разделяется Он ни силою, ни образом, ни славою,
Ни видом, ибо весь Он простой и созерцается (как) свет.
В Них Лица – едино, три Ипостаси – едино,
Ибо Три в Едином, лучше же Три Едино.
Три Эти – одна сила, Три – одна слава,
Три – одно естество, существо и Божество.
Они и суть единый Свет, (Который) просвещает мир,
Не этот видимый мир, да не будет,
Так как не познал Его и не может познать
Сей видимый мир, ни друзья мира,
Ибо любяй мир сей враг Божий бывает (Иак.4,4);
Но человека, которого Сам Он сотворил по образу
Своему и по подобию, мы называем миром,
Потому что он украшается добродетелями, господствует над земными (тварями),
Подобно тому как и (Сам) Он имеет власть над вселенной,
И царствует над страстями – это и есть то, что по образу –
И покоряет демонов, виновников зла,
Попирая великого древнего дракона,
Как ничтожную птичку. А каким образом – послушай, чадо.

Князь этот, падший чрез лишение света,
Тотчас оказался во тьме, и со всеми
Вместе с ним падшими с неба (духами) находится во тьме,
И в ней, во тьме, говорю, царствует над всеми
Держимыми в ней бесами и людьми.
Всякая душа, не видящая света жизни, светящего
И днем и ночью, мучима им бывает,
Уязвляема, томима, восхищаема и связываема,
И повседневно искалывается стрелами удовольствий,
Хотя и мнит, что сопротивляется и не падает.
Но в поте [лица], с одним великим трудом и подвигом
Она всегда ведет с ним непримиримую брань.
Всякая же душа, видящая божественный свет,
От которого он ниспал, презирает его,
И будучи осияваема самим неприступным Светом,
Попирает этого князя тьмы, как листья,
Ниспадшие на землю с высокого дерева;
Ибо силу и власть он имеет во тьме,
Во свете же делается совершенно мертвым трупом.

Слыша же о свете, внимай, о каком свете говорю я тебе.
Не подумай, что я говорю об этом солнечном свете,
Ибо во свете его ты видишь многих людей,
Согрешающих, как и я, ужасно бичуемых,
Падающих и испускающих пену среди дня,
И невидимо страждущих от злых духов.
И хотя светит солнце, но никакой от него больше
Пользы не бывает тем, которые преданы бесам.
Итак, я говорю тебе не о свете чувственного солнца,
Ни о дневном, да не будет, отнюдь ни о светильничном,
Ни о свете многих звезд и луны,
Вообще не о сиянии видимой красоты
Я разъясняю тебе, что оно всецело имеет такое действие света.
Ибо чувственные светы освещают и озаряют
Одни только чувственные очи, давая видеть
Только чувственное, а не мысленное, разумеется.
Поэтому все, видящие только чувственное,
Слепы умными очами сердца.
Умные же очи умного сердца
И освещаться должны умным светом.
Ибо если имеющий телесные зеницы угасшими
Весь омрачен и не знает, где находится;
То насколько же более тот, у кого слепо око души,
Омрачен будет и телом и в действии,
Да и духом не будет ли почти омертвевшим?

Итак, точно уразумей, о каком свете я говорю тебе.
Ибо не о вере говорю я тебе, ни о совершении дел,
Ни о покаянии, ни о посте, конечно,
Ни о нестяжании отнюдь, ни о мудрости, ни о знании,
Даже ни о науке, ибо ничто из этого не есть
Свет ни отблеск того света, о котором говорю тебе;
Ни внешнее благоговение, ни наружность
Смиренная и простая, ибо все это деяния
И исполнение заповедей, если оне хорошо совершаются
И исполняются, как Сам Создатель заповедует,
То многообразно изливаются слезы,
(Которые) или полезны бывают или наоборот вредны;
Покамест сами по себе, они совершенно безполезны.
Бдение же не есть, конечно, только (дело) монахов,
Но и вообще людей занятых делами.
Женщины – ткачихи, золотари и медники
Более бодрствуют, нежели весьма многие монахи.
И поэтому мы говорим, что ничто из всех этих
Добродетельных деяний не называется светом.
Поэтому и собранные во едино все деяния
И добродетели без исключения не суть божественный свет,
Ибо все человеческие деяния далеки от него.
Впрочем и эти деяния, совершаемые нами,
Называются нашим светом для живущих во зле,
Наставляя и их добру (Мф.5,16);
И та тьма, которая находится во мне и ослепляет меня,
Бывает светом для ближнего и светит для видящих.
И чтобы ты не подумал, что я говорю тебе (нечто) невероятное,
Послушай, я скажу тебе и решение загадки:
Положим, я пощусь ради тебя, чтобы явиться постящимся,
И хотя этот рожон в глазах моих является
Как бы бревном, конечно, воткнутым в них посредине (Мф.7,3-5),
Но ты просвещаешься, видя меня (постящимся), если не осуждаешь меня,
Но совершенно порицаешь себя, как чревоугодника,
Ибо этим ты наставляешься к воздержанию чрева
И явственно научаешься презирать наслаждение.
(Или) еще – одевшись в худую и оборванную (одежду)
И ходя везде в одном хитоне, я думаю
Снискивать славу и похвалу от видящих меня
И казаться для них как бы другим, новым апостолом,
И (хотя) это бывает для меня причиною всякого вреда
И поистине тьмою и густым облаком в душе моей,
Но видящих меня просвещает и научает
Презирать уборы и богатство
И одеваться в простую и грубую одежду,
Что и есть поистине апостольское одеяние.

Так и все прочие добродетельные деяния
Суть действия вне света, дела без луча.
Ибо, будучи собраны вместе, как раньше сказал я,
И соединены воедино, добродетельные деяния –
Ежели (это) и возможно в человеке –
Подобны светильнику, лишенному света.
В самом деле, как нельзя называть огнем одни уголья,
Даже и (горящие) еще уголья, или пламенем – дрова,
Так ни вся вера, ни дела, ни деяния,
Ни исполнение заповедей недостойны называться огнем, пламенем
Или божественным светом, ибо в действительности они не суть (свет).
Но так как они могут воспринять этот огонь, приблизиться к свету
И возжечься чрез неизреченное соединение,
То это и служит похвалою и славою добродетелей.
И ради этого всякое подвижничество и всякие деяния
Совершаются нами, чтобы мы, как свеча, приобщились
Божественного света, когда душа, как один воск,
Вся предлагается неприступному свету;
Лучше же подобно тому, как бумага обмакивается в воске,
Так и душа, утучненная всякими добродетелями,
Вся возжется от него, насколько возможет увидеть,
Насколько вместит ввести в свою храмину.
И тогда, просвещаясь, добродетели, как приобщившиеся
Божественного света, и сами называются светом,
Лучше же и они суть свет, срастворившись со светом;
И (как) свет, просвещают самую душу и тело
И поистине светят, во-первых, тому, кто стяжал (их),
А затем и всем прочим, находящимся во тьме жизни.
Каковых просвети, Христе, Духом Всесвятым
И соделай наследниками Царства Небесного,
Со всеми святыми Твоими ныне и во веки.

Гимн сорок четвертый

О богословии и о том, что ум, очистившись от вещества страстей, невещественно созерцает Невещественного и Невидимого.

Каким путем мне пойти? На какую стезю уклониться? На какую лествицу взойти? Какими вратами войти? Как и в каком чертоге открыть дверь? В каком или каковом жилище найти Того, Кто в руке и длани (Своей) содержит вселенную? На какую мне гору взойти и с какой стороны? И какую отыскать там пещеру? Или какое болото пройдя, я несчастный сподоблюсь узреть и удержать Вездесущего, Неуловимого и Невидимого? В какую преисподнюю мне низойти, на какое небо взойти и пределов какого моря достигнуть, (чтобы) найти совершенно Неприступного, совершенно Безпредельного и совершенно Неосязаемого? Скажи, как найти мне в вещественном Невещественного, в создании Создателя, в тленном Нетленного? Каким образом, находясь в мире, могу стать я вне мира? Связанный с веществом, как соприкоснусь я с Невещественным? Весь будучи тленным, как соединюсь с Нетленным? (пребывая) в смерти, как совершенно приближусь к Жизни? Как, мертвый, приступлю я к Безсмертному? Будучи весь сеном, как дерзну прикоснуться к огню? Однако выслушай теперь и разрешение этих таинств.

Прежде чем сотворено небо, прежде чем произведена земля, был Бог Троица, один уединенный, Свет безначальный, Свет несозданный, Свет совершенно неизреченный, однако Бог безсмертный, один безконечный, постоянный, вечный и весьма благостнейший. Хорошо уразумей единого Бога в начале, Троицу пребезначально сущую, превыше всякого начала, Неизобразимого, Неизмеримого по высоте, глубине и широте, не имеющего предела величия и света. (В начале) не было ни воздуха, как ныне, ни тьмы не было вовсе, ни света, ни воды, ни эфира, ни чего-либо другого, но был один Бог – Дух совершенно световидный и вместе всемогущий и невещественный. Он сотворил Ангелов, Начала и Власти, Херувимов и Серафимов, Господства, Престолы и неименуемые чины, служащие Ему и предстоящие со страхом и трепетом. После же того Он произвел небо, как свод, вещественное и видимое, чувственное и грубое, и как один Он ведает, распростер его во мгновение (ока). И вместе землю, воды и все бездны посреди него (неба) тою же мыслию одною Он сотворил такими, как и ныне мы все видим. И внутри (их) остался тот невещественный Свет, непричастный (ничего из этого). Небо распростертое, чувственное, как сказал я, не пресекло сияния невещественного Света. Ибо, будучи, как сказано, вещественным, оно оказалось вне невещественного не местом, конечно, но природою и сущностью. Ведь Невещественный отделен от вещественного, не имея собственного места. Ибо, будучи Сам неограничен, Он словом в Себе Самом все производит, и отделенный по естеству от всех тварей и все нося в Себе, вне всего пребывает. Ибо подобно тому, как ум и Ангел стенами или дверями ни вне жилища не бывают удаляемы, ни внутри удерживаемы, так и Творец их никоим образом не находится ни вне, ни внутри неба, ни в ином месте, но совершенно везде пребывает Богом, удаленным от всего вещественного и от произведенных Им тварей. Итак, небо сотворено было вещественным и, различаясь по природе от невещественного света, оставалось как бы большим домом без света, но Владыка вселенной возжег солнце и луну, дабы для чувственных (созданий) они и светили чувственным образом. Он дал (нам) в руки даже и (такой род) света, удивительно извлекаемый из железа и кремня, который светил бы и ночью. (Сам) же Он далек от всякого (вещественного) света и будучи светлее света и блистательнее (всякого) сияния, нестерпим для всякой твари. Ибо как при свете солнца не видно звезд, так если и Владыка солнца восхощет возсиять, то никто живой не стерпит Его восхода. Поэтому он совокупил ум с вещественным прахом и всех нас людей поместил среди вещественного, дабы мы, твердою верою и соблюдением заповедей снова очистив невещественный ум, который мы залили мраком преступления чрез пожелание вещественных страстей и вкушение удовольствий, в вещественном невещественно узрели тот невещественный Свет, который, я сказал, пребезначально был Богом, (Свет) невидимый для чувственных и вещественных очей и неприступный для умных очей сердца. В самом деле, дивлюсь я, каким образом душа, будучи вся невещественна и имея умное око света, пользуется однако чувственным образом и телесными очами, как бы двумя окнами, и выглядывая чрез них, видит все видимое, и поворачиваясь обратно, невещественным образом созерцает мысленное и невещественное, будучи же неизреченным образом удерживаема посреди нетленного и тленного, одним она влечется вниз к удовольствиям и страстям, другим же окрыляясь к небу, понуждается пребывать там, однако низвлекается и снова горячо стремится всегда возноситься, желая от видимого быть небошественной (и видеть под собою все, что ощущается зрением). Ибо, смотря на все в этом мире, как на сети, она боится всецело ступить или сесть на землю, чтобы, будучи удержанной, не увязнуть, конечно, в них и не сделаться добычею диких зверей. Такова жизнь благочестивых, верных и всех святых, которой всем должно подражать, дабы с ними (также) предстать непорочными Судии всех, Христу Богу, и быть общниками славы и Царства Его во веки.

Гимн сорок пятый

О точнейшем богословии и о том, что не видящий света славы Божией хуже слепых.

О щедролюбивый Боже мой, Творче мой, возсияй мне более неприступным светом Твоим, дабы исполнить радостию сердце мое. Ей, не гневайся, ей не остави (меня), но озари светом Твоим душу мою, ибо свет Твой (это) – Ты, Боже мой. В самом деле, Ты хотя и называешься многими и различными именами, но Сам Ты – едино. Это же Единое для всякой природы неведомо, невидимо и неизъяснимо, Которое, будучи уясняемо (чрез сравнение), называется всякими именами). Итак, это Единое есть Триипостасное Естество, Единое Божество, Единое Царство, Единая Сила, ибо Троица есть едино. Ведь Троица едина – Бог мой, а не три. Однако это Единое есть Три по ипостасям, однородным друг другу по естеству, равномощным и совершенно единосущным, с одной стороны неслитно превыше ума соединенным, с другой наоборот нераздельно разделяемым, в едином Три, и в Трех Едино. Ибо един есть сотворивший все Иисус Христос с безначальным Отцом и собезначальным Духом Святым.

Итак, Троица есть совершенно Нераздельное Единство: в Едином Три, и в Трех Едино; лучше же Три Эти Едино, и Едино наоборот – Три. Разумей, поклоняйся и веруй ныне и во веки. Ибо это Единое, когда явится, возсияет и озарит, когда сообщится и преподастся, то бывает всяким благом. Поэтому Оно и называется нами не одним, но многими (именами): светом, миром и радостию, жизнью, пищей и питием, одеянием, покровом, скинией и божественным жилищем, востоком, воскресением, упокоением и купелию, огнем, водою, рекою, источником жизни и потоком, хлебом и вином, и общим услаждением верных, роскошным пиром и наслаждением, которым мы таинственно наслаждаемся, поистине солнцем незаходимым, звездою вечно сияющей и светильником, светящим внутри душевной храмины. Это Единое есть и многое, Оно и разрушает и созидает. Это Единое Словом произвело все и Духом силы содержит все это. Это Единое из ничего создало небо и землю, дало (им) бытие и неизреченно составило. Это Единое волею (одною) сотворило солнце, луну и звезды – чудо новое и необычайное. Это Единое повелением (своим) произвело четвероногих, гадов и зверей, всякий род пернатых и все в море (живущее), как все мы видим. Наконец, Оно сотворило и меня, как царя, и все это дало мне для служения, как рабов, рабски исполняющих мои потребности. Итак, (в то время как) все (прочее) сохранило и доселе хранит повеление этого Единого, Бога, говорю, всех, один я несчастный оказался неблагодарным, непризнательным и непослушным Богу, создавшему меня и изобильно подавшему все эти блага. Преступив заповедь, я сделался непотребным и оказался, жалкий, хуже всех скотов, хуже зверей, гадов и птиц. Уклонившись от правого и божественного пути, я жалким образом потерял данную мне славу, совлекся светлой и божественной одежды, и родившись во тьме, ныне лежу в ней, не зная, что я лишен света. Вот, говорю, солнце светит днем, и я вижу его, с наступлением же ночи я возжигаю для себя свечи и светильник, и вижу. И (кто) другой из людей имеет [в этом отношении] что-либо большее меня? Ибо так (только), конечно, люди и (могут) видеть в сем мире, и (иначе или) более этого никто из людей не видит. Говоря это, я лгу, глумлюсь над собою, самого себя прельщаю, Спасителю, и противоречу себе, не желая познать себя, что я слеп, не желая трудиться, не желая прозреть, не желая, осужденный, признать свою слепоту.

Кто же видел Бога, свет мира? – Говорю я, и говорю, Владыко, совершенно безчувственно, не разумея, что худо мыслю и говорю. Ибо говорящий, что он совершенно не видит и не созерцает света Твоего, а тем более утверждающий, что это и невозможно – видеть, Владыко, свет Божественной славы Твоей, отвергает все Писания Пророков и Апостолов и слова Твои, Иисусе, и домостроительство. Ибо если, возсияв с высоты, Ты явился во тьме и пришел в мир, Благоутробне, восхотев подобно нам человеколюбно пожить с людьми, и неложно сказал, что Ты свет мира (Ин.8,12;9,5), мы же не видим Тебя, то (разве) не слепы мы совершенно и не являемся ли, Христе мой, еще более жалкими, чем слепые? – Подлинно так, поистине мы мертвые и слепые, потому что не видим Тебя – Животворящего Света. Слепцы не видят чувственного солнца, но и живут, Владыко, и как-то движутся. Ибо оно не дарует жизни, но только (возможность) видеть. Ты же, будучи всеми благами, всегда даешь их рабам Твоим, видящим свет Твой. Так как Ты – Жизнь, то и подаешь жизнь со всеми другими, говорю, благами, которыми Сам Ты являешься. Имеющий Тебя поистине обладает в Тебе всем. Да не лишусь же и я Тебя, Владыко, да не лишусь Тебя, Творче, да не лишусь Тебя, Благоутробне, я презренный и странник. Ибо странником и пришельцем здесь, как благоугодно было Тебе, я сделался не произвольно, не по своей воле, но по благодати Твоей я познал себя самого странником между этими видимыми (вещами); умно озаренный Твоим светом, я познал, что Ты переводишь человеческий род в невещественный и невидимый мир и поселяешь (в нем), разделяя и распределяя достойным обитания, каждому сообразно тому, как сохранил он, Спасе, Твои заповеди. Поэтому молю и меня учинить с Тобою, хотя и много согрешил я, более всех людей, и достоин муки и казни. По приими меня, Владыко, припадающего, как мытаря и блудницу, хотя и не одинаково я плачу, хотя и не так же отираю, ноги Твои Христе, власами своими, хотя и не подобно воздыхаю и рыдаю. Но Ты изливаешь милость, точишь благоутробие и источаешь благость, имиже и помилуй меня. (О Ты, руками и ногами на кресте пригвожденный и в ребра копием прободенный, о Ты милосерднейший), помилуй и избави меня от огня вечного, сподобив меня отныне добре послужить Тебе, тогда же неосужденно стать пред Тобою и быть воспринятым внутрь чертога Твоего, Спасе, где я буду радоваться с Тобою, благим Владыкою, неизреченною радостию во все веки.

Гимн сорок шестой

О созерцании Бога или вещей Божественных, о необычайном действии Духа Святого и о свойствах Святой и Единосущной Троицы. И о том, что не достигший вступления в Царство Небесное не получит никакой пользы, хотя бы он был и вне адских мук.

Что это соделано Тобою во мне,
О всевиновный Боже и Царю?
Ибо что мне сказать или что помыслить?
Хотя и велико видимое мне чудо,
Но оно неведомо и невидимо для всех.
Какое же это (чудо)? – Cкажи мне. Достоверно скажу:
Тьмою и тенью, чувственным и чувством,
Вещественною тварью, кровью и плотию
Держим я, несчастный, и (с ними) смешан, Спасителю,
Находящегося же в них несчастно и жалостно,
Меня обнимает ужас, когда я хочу сказать [о том чуде].
Я вижу умно, но где, что и как – не знаю.
Ибо совершенно невыразимо, как я [вижу].
Где же [вижу] – это, думается мне, и известно и не известно:
Известно потому, что во мне (нечто) видится,
И наоборот вдали показывается;
Однакоже и неизвестно, так как оно вводит меня
В (некое) место, никоим образом и совершенно нигде (не находящееся),
И производит во мне забвение чувственного,
И обнаженным от всего вещественного и видимого
И (даже) от тела вне изводит меня.
Что же производит во мне это,
Что и вижу я, сказал, и не могу высказать?
Однако слушай и уразумеешь эту вещь.

Итак, она совершенно недержима для всех,
А для достойных и уловима, и сообщима,
И преподаваема, быв совокуплена неуловимо,
И соединена с чистыми неслитно,
И срастворена в несмесном смешении –
Вся со всеми непорочно живущими.
Она светит во мне наподобие лампады,
Скорее она видится сперва на небе,
Будучи неизмеримо выше небес,
Видится весьма неясно, незримо;
Когда же я с трудом взыщу (ее)
И неотступно стану просить, чтобы возсияла,
То она или яснее видится там же,
Отделяя меня от дольнего
И неизреченно соединяя со светлостию ее,
Или вся сполна внутри меня показывается,
(Как) шаровидный, тихий и божественный свет,
Безъобразный и безвидный, во образе безъобразном
Видимый и говорящий мне следующее:
Зачем ты ограничиваешь Мое присутствие небесами
И там ищешь Меня, думая, что Я (там) обитаю?
Зачем полагаешь, что Я нахожусь на земле
И разглашаешь, что Я пребываю со всеми,
Определяя, что Я везде нахожусь?
Итак, это "везде" приписывает Мне величину,
Но Я совершенно не нмею величины,
Ибо знай, что естество Мое превыше величины;
А то "на земле" показывает ограничение,
Но Я, конечно, совершенно неограничен.
Ты слышал ведь, что Я пребываю со святыми,
Сам весь существом (Своим) ощутительно,
Чрез созерцание и даже приобщение,
Со Отцом Моим и Божественным Духом,
И явно почиваю в них?
Итак, если ты скажешь, что Мы вместе сопребываем в каждом,
То сделаешь (из Нас) многих, разделив на многих;
Если же скажешь, что один, то как один и тот же в каждом,
Лучше же как этот один и вверху и внизу?
Как один и тот же будет сопребывать со всеми?
Как все исполняющий будет обитать в одном?
Находясь же в одном, как будет и все наполнять?

Послушай о неизреченных таинствах неизреченного Бога,
(Таинствах) предивных и совершенно невероятных.
Есть Бог истинный, поистине есть.
Это исповедуют все благочестивые.
Но Он ни что не есть из того, что мы вообще знаем,
Даже ни что из того, что знают Ангелы.
В этом [мире] Бог, говорю, ни что не есть,
Ни что из всего, как Творец всего,
Но превыше всего. Ибо кто бы мог сказать,
Что есть Бог, то есть чтобы сказать,
Что Он есть то-то или то-то? я совершенно не знаю,
Какой Он, каков, какого рода или Он различен.
Итак, не знал Бога, каков Он
По образу и виду, по величине и красоте,
Как я изъясню Его действия:
Как Он видится, будучи невидим для всех?
Как пребывает со всякой тварной природой?
Как обитает во всех святых?
Как наполняет все и нигде не наполняется?
Как Он превыше всего и везде находится?
Ведь этого никто совершенно не может сказать.

Но о Ты, Которого никто из людей совершенно не видел,
О Всецарю, единый преблагоутробный,
Благодарю Тебя от всего сердца своего,
Что Ты не презрел меня, во тьме долу
Лежащего, но коснулся меня Своею Божественною рукою,
Увидев которую, я тотчас возстал, радуясь,
Ибо она сияла светлее солнца.
Я старался удержать ее, несчастный,
Но она тотчас исчезла из глаз моих.
И я снова весь оказался во тьме,
Упал на землю, плача и рыдая,
Валяясь и тяжко вздыхая,
Желая снова увидеть Твою Божественную руку.
Ты простер ее и явился мне яснее,
И я, обняв, облобызал ее.
О благость, о великое благоутробие!
Творец дал (мне) поцеловать руку,
Содержащую все (Cвоею) силою.
О дарование, о неизреченный дар!
И снова Создатель взял ее обратно,
Испытывая, конечно, произволение мое,
Люблю ли я ее и ее Подателя,
Презираю ли все, предпочитал ее,
И пребываю ли в любви к ней.

Я тотчас оставил мир и то, что в мире,
Закрыл все вместе чувства:
Очи, уши, ноздри, рот и уста,
Умер для всех сродников и друзей,
Ей, поистине я умер волею,
И взыскал одну только руку Божию.
Она же, увидев, что я так сделал,
Тайно коснувшись руки моей, взяла (ее)
И повела меня, находящегося среди тьмы.
Ощутив (это), я с радостию последовал:
Быстро бежал я ночью и днем,
Шествуя бодро и со усердием.
Идя же, напротив я был недвижим,
И тогда более успевал (простираться) вперед.
О таинства, о победные награды, о почести!
Когда таким образом я бежал среди ристалища,
Та неизреченная рука (Божия) настигла (меня) –
Так как мой святой отец молился –
И коснувшись жалкой головы моей,
Дала мне венец победы,
Лучше же (сама) она стала для меня венцом.
Видя ее, я ощутил неизреченное веселие,
Неизреченную радость и благодушие.
Ибо как (мне было) не (радоваться), победив весь мир,
Посрамив князя мира сего
И от руки Божией Божественный венец,
Лучше же саму руку Владыки всех
Получив, о чудо, вместо венца?
Изливая свет, она виделась мне невещественно,
Непрестанно и невечерне.
Она простирала мне как бы сосец
И сосать молоко нетления
Обильно давала мне, как сыну Божию.
О сладость, о неизреченное наслаждение!
Она и чашею Божественного Духа
И безсмертного потока сделалась для меня,
От которой причастившись, я насытился тою пищею
Небесной, которою одни Ангелы
Питаются и сохраняются нетленными,
(Являясь) вторыми светами чрез причастие первого (Света).
Так и мы все Божественного и неизреченного
Естества соделались причастниками,
Чадами Отца, братиями же Христа,
Крестившись Всесвятым Духом.
Но, конечно, не все мы познали благодать,
Озарение и приобщение, потому что не (все)
Таким образом родились, но это едва
Один из тысячи или десятка тысяч
Познал в таинственном созерцании;
Все же прочие дети – выкидыши,
Не знающие Родившего их.
Ибо как дети, крестившись водою
Или и огнем, совершенно не ощущают (того);
Так и они, будучи мертвы по неверию
И скудны по причине неделания заповедей,
Не знают, что с ними было;
Так как – страшное диво, чтобы прельщенною верою
Мнить себя сыном Божиим
И не знать Отца своего.

Итак, если ты говоришь, что верою знаешь Его,
И думаешь, что верою являешься сыном Божиим;
То пусть и воплощение Бога будет "верою".
А не делом, скажи, Он соделался человеком
И не чувственно родился.
Если же поистине. Он стал сыном человеческим,
То и тебя, конечно, сыном Божиим Он делает на (самом) деле.
Поэтому если Он не призрачно сделался телом,
То и мы, конечно, не мысленно (делаемся) духом.
Но как Слово поистине было плотию,
Так и нас Оно неизреченно преображает
И поистине соделывает чадами Божиими.
Пребыв неизменным в Божестве, Слово
Сделалось человеком чрез восприятие плоти;
Сохранив неизменным человеком по плоти и по душе,
Оно и меня всего соделало богом.
Восприняв мою осужденную плоть,
Оно облекло меня во все Божество.
Ибо, крестившись, я облекся во Христа,
Не чувственно, конечно, но умно.
И как не – бог по благодати и усыновлению
Тот, кто с чувством, знанием и созерцанием
Облекся в Сына Божия?

Если Бог Слово в неведении сделался
Человеком, то естественно следует думать,
Что и я в неведении сделался богом.
Если же в ведении, действии и созерцании
Бог был всем человеком;
То должно мудрствовать православно,
Что и я весь чрез общение с Богом,
С чувством и знанием, не существом,
Но по причастию, конечно, сделался богом.
Подобно тому как Бог неизменно родился
Человеком в теле и виден был всем,
Так неизреченно и меня Он рождает духовно
И, (хотя) я остаюсь человек, делает меня богом.
И как Он, видимый во плоти,
Не был знаем народом, что Он Бог;
Так и мы [видимся такими], какими были для всех,
О чудо, видимыми, конечно, человеками,
Тем же, чем стали мы по Божественной благодати,
Мы обыкновенно не бываем видимы многими,
Но одним тем, у которых очищено око души,
Мы являемся, как в зеркале;
Не очистившимся же ни Бог, ни мы
Не бываем видимы, и для них совершенно невероятно,
Чтобы мы когда-либо всецело соделались таковыми.
Ибо неверные – те, которые утверждаются
На одной вере без дел.
Если же пока не неверные, то совершенно мертвые,
Как показал божественный Павел.
Не окажись же неверным, но скажи мне и мудро отвечай:
Что из этих двух предпочтешь ты:
Мертвую ли веру, лишенную дел,
Или неверие с делами веры?
Конечно, ты скажешь: какая польза дел
Без правой и совершенной веры?
А я напротив возражу тебе: какая непременно
Польза веры без дел?

Итак, если ты желаешь познать то, о чем мы прежде сказали,
И сделаться богом по благодати,
Не словом, не мнением, не мыслию,
Не одною только верою, лишенною дел,
Но опытом, делом и созерцанием
Умным, и таинственнейшим познанием;
То делай, что Христос тебе повелевает
И что Он ради тебя претерпел
.
И тогда ты увидишь блистательнейший свет, явившийся
В совершенно просветленном воздухе души,
Невещественным образом ясно (увидишь) невещественную сущность,
Всю поистине проникающую сквозь все,
От нее же (души) – сквозь все тело, так как душа находится
Во всем (теле) и сама безтелесна;
И тело твое просияет, как и душа твоя.
Душа же с своей стороны, как возсиявшая благодать,
Будет блистать подобно Богу.
Если же ты не станешь подражать смирению,
Страданиям и поруганиям Создателя
И не пожелаешь претерпеть их,
То либо мысленно, лучше же чувственно
Ты (сам) остался, о безумие,
Во мраке и тартаре своей плоти,
Которая есть тление. Ибо что иное,
Как не смерть в безсмертном сосуде [быть]
Заключенным (в нем), конечно, на веки,
Лишаясь всех благ, которые во свете,
И самого света? Я ведь не говорю уже
О предании огню и скрежету зубов, и рыданию и червю,
Но (об одном) обитании в теле, как в бочке,
После воскресения, как и прежде этого,
И (чтобы) никуда ни вне не выглядывать,
Ни внутрь совершенно не воспринимать света,
Но лежать таким образом, лишаясь
Всех здешних наслаждений и будущих,
Как и прежде сказал я. Итак, скажи, слушатель,
Говорящий: я не хочу быть
Внутри самого Царствия,
Ни наслаждаться теми благами,
Но мне бы только быть вне мучения
И хотя бы не принять совершенно огненного испытания.
Какая тебе будет польза (от этого), как сказал я?
Отвечай мне, мудрейший, и скажи:
Полагаешь ли ты, что есть или будет
Другое большее наказание?
Да не будет; в самом деле, ты утверждаешь, что, будучи одним,
Ты и будешь тогда находиться в муках и мучиться.
Ведь если бы ты сказал, что и духовное тело
Тогда получишь, то разве может душа
Быть заключена в нем, как в бочке?

Послушай и поучись, как это будет.
Подобно тому как семя сеется по роду
Пшеницы, говорю тебе, ячменя и прочих (злаков),
И по роду опять дает и всход;
Так и тела умирающих
Падают в землю, какими случится им быть.
Души же, разрешившись от них,
В будущем воскресении мертвых
Каждая из них по достоинству находит
Покров полный света или тьмы.
Чистые и приобщившияся света,
И возжегшие свои светильники
Будут, конечно, в невечернем свете;
Нечистые же, имеющие очи сердца
Слепыми и полными тьмы,
Как увидят божественный свет?
Никоим образом – скажи. Итак, ответь мне,
Когда они (станут) просить по смерти, кто услышит их,
И отверзет им очи, увы мне,
Когда они добровольно не хотели прозреть
И возжечь душевный светильник?
Поэтому их ожидает безпросветная тьма.
Тела же, как сказали мы, равно
Тлеют и гниют и у святых,
Но возстают, какими они посеяны.
Пшеница чистая, пшеница освященная –
Святые сосуды Святого Духа,
Так как они были наичистейшими,
То и возстают также прославленными,
Сияющими, блистающими, как божественный свет.
Вселившись в них, души святых
Возсияют тогда светлее солнца,
И будут подобны Владыке,
Божественные законы Которого они сохранили.
(Тела) же грешных также возстают (такими),
Какими и они посеяны в землю:
Грязевидными, зловонными, полными гниения,
Сосудами оскверненными, плевелами зла,
Совершенно мрачными, как соделавшие дела тьмы
И бывшие орудиями всевозможного
Зла лукавого сеятеля.
Но и они возстают безсмертными
И духовными, однако подобными тьме.
Несчастные же души, соединившись с ними,
Будучи и сами мрачны и нечисты,
Сделаются подобными диаволу,
Как подражавшие делам его
И сохранившие его повеления.
С ним они и будут помещены в неугасимом огне,
Быв преданы тьме и тартару;
Лучше же они низведены будут
По достоинству, соразмерно тяжести
Грехов, которые каждый носит,
И там будут пребывать во веки веков.
Святые же напротив, как сказали мы,
Поднявшись каждый на крыльях (своих) добродетелей,
Взыдут в сретение Владыки,
И они каждый по достоинству:
Как кто предуготовил себя, конечно,
Так ближе или дальше и будет от Создателя,
И с Ним пребудет в безконечные веки,
Играя и веселясь непостижимым веселием. Аминь.

Гимн сорок седьмой

О богословии и о том, что не изменившемуся чрез причастие Святого Духа и не сделавшемуся с познанием богом по усыновлению непозволительно учить людей (вещам) божественным.

Кто утешит скорбь сердца моего? Cказав – скорбь, я показал любовь к Спасителю. Любовь же эта есть действие Духа, или лучше существенное Его присутствие, ипостасно видимое внутри меня, (как) свет. Свет же этот несравним и весь невыразим. Кто отделит (и разлучит) меня от чувственных (вещей), от которых я избавился однажды и скрылся от них, ставши вне мира? Кто даст мне тишину и спокойствие от всего, дабы я насытился красотою и созерцанием Того, непостижимость Которого воспламеняет (во мне) эту любовь? Ипостасная же любовь есть несколько постижимое [в Нем]. Ибо любовь есть не имя, но Божественная сущность, сообщимая и непостижимая и совершенно Божеская. Сообщимое постижимо, а что выше его, то – никоим образом. Поэтому я и сказал тебе, что та любовь постижима и что она ипостасна, как сообщимая и постижимая. Ибо все постижимое и сообщимое есть, конечно, сущность ипостасно сообщимая и точно также постижимая, так как не имеющее сущности и есть ничто и называется (ничем). Божественное же и несозданное естество пресущественно, так как оно превосходит сущность всего тварного; называясь пресущественным, оно однако имеет сущность и ипостась, будучи мыслимо превыше всякой сущности и совершенно несравнимо с тварной ипостасью, ибо оно все неограниченно по природе. Неограничиваемое же как ты назовешь ипостасью? А не имеющее ипостаси есть ничто; как же оно сообщимо мне?

Если же ты не веришь, то я приведу тебе свидетелем Павла, утверждающего, что и то и другое верно. Ибо когда он говорит, что имеет внутри Христа, говорящего и вещающего ему Пресвятым Духом, то утверждает, что Божество сообщимо и ограничиваемо, Которое (однако) соприсутствовало в нем неограниченно и непостижимо. Когда же представляет обитающим во свете неприступном и свидетельствует, что Оно никогда не было видимо человеком (1 Тим.6,16); тогда показывает неограниченность (Его) и непостижимость. Ибо как он приобщился или всецело прикоснулся Того, Кого никто из людей никогда не видел? – Никоим образом, конечно, – скажешь ты мне, если ты не желаешь спорить (со мною). Когда же опять он говорит тебе: Бог (древле прежде) рекий из тьмы свету возсияти, иже возсия внутри меня (2 Кор.4,6), то какого иного Бога, скажи, дает разуметь тебе, как не Того, Который обитает во свете неприступном, и Которого никоим образом никто из людей никогда не видел? Ибо Сам пресущественный, будучи исперва несозданным, воспринял плоть и видим был для меня сотворенным, Сам всего меня, (Им) воспринятого, дивно обожив. Веруешь ли этому, скажи мне, и ничуть ли не сомневаешься? Итак, если Бог, соделавшись человеком, как веруешь ты, обожил меня – человека, которого Он воспринял, то я, соделавшись Богом по усыновлению, вижу Бога по естеству, Того, Кого никто из людей никогда не мог, да и совершенно не может увидеть. Те же, которые восприняли Бога делами веры и, быв возрождены Духом, наименовались богами, видят Его Самого – Отца их, всегда обитающего во свете неприступном, имея Его обитателем, живущим в них самих, и сами (взаимно) обитают в Нем – совершенно неприступном.

Это есть истинная вера, это дело Божие, это печать христиан, это божественное общение, это сопричастие и божественный залог, это есть жизнь, это Царство, это одеяние, это хитон Господень, в который облекаются крещающиеся верою, не в неведении, говорю тебе, и не в безчувствии, но чрез веру с чувством и знанием, чтобы ты не сказал, что я (лишь) верую, что облекся во Христа. Я не говорю: веруй этому, но дело веры (и утверждение веры, и правое исповедание веры) и несомненное совершенство [полноту] веры имей, оттого что ты с чувством и знанием облекся во Христа, сияющего, блистающего славою Божества и в яснейшем свете всего тебя изменяющего, (между тем как) ты неизменно остаешься двояким из того и другого: по усыновлению – богом, по природе же весь являешься (ничем иным, как) человеком. Когда же ты соделаешься таковым, как сказал я тебе, тогда приди и стань с нами, о брате мой, на горе божественного ведения и божественного созерцания, и мы услышим вместе Отчий глас.

Увы, насколько лишены мы божественного достоинства! Насколько удалены от жизни вечной! Сколь небо отстоит от земли преисподних и несчастным образом некогда там удержанных, настолько или даже еще более все мы поистине отстоим от достоинства Божия и божественного созерцания, хотя, сверх ожидания, говорим, что обитаем с Ним и имеем в себе пребывающим и обитающим всего Того, Кто живет в неприступном свете, и сидя в преисподней, хотим (еще) философствовать о том, что над землею и на небе, и превыше небес, как точно знающие, и рассказывать (о том) всем и называться знатоками и основательными богословами и таинниками неизреченных (откровений), что и есть, конечно, признак безчувствия. В самом деле, неужели не безчувствен и даже более того тот, кто, родившись несчастно в преисподней и обитая в совершенном мраке настоящего мира, и не узрев света будущего века, который совершенно возсиял на земле и непрестанно сияет, утверждает, что знает и разумеет то, что на небе, и видит все тамошнее, и прочих (тому) учит? Ибо подобно тому, как слепец, захотевший спорить со зрячими и утверждать, что эта монета – медная, и эта печать (кого-то) другого, [а не царя], и (вычеканенные) на монете буквы означают то-то и то-то, поистине был бы необычайным чудищем для слышащих и видящих, что монета эта – золотая и весьма звонкая, и печать поистине царская, показывающая (ничуть) неподдельный образ царя, а начертание означает его имя, так (то же самое) и с нами бывает, но мы не допускаем, чтобы нечто (подобное) могло случиться, и никого не стыдимся: ни самих святых ни Ангелов, сверху взирающих на наши (дела). Но на нас исполняется слово Господне, говорящее, что видящие не видят, и опять слышащие затыкают скорее душевные уши, и отнюдь не слышат глаголов Духа (Мф.13,13). Хотя телесными, плотскими ушами они и слышат, но духовные уши сердца имеют покрытыми, и совершенно не могут слышать Бога. Ибо они никоим образом не в состоянии снять с самих себя покрывала гордости и нечувствия, потому что сами на себя возложили его добровольно и хотят (иметь) очи и уши покрытыми, и потому думают, что видят и слышат. Если же кто скажет им, послушайте, чада мои, снимите покрывало с сердец ваших (2 Кор.3,15), то они раздражаются за эти самые слова, что он назвал их не отцами, но чадами, и возымев к нему от этих слов (тем) большую ненависть, не могут понять находящуюся в них страсть, лучше же – страсти, помрачающие ум и сердце и удаляющие от Бога уже воспринятых (Им). Рабы самомнения и гордости, добровольно ставшие (ими) и отдавшиеся в плен, они всегда исполняют свою волю; оставив Божии законы, они сами себе суть закон, и не Богу, но себе самим они служат, о дерзость, вместо славы Божией ища своей (славы) и стараясь создать ее всякими делами и способами. Итак, слава Христова есть крест и страсти, которые Он подъял ради нас, дабы нас прославить. Но они не хотят этого претерпеть, как Он претерпел, и отказываются сделаться причастниками славы Божией, предпочитая, о нечестие, славу от людей, и избирают добровольное отлучение от Бога. Но Ты, Христе мой, избавь надеющихся на Тебя от гордости и скверного пристрастия к суетной славе, и соделай причастниками Твоих страданий и славы, и сподоби нас быть нераздельно Твоими ныне и в будущие веки веков. Аминь.

Гимн сорок восьмой

Кто есть монах и какое его делание? И на какую высоту созерцания взошел этот божественный отец?

Монах – тот, кто не смешивается с миром
И с одним Богом непрестанно беседует;
Видя (Его), он и (Им) видим бывает и, любя, – любим,
И соделывается светом, неизреченно сияющим.
Будучи прославляем, он (тем) более считает себя нищим,
И принимаемый в домах, является как бы странником.
О совершенно необычайное и несказанное чудо!
От безмерного богатства я беден,
И обладая многим, думаю, что ничего не имею,

И от обилия вод, говорю, я жажду.
Кто даст мне то, что я изобильно имею?
И где найду я Того, Кого повседневно вижу?
Как удержу я то, что и внутри меня есть,
И вне мира, ибо оно совершенно невидимо?
Имеющий уши слышать да слышит,
Правильно понимая слова неученого.

Гимн сорок девятый

Моление к Богу и как этот отец, соединяясь с Богом и видя славу Божью, в нем самом действующую, приходил в изумление?

Как я внутри себя поклоняюсь Тебе и как вдали Тебя созерцаю?
Как в себе усматриваю и на небе вижу Тебя?
Ты один знаешь, делающий это и сияющий, как
Солнце, невещественно в моем вещественном сердце.
Ты возсиявший мне светом славы Твоей, Боже мой,
Чрез Апостола Твоего и ученика и раба,
Всесвятого Симеона, Сам и ныне возсияй мне
И научи Духом петь ему гимны,
Новые вместе и древние, Божественные и сокровенные,
Дабы чрез меня дивились знанию Твоему, Боже мой, (Пс.138,6)
И (тем) более проявлялась великая премудрость (Твоя),
И все, услышав, восхвалили Тебя, Христе мой,
Так как и я говорю новыми языками по благодати Твоей.
Аминь, да будет, Господи, по воле Твоей.

Я болезную, я страдаю смиренною душою своею,
Когда внутри ее явится ясно сияющий свет Твой.
Любовь называется у меня болезнию и является
Страданием, оттого что я не могу всего Тебя обнять
И насытиться, насколько мне желательно, и [потому] я воздыхаю.
Однако, так как я вижу Тебя, то для меня довольно и этого,
(Что) и будет (мне) славою, и радостию, и венцом Царствия,
И превыше всего сладостного и вожделенного в мире;
Это покажет меня и подобным Ангелам,
А быть может, и большим их соделает меня, Владыко.
Ибо если Ты невидим для них существом
И естеством неприступен, мне же Ты видишься
И совершенно смешиваешься со мною сущностью естества (Своего),
Ибо они не отделены в Тебе и совершенно не разделяются,
Но естество (есть) существо Твое и существо – естество;
То поэтому, причастившись Плоти Твоей, я приобщаюсь естества (Твоего)
И поистине бываю причастником существа Твоего,
(Делаясь) соучастником и даже наследником Божества
И бывая в теле выше безтелесных,
Я полагаю, (что) и сыном Божиим соделываюсь, как сказал Ты
Не к Ангелам, но к нам, богами так (нас) назвав: Аз рех: бози есте и сынове Вышнего вси (Пс.81,6;Ин.10,34).
Так как Ты соделался человеком, будучи Богом по естеству,
Неизменно и неслиянно, пребыв тем и другим,
То и меня, человека по природе, соделал богом
По усыновлению и по благодати Твоей чрез Духа Твоего
,
Чудным образом, как Бог, соединив разделенное.

Гимн пятидесятый

Общее наставление с обличением ко всем: царям, архиереям, священникам, монахам и мирянам, изреченное и изрекаемое от уст Божиих.

О Христе, подай мне слова мудрости,
Слова ведения и божественного разумения,
Ибо ты знаешь безсилие моего слова
И непричастность (мою) ко внешней науке.

Ты знаешь, что Тебя одного я имею
Жизнию, и разумом (словом), и знанием, и мудростию,
Спасителем, Богом и защитником в жизни,
И дыханием смиренной души моей.
Я странник и беден словом;
Ты же – надежда моя и помощь моя,
Ты похвала, богатство мое и слава.
Ты от мира восхотел, Слове,
По благоутробию воспринять меня странного,
Недостойного, ничтожного и худшего
Всякого человека и всякого безсловесного животного.
Потому и уповаю я на милость Твою,
И прошу Тебя, и припадаю, и говорю:
Дай правое слово, дай силу, дай мне крепость
Сказать ко всем посвященным Тебе
И служащим Тебе, Царю всех,
Сказать тайносовершителям, и начальникам, и служителям,
Мнящим, что они видят Тебя и служат,
И подлинно работают Тебе, как Владыке.
Все люди: цари и вельможи,
Священники, епископы, монахи и разночинцы,
Не сочтите недостойным послушать гласа
И слов моих – человека ничтожного,
Но откройте мне уши сердца (вашего)
И услышите и уразумейте, что говорит
Бог всех и прежде всех веков,
Неприступный, единый Вседержитель,
В руке Которого дыхание всего существующего.

Цари, вы хорошо делаете, что ведете войны против язычников,
Если сами не творите языческих
Дел и обычаев, советов и решений
И многими делами своими и словами
Не отвергаетесь меня – Царя вашего.
Лучше вам было бы хранить Мои слова
И право соблюдать все заповеди Мои,
В блаженной нищете
Проводя безмятежную жизнь.
Ибо какая вам польза защищать мир
От смерти и временного рабства,
Самим же повседневно быть рабами
Страстей и бесов чрез дела (свои)
И наследниками огня неугасимого.
Ибо хороши все дела, какие кто ни делает
Ради Меня и сострадания
И милосердия к ближнему,
Если прежде всего он себя самого милует,
И слова Мои хранит со всяким тщанием,
И показывает искреннее раскаяние
В том, что сделано (им), без сомнения, раньше,
И после не возвращается более к тому,
Но пребывает (твердым) в Моих Владычных словах
И истинных законах и повелениях;
И так без нарушения делает все
Даже до смерти, ни одним словом,
Ни одной чертой из написанного
Не пренебрегая. (Вот) это – Мне жертва,
Это Мне фимиам и приношение, и дар;
Без этого же вы – хуже язычников.

Епископы – председатели, разумейте!
Вы – отпечаток Моего образа,
Вы достойно поставлены собеседовать со Мною,
Вы имеете предвозлежание над всеми праведниками,
Как именующиеся учениками Моими
И носящие Мой Божественный образ;
Вы даже над малейшим общим собранием
Восприняли таковую власть,
Каковую получил Я от Отца – Слово,
Которое воплотилось, будучи Богом по естеству
И соделавшись двояким в действованиях,
Волях и естествах также;
Я, Который нераздельно и неслитно есмь
Бог, и наоборот человек и Бог.
Как человек, Я сподобил (вас) держать Меня вашими руками,
Как Бог же, Я совершенно
Неуловим для бренных рук,
И невидим для не видящих,
И неприступен, [когда бываю] закланным за всех,
Я – двоякий в одной ипостаси.
Из епископов есть такие, которые по причине этого
Превозносятся над всеми малейшими,
Как над презренными и внизу седящими.
Из епископов есть такие, которые далеки от этого достоинства,
Не из тех, у которых со словом согласуется и жизнь,
Являясь печатию их боговдохновенного
Учения и Боговещания,
Но из тех, у которых жизнь противоположна слову,
И которым неведомы страшные Мои и Божественные (Таинства):
Они думают, что держат [в Евхаристии] хлеб, который есть огнь,
И, как простой, презирают Мой хлеб,
И мнят, что видят и едят кусок (хлеба),
Не видя Моей невидимой славы.
Из епископов есть многие из немногих,
Которые высоки и смиренны
Худым и противным смирением,
Которые гоняются за славою человеческою,
А Меня – Творца всех презирают,
Как нищего и презренного бедняка;
Они недостойно прикасаются к Моему Телу
И, ища превосходства над многими,
Незванно входят внутрь Моего святилища,
И (внутрь) чертога неизреченных [таинств]
Вступают без хитона
Благодати Моей, которой они никоим образом не восприняли,
[Приступая] к тому, на что и совне взирать им не подобает;
Но Я долготерплю, (будучи) весьма человеколюбив.
Входя же, они беседуют со Мною, как с другом,
И не пребывая там в страхе, как рабы,
Показывают себя близкими [Мне лицами].
Не разумея Моей благодати,
Они и за других (еще) ходатайствовать обещаются,
Будучи сами повинны во многих грехах.
Совне хорошо одевая тело,
Они кажутся блистающими и видятся чистыми;
Души же хуже грязи и тины,
Лучше же (хуже) всякого смертоносного яда
Имеют эти лукавые праведники.
Ибо как некогда Иуда предатель,
Приняв хлеб от Меня недостойно,
Съел его, как часть обыкновенного хлеба,
И потому сатана вошел
В него тотчас и безстыдным предателем
Меня – учителя (своего) соделал,
Воспользовавшись им, как слугою и рабом,
И исполнителем своей воли;
Так случается в неведении и с теми,
Которые недостойно, дерзко и самонадеянно
Прикасаются к Моим Божественным Тайнам.
В особенности (таковы) возвышающиеся на престолах над святыми,
Над жертвенником и священством,
Имеющие совесть и прежде поврежденную
И после того совершенно осужденную;
Они, входя в Мой Божественный двор,
Безстыдно стоят во святилищах,
Открыто разговаривая предо Мною
И совершенно не видя Моей Божественной славы,
Которую если бы видели они, то не делали бы этого
И (даже) в преддверия Моего Божественного храма
Так дерзко не смели бы войти.
Итак, что все это, что написано,
Истинно и верно, всякий желающий (может) узнать
Из тех самых дел, которые мы иереи творим;
И отнюдь не найдя никакой лжи,
Убедится и признает,
Что Сам Бог чрез меня изрек это,
Если (только) он не кто-либо из творящих это
И не старается хитрыми словами разсеять
И скрыть (свой) собственный стыд,
Который пред Ангелами и людьми
Будет открыт Тем, Кто откроет
Тайная тьмы (1 Кор.4,5), Господь Бог всех.
Кто из нас, нынешних иереев,
Предочистив себя от беззаконий,
Так дерзнул (приступить) ко священству?
Кто мог бы сказать это с дерзновением,
Что он презрел славу земную
И ради одной небесной священнодействует?
Кто довольствовался одним только необходимым
И не утаил чего-либо, (принадлежащего) ближнему?
Кого совесть своя
Не осуждала за взятки,
Чрез которые он старался сделаться и сделать [священнослужителем],
Купив или продав благодать?
Кто не предпочел друга пред достойным,
Поставив скорее недостойного?
Кто не старается своих близких
Друзей сделать епископами,
Чтобы пользоваться властию во всем
Чуждом? Ведь это (еще одно) из посредственных (дел),
Считающееся даже безгрешным теми,
Которые вмешиваются в дела другой церкви.
Кто по просьбе мирских (людей):
Вельмож, друзей, богатых и начальников
Не рукоположил (кого-либо) и вопреки достоинству?
Поистине нет ныне никого из
Всех их, имеющего чистое сердце,
Кого бы не колола совесть,
Так как он непременно сделал одно из того, о чем я сказал.
Но мы все безстрашно грешим,
Не заботясь ни о пресечении зла,
Ни добра не делая;
Поэтому и не каемся,
Погрузившись во глубину зол
И безчувственно пребывая в этом.
Ибо, не вкусив Божественной славы,
Мы не можем презреть земную славу.
Любовь же к славе, говорю, человеческой
Совершенно не позволяет душе ни смиряться,
Ни добровольно порицать себя самое.
Если это так, то как, скажи мне,
Гоняющийся за славою человеческою
И нуждающийся в тленном богатстве,
Желающий иметь множество золота,
И ненасытный в похищении,
И злопамятный к тем, которые не часто дают,
Дерзнет сказать, что имеет Бога обитателем (в себе)?
Не воспринявший же Христа
И Его Отца и Духа Святого,
Известно живущего и ходящего,
Единого Бога в сердце своем,
Как покажет истинное служение?
От кого иного он научится смирению?
Или как наставлен будет божественной воле?
Кто будет ходатаем для него или примирит (его) с Богом
И представит непостыдным служителем
Единому чистому и непорочному Богу,
На Которого Херувимы не смеют воззреть,
И Который неприступен для всех Ангелов?
Кто укрепит его безгрешно править
И неосужденно священнодействовать
Страшную службу непорочной жертвы?
Какой Ангел, какой человек может
Изречь это или возможет сделать?
Ибо я говорю и свидетельствую всем:
(Никто не заблуждайся и не обольщайся словами)
Кто прежде не оставит мира
И от души не возненавидит (всего) мирского,
И искренно не возлюбит единого Христа,
И ради Него не погубит душу свою,
Не заботясь ни о чем для человеческой жизни,
Но как бы ежечасно умирая,
Не будет много плакать о себе и рыдать,
И не будет иметь желания только к Нему одному,
И чрез многие скорби и труды
Не сподобится воспринять Божественного Духа,
Которого дал Он божественным Апостолам,
Дабы чрез Него изгнать всякую страсть,
И легко исправить всякую добродетель,
И стяжать обильные источники слез,
Откуда очищение и созерцание души,
Откуда познание божественной воли,
Откуда просвещение божественным озарением
И созерцание неприступного света,
Откуда безстрастие и святость
Дается всем сподобившимся
Видеть и иметь Бога в сердце,
И быть Им хранимыми и хранить
Неповрежденными Его Божественные заповеди,
Тот да не дерзнет принимать священство
И предстоятельство над душами или стать начальником.
Ибо как Христос Богу Отцу Своему
И приносится и Сам Себя приносит;
Так и нас Сам Он и приносит
И Сам же опять и принимает нас.
Ибо [иначе] в суд и в осуждение будет
Предприятие таковых дел;
(Это) хуже убийства, хуже прелюбодеяния и блуда
И всех других грехов.
Все эти (грехи) ныне совершаются против людей,
Ибо мы грешим, конечно, друг против друга.
Торгующий же нагло Божественными [Таинствами]
И продающий благодать Духа
Грешит, конечно, против Самого Бога.
Ибо представляющий Лицо Слова
И жить должен так, как Оно,
И, последуя Ему, так говорить:
Лисицы, без сомнения, имеют норы,
И все птицы – гнезда,
Я же не имею, где главу приклонить (Мф.8,20).
Ибо сподобившийся быть служителем Христовым
Сам совершенно не должен иметь ничего своего,
Ни приобретать чего-либо мирского,
Кроме необходимого для тела и только;
Все же прочее принадлежит бедным и странникам,
И его церкви [в которой он служит].
Если же напротив он дерзнет для своих расходов
Безвременно пользоваться этим со властию
И принадлежащее странникам раздавать сродникам,
И строить дома, и покупать поля,
И набирать толпу рабов;
То, увы, какой суд (ожидает) его?
Без сомнения, он подобен человеку,
Все приданое жены своей
Худо расточившему по неразумию,
Который, будучи схвачен и не имея (чем) уплатить,
Когда с него требуют для нее денег, конечно,
Для возмещения его супруги,
Предается в темницу на заключение.
Так будет и с нами, священниками и священнослужителями,
Которые ради себя самих и сродников и друзей
Злоупотребляют церковными доходами
И совершенно не пекутся о бедных,
Но строют дома, бани, монастыри, башни,
Дают приданое и устраивают браки, церкви же свои, как чужие,
Презирают и нерадят о них.
Отлучаясь на долгое время,
Мы проживаем в чужой стране,
Оставляя жен своих вдовыми
И не имея о них никакого попечения.
Иные же (из нас) пребываем в них и живем
Не потому, чтобы нас удерживала любовь к ним,
Но чтобы только жить от богатых доходов
С них и роскошествовать.
О красоте же души невесты Христовой
Кто из нас иереев заботится?
Укажи мне (хотя) одного только, и я удовольствуюсь им.
Но горе нам, священникам, монахам,
Епископам и священнослужителям седьмого века,
Так как законы Бога и Спасителя
Мы попираем, как ничего не стоющие.
И если бы где оказался один малый пред людьми,
Пред Богом же великий, как познанный Им,
Не снисходящий к нашим страстям,
То он тотчас прогоняем бывает, как один из злодеев,
И изгоняется нами из (нашей) среды,
И отлучаем бывает от собрания, как некогда
Христос наш – (от синагоги) тогдашними
Архиереями и грозными Иудеями,
Как Сам Он сказал и всегда говорит то
Ясным гласом величия Своего.
Но есть Бог, Который вознесет его
И восприимет как в нынешней жизни,
Так и в будущей, и прославит
Со всеми святыми, которых Он возлюбил.

Но что говорит и к нам Слово?
Те из монахов, которые мните (себя) ревностными,
Изобразите благочестием внутреннее,
Тогда и внешнее, конечно, предо Мною чисто будет.
Ибо это будет на пользу вам
И видящим ваши добрые дела,
А то вожделенно для Меня, Творца всех,
И для умных и Божественных чинов Моих.
Если же вы украшаете внешнее подобие человека
Одною обычною ему одеждою и видящим вас кажетесь любезными
Чрез внешнее упражнение в трудах,
О любезном же Моем образе совершенно
Не заботитесь, об очищении и украшении
Со тщанием, слезами и трудами
Того, чрез который для Меня и для всех вы и являетесь
Людьми, понятно, разумными и божественными;
То поистине вы уподобляетесь предо Мною гниющим гробам,
Как некогда фарисеи, как сказал Я,
Говоря и обличая их безумие:
Совне вы блистаете, будучи внутри гнилы, полны
Мертвых костей и исполнены в гнилом
Сердце злых помышлений, слов,
Страстей, мыслей и лукавой заботы
(Мф.23,27-28).
Ибо кто из вас взыскал этого:
Поста, говорю, жестокого жития, трудов,
Запущенных волос, железных вериг,
Власяницы, множества мозолей на коленях,
Твердого ложа, сена для постлания ложа
И всякого другого злострадания в жизни?
(Все) это хорошо, если хорошо совершаемо бывает,
[Как принадлежность] умного и сокровенного делания
Вашего, со знанием, мудростию и разумом;
Если же – без него, то что великого в этом вы полагаете,
Мня себя нечем, будучи ничем;
Без внутреннего делания вы подобны, пожалуй, прокаженным,
Одевшимся в светлые одежды к обману видящих (их).
Но приветствуя всех внешних [пожеланием] радоваться,
Ревностно старайтесь стать [делателями] одного
Внутреннего делания, с потом и трудами
В божественных добродетелях и священных подвигах,
Дабы явиться предо Мною девственниками в мыслях,
Просвещенными всяким разумением,
И соединиться со Мною – Словом в слове
Премудрости Моей и ведения лучшего.

Все множество священного народа Моего,
Иди поспешно ко Мне, Владыке своему,
Иди и разрешись от уз мира сего;
Возненавидь всякий обман чувств,
Скоро беги от этих причин зла:
Похоти зрения и плоти,
Гордости мысленной и житейской (1 Ин.2,16).
Знай, что (все) неправедное в мире,
Ведет к гибели воспользовавшегося
Им страстно или пристрастно в жизни,
И несчастно делает врагом Моим.
Восприими в сердце любовь к Моим
Божественным вещам – вечным благам,
Которые, воплотившись, Я приготовил тебе, как другу,
Дабы ты всегда был со Мною, неизреченно свечеряя
На трапезе Царствия Моего
Небесного со всеми святыми.
Познай себя самого, что ты смертен и тленен,
Будучи малым останком жизни на свете,
И что ничто не последует за тобою из того, что есть в мире
Блестящего или увеселительного и приятного,
Когда ты отойдешь отсюда к тамошним селениям,
Кроме одних только дел, соделанных
Тобою в жизни, злых или добрых.
И познав тленность и смертность всего
И оставив дольнее, иди горе, Я зову тебя
К Себе – Богу всего и Спасителю,
Дабы ты поистине жил во веки веков
И наслаждался благами Моими,
Которые Я приготовил любящим Меня
Всегда, ныне и во веки. Аминь.

Гимн пятьдесят первый

О том, что славные земли и гордые богатством прельщаются тенью видимого; презревшие же настоящее необманчиво делаются причастниками Божественного Духа.

Видя меня, Владыко, злословимого верными,
Как обольстителя и прежде обольщенного,
Так как я говорю, что по человеколюбию Твоему
И по молитвам отца моего я получил Духа Святого,
Помилуй и даруй (мне) слово, знание и мудрость,
Чтобы все противящиеся мне познали,
Что внутри меня говорит Дух Твой Божественный.
Дай мне сказать, как изрек Ты, дай и мне, как обещал Ты (о тех),
Которым никто из них, Спасителю, не возможет противоречить или противостать;
Ибо Ты – Податель всех благ.
Хотя и говорят, Христе, что я, раб Твой, прельщаюсь,
Но я никогда не поверю, видя Тебя, Бога моего,
И созерцая пречистое и Божественное Лицо Твое,
И воспринимая от него Твои Божественные озарения,
И будучи просвещаем Духом в умных очах своих.
Но не попусти, о Боже, прельститься всем
Ныне верующим в Тебя пагубною прелестию
Неверия в то, что Ты и ныне просвещаешь всех,
Озаряя лучами Божественного Божества Твоего.
Ибо Ты велик в милосердии, мы же – во грехах;
Ты обитаешь во свете неприступном, мы же все – во тьме;
Ты вне твари, а мы в твари;
Большинство же из нас чувством находятся
Вне (даже) и твари, будучи безчувственны ко всему,
И противоестественно суть вне всего;
Смотря, они не смотрят, и видя, не видят,
И не могут умным чувством постигнуть
Чудес Божиих, но суть вне мира,
Лучше же в мире они находятся, как мертвые еще прежде смерти
И прежде смерти содержимые во аде преисподнейшем.

Итак, это суть те, конечно, о которых говорит Твое Писание:
Славные, богатые, гордые всем
И вообще мнящиеся быть чем-либо из таковых,
И не могущие понять стыда своего.
Ибо они приобрели себе мудрость мира сего
И славу, как одежду, и пустое самомнение,
Как жилище, создав прельщенным умом;
И в ту облекшись, в этом же обитая,
Они, как на дне, сидят во аде преисподнейшем
И не знают ни Бога, ни мира,
Ни всех находящихся в мире творений Создателя.
Ибо кто познает Творца, прежде чем не увидит Его,
В разуме, как разумный, в уме же умно
И в умном чувстве мысленно усматривая (Его)?
Кто видящий духовно чрез Божественного Духа,
Будучи таинственно озаряем и вместе наставляем,
Пришел к некоему неясному познанию Творца?
Ибо так очищающийся сподобится получить
Яснейшее познание, как говорит все Писание.
Те же, (живущие) в страстях, как сказал я, нося безумие, как одежду,
И облекшись в самомнение, как в славу,
Утешаются и смеются над прочими,
И играют с тенями по подобию щенков.
Если [последним] ты бросишь орех, и он, покатившись, загремит,
То они подскакивают, хватаются, осклабиваются на него
И с ним валяются и вместе играют;
И если кто протянет пред ногами (их) веревку,
То они свертываются [в клубок] и, падая и протягивая
Вверх лапы, бывают причиною смеха для всех
Видящих (их) людей, во время их падения.
Так и те безчувственно утешают бесов
Такими же деяниями своими и нравами.
Итак, скажи мне на вопрос, как полагаешь ты,
Могут ли таковые поведать иным о Таинствах Божиих?
Как будут они просвещены светом ведения хотя отчасти
И другим сообщат, либо праведно произведут
Правый суд с истинным разсуждением,
Будучи облечены во тьму, как в одежду,
С чувством (являясь) безчувственными и мертвыми среди жизни?

Но о вы, боголюбцы, послушайте речений
Истинных и дивных, которые уста Господни
И прежде изрекли и ныне всем изрекают:
Если вы не отложите славы, если не отвергните богатства,
Если совершенно не совлечетесь пустого самомнения,
Если не сделаетесь последними из всех в делах
И в самых помыслах, лучше же в представлениях,
Считая себя самих последними из всех;
То не стяжете ни источников слез, ни очищения плоти,
Или не увидите, как это совершается.
Итак, плачьте о себе самих, кайтесь
И повседневно проливайте горячие слезы,
Дабы омыть умные очи сердца
И увидеть Тот Свет, возсиявший в мире,
Который, сияя, вопиет и взывает: Аз – свет миру (Ин.8,12;9,5)
Был, есмь и буду, и хочу быть видимым.
Ибо для того Я и в мир пришел телесно,
Единый соделавшись двояким и единым также оставшись,
Чтобы верно поклоняющиеся Мне, виденному, (как) Богу,
И хранящие заповеди Мои невидимо
Просвещались и умно тайнонаучались славе
Страшного Божества Моего и воспринятой (Мною) плоти,
И точно уразумевая двойственность естеств,
Несомненно воспевали Меня тогда, как единого Бога.
Ибо иначе невозможно хорошо познать домостроительство Мое
И снисхождение Мое, и прийти в страх,
И поклониться Мне, как Богу, бывшему во образе человека
И несказанно пребывшему Богом, –
Двум нераздельным, (как) единому ипостасию, а не естеством.
Итак, Я есмь един, Бог совершенный и человек
Всесовершенный, Всецелый: Плоть, Душа, Ум и Слово,
Весь человек и Бог в двух сущностях,
Двух также естествах, двух действованиях
И двух волях, и в единой ипостаси,
Бог вместе и человек, един есмь от Троицы.
Уверовавшие, что Я так существую и познаю,
И чрез очищение прилежанием и покаянием
Возмогшие увидеть (Меня) в чистом сердце
И быть тайно наученными умно Моему домостроительству
Сами возлюбят Меня от всего сердца,
Сами же будут хранить и все заповеди Мои,
Изумленные Моим безмерным благоутробием;
Сами они и сопребывать будут со Мною и общниками славы
Отца Моего будут во веки веков.

Гимн пятьдесят второй

Блестящее изследование о мысленном рае и о древе жизни в нем.

Благословен Ты, Господи, благословен Ты единый, благословен благоутробный, преблагословенный, давший в сердце моем свет заповедей Твоих и насадивший во мне древо жизни Твоей. Ты показал меня другим раем в видимом: в чувственном – мысленным, мысленным же с чувством, (и другим духом), ибо Ты соединил с душою (моею) иного Духа Твоего Божественного, Которого и вселил во утробе моей. Это древо жизни поистине есть одно. На какой земле оно будет насаждено, то есть в душе человека, и (если) укоренится в сердце, ту скоро показывает раем, наиблестяще украшенным всякими прекрасными растениями, деревьями и различными плодами, испещренным цветами и благоухающими лилиями. Это же есть смирение, радость, мир, кротость, сострадание, плач, дожди слез и необычайное услаждение в них, свет благодати Твоей, сияющий всем находящимся в раю. Ты – чаша, изливающая мне токи жизни Твоей и обильно подающая глаголы божественного ведения. Если же Ты не восхощешь, но (напротив) отымешь это, то я становлюсь безумным и, как камень, безчувственным. (Как) труба никогда не даст звука без вдыхания, так и я без Тебя – как бездушный. Тело без души совершенно не может действовать, так и душа без Духа Твоего не может ни двигаться, ни соблюдать заповеди Твои, Спасителю, ни видеть Тебя не может, ни предстоять Тебе, ни разумно воспевать славу Твою, о Боже мой! Поэтому я и вопию, поэтому и взываю к Тебе, Который вверху находишься со Отцом и (внизу) с нами, не одним действованием, как разсуждают некоторые, и не одною волею или силою только Твоею, как думают многие, но (даже) и сущностию, если только позволительно говорить или мыслить о сущности в Тебе, единый безсмертный и пресущественный. Ибо если Ты поистине совершенно неизъясним, невидим, неприступен, недомыслен, неприкосновен, неосязаем и весь непостижим, Спасителю, то как мы наименуем Тебя? Как посмеем назвать Тебя сущностью и какого рода и какою? Ибо поистине Ты, о Боже мой, – ничто из всего (существующего в природе), но все дела Твои произведены из ничего, один только Ты несотворен, один безначален, Спасителю, – Троица Святая и честная, Бог всяческих. И Ты показал нам свет Твоей непорочной славы, который и ныне непрерывно подавай мне, Спасителю. Дай мне всегда чрез него, как бы в зеркале, видеть (и созерцать) Тебя, Слове, и хорошо (узреть и) уразуметь неизъяснимую красоту Твою, которая, будучи совершенно недомысленна, более чем поражает ум мой, приводит в изступление мысли мои и возжигает в сердце моем огонь любви к Тебе; он же, соделываясь пламенем божественного желания, яснее показывает мне славу Твою, Боже мой. Поклоняясь ей, молю Тебя, Сыне Божий, дай мне и ныне и в будущем (веке) непрестанно иметь ее и чрез нее вечно созерцать Тебя – Бога. Не дай мне, Владыко, суетной славы мира сего, ни богатства гибнущего, ни талантов золота, ни высокого престола, ни начальства над этими тленными (вещами); соедини меня со смиренными, нищими и кроткими, (дабы и я также сделался смиренным и кротким). И если это служение мое я прохожу не к пользе (своей), не к благоугождению Твоему и почитанию, то благоволи (мне) сподобиться его, и оплакивать одни только грехи свои, и иметь попечение об одном праведном суде Твоем и о том, как я буду отвечать (Тебе), много раз Тебя прогневлявший.

Ей, Пастырю сострадательный, добрый и кроткий, хотящий всем верующим в Тебя спастися, помилуй и услыши мольбу мою, не прогневайся и не отврати Лица (Твоего) от меня, но научи меня исполнять Твою волю. Ибо я не ищу, чтобы была моя воля, но Твоя, дабы и я послужил Тебе, Милостиве. Заклинаю Тебя, помилуй (меня), по естеству милостивый (Пс.85,15), и сотвори полезное жалкой душе моей, ибо Ты – Бог человеколюбивый, один несозданный, безконечный, поистине всемогущий, Ты – жизнь всех и свет всех возлюбивших Тебя и Тобою, Человеколюбче, весьма возлюбленных. О если бы и меня к ним сопричел Ты, Владыко, и соделал общником и сонаследником Твоей Божественной славы! Ибо Тебе подобает слава, Отцу с собезначальным Сыном и Божественным Духом во веки веков.

Гимн пятьдесят третий

Моление и молитва Преподобного к Богу о (даровании от) Него помощи.

Владыко Христе, Владыко Душеспасе, Владыко Боже всех видимых и невидимых сил, как Творец всего, что на небе и превыше неба и всех небес, равно и того, что на земле и под землею, Ты – Господь и Бог и Владыка (всего) этого, Ты в руке Своей содержишь тварь, так как ею объемлешь все. Рука Твоя, Владыко, есть та великая сила, которая исполняя волю Отца Твоего, производит, соделывает, творит и управляет нашими (делами) неизреченным образом. Итак, она и меня ныне, произведя из небытия, привела к бытию. Я же, родившись, был в этом мире совершенно неведущим Тебя, благого Владыку, Тебя – Создателя моего, Тебя, о Творче мой, и был как бы слепцом в мире и безбожником, не зная Бога моего. Итак, Ты Сам помиловал (меня), посетил и обратил, возсияв мне во тьме светом, и привлек меня к Себе Самому, о Создателю! И изведши из преисподнейшего рова – тьмы страстей, глубочайшей тьмы похотей и удовольствий житейских, показал мне путь и дал мне вождя, руководствующего к (соблюдению) заповедей Твоих, последуя которому, я жил беззаботно и радовался, Слове, неизреченною радостию, видя его последующим стопам Твоим и часто беседующим с Тобою. И даже видя Тебя, благого Владыку, (непосредственно) сопребывающим с вождем и отцом моим (духовным), я возымел невыразимую, превыше веры и надежды, любовь и желание (к Тебе). Вот я вижу будущее, говорил я, пришло Царство Небесное, и я вижу пред очами своими те блага, коих око не видело и ухо не слышало (1 Кор.2,9); имея их, на что еще большее я буду надеяться? Или на чем другом я покажу свою веру, ибо иного большего сверх этого не будет? Когда я был в таком (состоянии) и утешался им, Ты взял от земли, увы мне, отца моего, восхитил вождя моего от очей моих, Человеколюбче, и оставил меня одного, совершенно сирым, совершенно одиноким, совершенно лишенным всякой помощи, и предстоятелем, увы мне, и пастырем стада меня, поистине беззащитного странника, Сам поставил, имиже веси судьбами. Поэтому ныне Тебя (только) я умоляю, прошу и, припадая, взываю: не отвратись, не покинь меня и не оставь, о Владыко мой, меня одного. Ты знаешь трудность шествия по пути этому, знаешь неистовство разбойников, (злоумышляющих) против нас, знаешь множество злых зверей, Ты знаешь, Христе мой, немощь мою и неведение, которыми одержим я, как человек. Однако я совершенно не считаю себя и человеком, но далеко отстоящим от людей. Ибо во всем я последний из всех и поистине малейший из всех людей. Излей на меня, прошу, Царю и Боже мой, великую Твою милость, которая да восполнит, Спасителю, лишения и недостатки мои и да соделает меня человеком целым, совершенным, (неповрежденным), не лишенным ничего необходимого, и так да поставит меня пред Тобою, Слове, неосужденным и непорочным рабом Твоим, воспевающим Тебя во веки веков.

Гимн пятьдесят четвертый

Молитва ко Святой Троице.

О Отче, Сыне и Душе, Троица Святая,
Благо неисчерпаемое, для всех текущее,
Красота многолюбезная, не имеющая насыщения,
Чрез веру одну и сверх надежды спаси меня.
О Свет трисиянный, о Троица Пресвятая,
Троица Лицами и Единица существом,
Чрез веру одну и сверх надежды спаси меня.
Источник премудрости, излияние святыни,
Чрез веру одну и сверх надежды спаси меня.
О огнь, очистительный для грехов,
Душу мою очисти от прегрешений,
(Душу мою омой от неведения),
Душу мою исхити от скверн,
Властвуй над помышлениями души моей,
Царствуй над представлениями ума (моего),
Покажи меня всесильным царем над страстями,
Господством ума возсияй в сердце моем,
Освободи от всякого греха,
Просвети и украси омраченного,
Воззри на меня оком милостивейшим,
(Очисти и удобри потемненного).

О Отче, Сыне и Душе, Троица Святая,
Ты мне подай светоносного Ангела,
Уму помощника, пестуна, защитника,
(Хранителя души моей и тела),
Руководителя, направляющего ко спасению.
Очисти душу мою и плоть,
Ты меня смертного соделай освященным,
Ты меня устрани от земного мудрования,
Ты изсуши во мне источники злобы,
Ты мне источи дожди слез.
Ибо Ты – Бог сострадательный, Благодетель,
Незлобивый ко всем беззаконновавшим,
Весьма доступный для всех согрешивших
И долготерпеливый ко всем отвергшимся.
Неправедным и освященным,
Не безпорочным и просвещенным
Ты определил спасение искупления.
Ты подал образы покаяния даже и
Мне нечистому и непотребному,
Мне лукавому и скверному,
Мне помраченному и оскверненному.
Ибо я беззаконничал более древних,
Весьма прогневал и раздражил Тебя;
Свыше числа безчисленных звезд,
Свыше песка морского я согрешил пред Тобою;
Нет (такого) вида зла и лукавства,
Нет постыдной злобы и порока,
Которого я не совершил во всякое время и (на всяком) месте,
Душою, помыслом, словами и делами.
Умножились мои пороки и мерзости,
(Без числа умножились мои злодеяния),
Увеличилось бремя грехов моих, (как бы железное).
Мысленными цепями согбена шея моя,
Неизбежными узами сжато сердце мое,
Я не могу поднять голову,
И нет (мне) ослабления в совести.
Я недостойно взираю на высоту небесную,
Недостойно попираю прах земной,
Недостойно вижу видение смертных,
Недостойно беседуя с ближним.
Ибо я вконец разжег ярость Твою,
Непристойно воспламенил страшный гнев (Твой),
Весьма прогневал и раздражил Тебя,
Соделав пред Тобою всякую мерзость,
Ничего не возжелав из Твоих непорочных желаний,
Ничего не возлюбив из Твоих вожделенных судеб,
Ничего не сохранив из Твоих премудрых повелений,
Ничего не удержав из Твоих властных глаголов.

И ныне приклоняю пред Тобою колено сердца моего,
Склоняю главу омраченную,
Склоняю выю непотребную,
Пред благостию Твоею приклоняю выю,
Благости Твоей приношу моление:
Согрешил я, беззаконничал и развратился,
(Согрешил, сотворил неправду и преступил заповеди Твои),
Согрешил, соделал неправду и явился осужденным,
Согрешил, отвергся и не устыдился.
Но умоляю благость Твою,
Но молю незлобие (Твое),
Но упрашиваю крайнее благоутробие,
Но взываю к Тебе: спаси и помилуй меня,
Остави множество грехов моих,
Остави ужасные долги мои,
Остави многие скверны мои,
Остави все мои мерзости,
И не сокруши меня со грехами,
И не умертви меня с беззакониями,
Не восхити меня со злыми помыслами,
Не сожги меня с мерзостями,
Не лиши меня вечных благ,
Не отвергни меня от безсмертной трапезы,
Не устрани меня от радости святых,
Не лиши меня спасения моего.
И снова подай мне дар крещения –
Монашеский образ, божественный и великий,
Ибо прежний я осквернил грехами,
Прежний сделал безполезным мерзостями.
(Даруй мне покаяние, Владыко),
Сподоби священного причащения,
Хлеба жизни и чаши Боготочной Крови,
Во изглаждение многих согрешений,
Во избавление, в очищение, во спасение.
В последний же горький час смерти,
Час тяжелый и мучительный
Час темный и мрачный,
Спаси, сжалься и помилуй меня;
Душу кротко отдели от плоти,
От моей негодной плоти,
Мрачную душу покажи просвещенною
И избави от лукавых бесов.
Все рукописания грехов
И записи долгов моих
Разорви, разсыпь в бездну ада,
Расторгни, испепели, попали до конца.
Пошли тогда кротких и светлых Ангелов,
Отражающих толпы бесов,
Восхищающих душу от наказания,
Сострадательных к душе мучимой,
Возносящих (ее) горе без грехов
К трисветлому и единому Царю,
Соединяющих ее со всеми спасаемыми
И сподобляющих радости святых.

В (качестве) посредника приими благость Твою,
Избранной ходатаицей дай мне благодать Твою,
Благостыню, незлобие,
Сострадание и крайнее благоутробие.
Приими вторую высочайшую ходатаицу –
Радование мира, Матеродеву – Отроковицу,
Божественную Лествицу, одушевленный жезл и престол.
Приими ходатаем молниеблещущий чин:
Престолов, Херувимов и огненных Серафимов,
Господства, Силы, Власти, Начала, Архангелов и Ангелов.
Приими ходатаем светлого и светоносного
Предтечу Твоего, освященного
Прежде пелен, провозвестника и Богопроповедника,
Прежде Владыки возсиявшего находящимся во тьме.
Приими ходатаями лики святых:
Сонмы пророков, патриархов, отцов,
Апостолов и венценосных мучеников
И всех других светоносных святых.
Приими ходатаицей Марию Египетскую,
Человека от земли, однакоже небошественного
Приими ходатаем Онуфрия Великого,
Обнажившего тело, в божественную же одежду
Добрых дел облекшегося чудно,
Приими ходатаем Марка Афинянина,
Ефрема Сирина и всех святых.
Ибо Ты – Бог сострадательный, благодетель,
Бог кроткий для законопреступничавших,
Бог подающий искупление грехов,
Бог дарствующий всем спасение.
О если бы же и на мне Ты показал благость (Твою)!
О если бы и на меня Ты излил токи благоутробия Твоего!
Ибо я законопреступничал более всех,
От самой утробы (матери) и до нынешнего времени.
Спаси меня вопреки достоинству и сверх надежды,
Чрез одну Твою благость и благостыню,
Чтобы я благословлял и с любовию величал Тебя,
Дабы благодарил и искренно воспевал;
В будущем же спасительном веке
Чтобы и я благословил благословенного Владыку,
Которого благословляют Силы Небесные
Во все неисчислимые веки.

Гимн пятьдесят пятый

Другая молитва ко Господу нашему Иисусу Христу о Святом Причащении.

От скверных уст, от мерзкого сердца,
От нечистого языка, от оскверненной души
Приими моление, Христе мой, и, не отвергнув
Ни слов моих, ни обращений, ни безстыдства,
Дай мне с дерзновением говорить то, о чем вознамерился я, Христе мой,
Лучше же научи, что мне должно делать и говорить
Я согрешил более блудницы, которая, узнав, куда Ты зашел,
Купив миро, смело пришла помазать
Ноги Твои, Христа моего, Владыки и Бога моего.
Как ту не отверг Ты, приступившую от сердца,
(Так) и мною не возгнушайся, Слове, но подай мне Твои ноги
И держать, и целовать, и струею слез,
Как бы драгоценным миром, их дерзновенно помазать,
Омой меня слезами моими, очисти меня ими, Слове,
Остави и грехи мои и подай мне прощение.
Ты знаешь множество зол (моих), знаешь и язвы мои,
И струпы мои видишь, но и веру (мою) знаешь,
И произволение видишь, и воздыхания слышишь.
Не сокрыта от Тебя, Боже мой, Творче мой, Искупителю мой,
Ни одна капля слез, ни (даже) часть некая капли.
"Несоделанное мое видесте очи Твои",
И в книге Твоей не сделанное еще
Написано у Тебя (Пс.138,16). Виждь смирение мое,
Виждь труд мой, сколь велик он, и все грехи
Остави мне, Боже всяческих, дабы я с чистым сердцем,
Трепетною мыслию и с сокрушенною душою
Причастился Пречистых Твоих и Пресвятых Таин,
Чрез которые обожается и оживляется всяк ядущий Тебя и пиющий
От чистого сердца. Ибо Ты, Владыко мой, сказал:
Всяк ядый Мою Плоть и пияй Мою Кровь
Во Мне пребывает, и Аз в нем
есмь (Ин.6,56).
Совершенно истинно это слово Владыки и Бога моего,
Ибо причащающийся Божественной и Боготворящей благодати
Отнюдь не один есть, но с Тобою, Христе мой,
Трисолнечным Светом, просвещающим мир.
Итак, да не останусь и я один без Тебя – Жизнодавца,
Дыхания моего, жизни моей, радости моей,
Спасения мира. Поэтому и приступил я к Тебе,
Как видишь, со слезами и сокрушенной душою,
Умоляя (о том, чтобы) получить мне искупление моих грехов
И неосужденно причаститься Твоих жизнеподательных
И непорочных Таин, чтобы Ты пребывал, как сказал,
Со мною несчастнейшим, дабы обольститель, найдя меня без
Благодати Твоей, коварно не похитил меня
И, прельстив, не удалил от боготворящих Твоих слов.
Поэтому я припадаю к Тебе и горячо взываю:
Как принял Ты блудного (сына) и блудницу, пришедшую (к Тебе),
Так приими и меня блудного и распутного, Милостиве.
Ибо, приступая к Тебе ныне с сокрушенною душою,
Я знаю, Спасителю, что (никто) другой не согрешил пред Тобою так, как я,
Ни деяний таких не соделал, какия я совершил.
Но я знаю также и то, что ни тяжесть преступлений,
Ни множество грехов не превосходят великого
Долготерпения и крайнего человеколюбия Бога моего.
Но горячо кающихся Ты елеем сострадания
И очищаешь, и просветляешь, и делаешь причастниками света,
Без зависти соделывая (их) общниками Божества Твоего,
И – что чудно для Ангелов и для человеческих умов –
Часто беседуешь с ними, как с искренними друзьями Твоими.
Это-то и делает меня дерзновенным, это окрыляет меня, Христе мой,
И я, уповая на Твои обильные благодеяния к нам,
Радуясь вместе и трепеща, причащаюсь огня,
Будучи сеном и – дивное чудо – несказанно орошаем,
Как некогда купина неопалимо горевшая.
Итак, благодарным умом, благодарным сердцем,
Благодарными членами души и тела моего
Я поклоняюсь, величаю и славлю Тебя, Боже мой,
Как благословенного ныне и во веки.

Гимн пятьдесят шестой

О том, что каждому из людей Бог дал прирожденное и полезное дарование чрез Духа Святого, чтобы действовать не так, как сам он желает, но как предопределено от Него, дабы не быть безполезным среди (членов) Церкви Его.

Подобно тому, как каждый имеет свой (род) деятельности, но не сам от себя принял (его), а от [всех] нас, конечно, ибо мастер для всякого (дела), какого бы ни пожелал, изготовляет (свое) орудие и искусно действует (им), поэтому нельзя жать нивы лопатою, ни плотничать серпом, ни строить ножом, ни копать пилою, ни шить топором, ни рубить дрова палкою, ни копьем не должно пилить, ни мечом метать, ни луком резать, но каждым (орудием) приспособительно должно пользоваться для каждого (дела); если же ты будешь употреблять их не для того, для чего они сделаны, но иначе, то совершенно погибла жизнь твоя и всякое (твое) действие; таким же образом, пойми меня, и Бог сотворил нас, (чтобы) каждый верный совершал в жизни (свои) дела: одних Он поставил учить, других учиться, иных начальствовать над многими, других же подчиняться им, и одним Он дал премудрость, другим знание и слово, иным (дал) пророчествовать, другим говорить языками, иным творить чудеса и производить силы, других показал предстоятелями, – (все) это духовные (дарования). Но назовем и иные дарования Творца, которые Он дал людям каждому по достоинству: (так) одного Он сотворил крепким по телу, другого же более красивым, а иного с лучшим голосом, чем другие. И вообще каждому из людей Он даровал по достоинству (свой) дар и преимущество, как один Он знает – Бог и Творец всех, неизреченным образом, для полезной деятельности в жизни. Поэтому каждый пригоден не к тому ремеслу, какого сам он желает, но для какого он создан, и к нему он имеет природную способность и свойства. И ты можешь увидеть (как) пловца, искусно переплывающего морские пучины и веселящегося (от этого) гораздо более всадника-ездока на быстром коне, (так) и земледельца, режущего плугом борозды земли и пару рабочих волов считающего гораздо лучшею царской четверни, поэтому он и радуется, утешаясь (своими) благими надеждами. Воин же наоборот себя считает выше всех земледельцев и мореплавателей и ремесленников и, как обладающий славою, гордится, идя на заклание и [имея] скончаться безвременною смертию. Поэтому ему совершенно несносно будет ни гресть веслом, ни держать заступ, ни стать плотником, ни корабельщиком, ни земледельцем или землепашцем не пожелает он быть. Но каждый, как я сказал, будет действовать в том (роде) деятельности, который он получил от Бога. Иначе же человек совершенно не может в этой жизни ни сделать что-либо, ни [даже] пожелать начатия (дела). Ибо вот, снова говорю я тебе, о чем и раньше сказал, как никогда невозможно, чтобы (какое-либо) из всех названных орудий само собою пришло в движение для действия или действовало без руки человека, берущего и изготовляющего им что-либо; так и человек без руки Божественной не может помыслить или сделать что-либо доброе. Ибо и меня (также) Художник-Слово устроило, каковым Само пожелало, и поставило в мире.

Итак, скажи, как возмогу я помыслить что-либо, или сделать, или вообще действовать без божественной силы? Даровавший мне ум, какой, конечно, Он восхотел, Сам дает и мыслить о том, что знает, (как) полезное, и подает мне силу действовать, что Ему угодно. Итак, если я сотворю это (последнее), то Он даст, конечно, большее и человеколюбно подаст мудрствовать и о более совершенном. Если же я пренебрегу и этим самым, немногим, то поистине праведно лишусь вверенного мне от Бога Подателя и сделаюсь бездейственным и негодным орудием, как не восхотевший творить заповеди Творца, но предавшийся лености и нерадению. Потому и отвержен я от рук Владыки, ибо, вкусив непослушания к Нему и непокорности, я изгнан из истинного рая, став далеким от Бога и от рук святых.

Итак, найдя меня лежащим и всего предавшимся бездействию в добре, вселукавый змей льстиво соделал (меня) непотребным чрез всякие безчестные дела, которыми я услаждался, казалось, и радовался, вместо чего мне должно было бы печалиться, плакать и рыдать, так как и добровольно, несчастный, отступил от того, для чего я создан действовать, и самопроизвольно предал себя всему противоестественному, впав несчастнейшим образом в скверные руки врага, которым я всецело и держим и движим, не будучи в состоянии, жалкий, противиться ему. Ибо как бы я мог противиться, будучи мертвым? Хитро обольщенный, я несчастный сделался органом всякого порока, всякого беззакония и искусным орудием злого делания. Ибо, держа меня в руке и сильно влеча, он (змей) осквернил меня злодеяниями и всевозможными нечистотами, ввергнув меня в острые зловония и заставив, о безчувствие, увеселяться ими: хищениями, завистию и неправедными смертоубийствами, ругательствами, гневом и, говоря кратко – во всяком виде порока он нашел меня действующим, лучше же сам воспользовался мною, хотя и не хотел я. С тех пор ведь, как я добровольно отвергся руки Бога и святых Его, меня похитил страшный князь-душетлитель и держал меня в руке своей, и несмотря на то, что я хотел, не мог более не совершать (дел) его, но действовал по всем его желаниям. Ибо меч не может противоречить держащему, но где ни пожелает держащий, (там) и пользуется им.

Сотворивший же меня Бог, призрев свыше и увидев меня держимым в руке тирана, сжалился и исхитил меня из руки его, и снова ввел в Божественный рай, в виноградник Свой, и предал меня в руки земледельцев-святых, чтобы я совершал Божественные (дела), возделывал добродетели, хранил заповеди и не двигался без руки святых, дабы делатель зла, снова найдя меня пребывающим вне святой руки (Божией), не похитил и опять не заставил меня совершать (дела) его. Итак, те добрые и сострадательные земледельцы, восприняв меня и взяв в свои руки всю мою волю, повелели мне немедленно упражняться в смирении и покаянии и непрестанно плакать. Ибо хранящие, чадо, сказали они мне, эти три (добродетели) и пребывающие в добром их делании вскоре, как бы не замечая, возводятся к славе, очищению, безстрастию и божественному созерцанию, и не бывают более улавливаемы руками ненавистника, но получают от Бога прощение всех грехов и вместе всех согрешений, и таким образом соделываются сынами Вышнего и богами по благодати и благопотребными орудиями, совершающими всякое добро; лучше же (сказать) божественные земледельцы наставляют и других на деяния поистине благие, на дела спасения.

Поверив им, послушайте все, и сотворив, и в руки этих земледельцев и рабов Божиих по повелению Его всего себя предав, я нашел все (это) непреложно сбывшимся на мне, и изумился, и кричу всем, громогласно взывая и увещевая и говоря (ибо я не могу погребcти этого молчанием): те, которые чувствуете, что находитесь вне рук Божиих и святых Его, бегите, поспешите и прилепитесь к ним нерасторжимо, верою и горячею любовию и всецелым произволением, отбросьте всякое мудрование и свою волю, и в руки их предайте души свои, как бездушные орудия, помимо их ничего совершенно не творя, не двигаясь и не действуя. Мудрование же их да будет вашим (мудрованием), а также и святая воля их да исполняется вами, как воля Божия. И таким образом, пройдя кратким и совершенно непреткновенным путем, вы будете друзьями Бога Вышнего и в немного дней сделаетесь наследниками Царства Небесного и неизреченных благ. Ибо вместе с тем, как взойдете на этот правый путь, вы будете сопричислены ко всем святым, и Он всех вас соделает блаженными.

И обо мне, более всех смертных согрешившем и прошедшем этим жестким, узким, кратким и безопасным путем, изводящим на широту жизни вечной, как показавшем вам (его), помолитесь все, доброхотно пожелавшие шествовать по нему и ревностно следовать по стопам Христа, дабы и я и вы оказались непорочно ходящими им до конца жизни; да и те (также), которые желают увидеть Христа, – дабы вместе, с радостию оставив тела, пошли мы к тамошнему покою и к райскому простору, и явились наследниками той жизни. И неразлучные с Богом и всеми святыми во Христе – Единородном Сыне и Боге – Слове с Божественным Духом, мы пребудем со Святою Троицею ныне и всегда, и во все веки веков. Аминь.

Гимн пятьдесят седьмой

О том, что смерть касается и более крепких по природе.

Изумительную новость услыхал я:
Природа невещественная, крепчайшая камня,
Равная (так) называемому адаманту, поддалась.
Тот, кого не укрощал ни огонь, ни железо,
Сделался воском, быв сплетен со свинцом.
Теперь я верю, что малая капля воды
От времени долбит крепость камня;
И поистине (нет) ничего неизменного в жизни.
Да не подумает кто-либо отсюда, что я обольщаю.
Горе тому, кто смотрит на скоротечные (блага) сей жизни,
Как на удержимые, и услаждается ими;
Он убедится в том, в чем и я несчастный.
Ночь разлучила меня от сладчайшего брата,
Прервав нераздельный свет (нашей) любви.

Гимн пятьдесят восьмой

Как этот божественный отец, видя славу Божию, был действуем Святым Духом. И о том, что Божество находится внутри и вне всего (мира), но Оно и уловимо и неуловимо для достойных; и что мы – дом Давидов; и что Христос и Бог, соделывающийся многими нашими членами, есть Один и Тот же и пребывает нераздельным и неизменным.

Когда Ты открываешь Себя, Владыко всяческих, и яснее показываешь славу Лица Твоего, я весь трепещу, созерцая Тебя вверху, насколько доступно мне низкому по природе, и объятый страхом и изумлением говорю: все Твое, Боже мой, превосходит мое понимание, ибо я нечист и совершенно недостоин взирать на Тебя, чистого и Святого Владыку, Которого боятся Ангелы и с трепетом служат (Ему), и от Лица Которого трясется (и трепещет) вся тварь. Когда же, сказав это, я сомкну очи, то есть долу обращу ум свой, не будучи в состоянии видеть или созерцать непокровенного Твоего зрака, тогда плачу, лишаясь красоты Твоей, Боже мой, и не вынося удаления от Тебя, единого Человеколюбца. Ты же плачущего и рыдающего всего меня, о диво, озаряешь (светом), и я поражаюсь и еще более плачу, дивясь благоутробию Твоему ко мне блудному. Тогда, видя великое неблагообразие тела (своего) и недостоинство жалкой души моей (и пораженный умом от этого созерцания, я восклицаю:) кто я, о Боже и Творче всего, и что я сделал вообще доброе в жизни, или какую заповедь Твою я когда-либо вполне сотворил, что Ты прославляешь меня презренного такою славою? И почему или ради чего Ты удостоил меня жалкого днем и ночью озарять таким (светом)? В самом деле, жаждал ли я когда-либо, ища Тебя Царю мой? Злопострадал ли чрез законы Твоих заповедей? Потерпел ли искушения и бичевания, как все претерпевшие это святые от века, чтобы и меня, Христе, сопричислив к ним, спас Ты, не без дел ведь Ты сопричтешь (к ним) и спасешь меня? Хотя и весьма человеколюбив Ты, как Создатель людей, (однако) я слышу Иакова, говорящего, что вера без дел мертва (Иак.2,20), и трепещу наказания, ожидающего, без сомнения, там меня – презренного (человечка). Итак, каким образом, Владыко я могу надеяться, как верный, быть причтенным к тем которые прежде поработали (Тебе), когда я ни одной Твоей заповеди никогда не соблюл? Но я знаю, что Ты все можешь, все делаешь, что хочешь: Ты и последним, Владыко, даешь, как и первым, и (что особенно) дивно – сперва последним из этих первых [то есть из последних]. Когда я говорю Тебе это, Творцу мира, прежде вверху являющемуся, и некогда сокрытому от меня, и после всего меня окружающему лучами, внезапно усматриваю всего Тебя во мне, Того, Который прежде являлся вверху, но снова скрылся, подобно тому как солнце, (покрытое более тонкими) облаками, сокращает лучи. Как оно доступно тогда для видящих и словно лучше видится для всех; так и Ты, неприступный, бываешь доступен мне, сокрывшись внутри меня, бывая видим, как знаешь Ты, для моих умных очей, мало-помалу возрастая, все яснее являясь и все более блистая. В другой же раз Ты снова для меня совершенно неприступен. Поэтому и величаю я непостижимость Твою и благость Твою и громогласно взываю к Тебе: слава прославившему так естество наше, слава безмерному снисхождению Твоему, Спасе, слава могуществу Твоему, слава благоутробию, слава Тебе, что, пребывая непреложным и неизменным, Ты весь недвижим, (хотя) и приснодвижен, весь вне твари, но весь и во всей твари, весь наполняешь все, будучи весь и вне всего; Ты – превыше всего, Владыко, превыше всякого начала, превыше всякой сущности, превыше естества природы, превыше всех веков, превыше всякого света, Спасителю, превыше умных существ, потому что и они суть Твое, лучше же – мысли Твоей дело. Ведь Ты – ничто из всего, но превысший всего, ибо Ты причина существующего, как Творец всего. И потому Ты отделен от всего, мыслимый где-то вверху, превыше всего существующего, невидимый, неприступный, неуловимый, неприкосновенный и, будучи непостижим, пребываешь неизменным. Являясь же совершенно простым, Ты (однако весь) разновиден, и вообще ум (мой) не может уразуметь разнообразия славы и великолепия красоты Твоей.

Итак, не будучи ничем из всего, как превысший всего, Ты, Который находишься вне всего, как Бог всего, невидимый, неприступный, неуловимый и неприкосновенный, Ты Сам соделался смертным, вошел в мир и для всех явился доступным чрез восприятие плоти. Ты (даже) познан был смертными во славе Божества (Твоего) и, совершенно неуловимый, сделался уловимым для них и, для всех невидимый, весь был видим (ими), и они видели славу Божественного Божества Твоего; одни верные – (видели) и видят; все же неверные, увидев Тебя – Свет мира, остались слепыми. Итак, верные и тогда и теперь – всегда Тебя видят и имеют с собою, Тебя – Творца всяческих, сопребывающего и обитающего (с ними) во тьме сей жизни, как солнце неприступное, как неугасимый светильник, который совершенно не объемлешься тьмою, но всегда просвещаешь видящих Тебя. А так как Ты находишься, как сказано, вне всего, то и тех, которых просвещаешь, Ты делаешь вне видимого, и подобно тому, как Ты, пребывая там вверху со Отцом Твоим, несомненно, и с нами весь Сам находишься и, будучи опять в мире, невместим для мира, ибо, находясь Сам во всем, Ты являешься превыше всего; так и нас, рабов Твоих, находящихся среди чувственных и видимых (вещей), Ты изводишь и, осияваемых светом Твоим, (всецело) совозносишь с Собою горе, и делаешь из смертных безсмертными, и мы, оставаясь тем, чем и были, делаемся по благодати Твоей сынами, подобными Тебе, и богами, видящими Бога. Итак, кто не прибегнет к Тебе, единому Человеколюбцу? Кто не последует Тебе? Кто из любви не скажет: вот, бросив все, мы последуем Тебе, сострадательному, кроткому и благоутробному Владыке, всегда ожидающему нашего обращения и не хотящему смерти согрешивших Тебе (Иез.33,11), (Который) и ныне совершаешь в нас страшное, о чем слыша, (как) имеющем быть некогда в доме Давидовом, мы дивимся, что бы это могло быть? Дом Давидов это – мы, как сродники его (Давида), ибо Сам Ты, Творец всего, сделался сыном его, мы же – сыны Твои по благодати. Ты сродник наш по плоти, а мы (Твои) – по Божеству Твоему. Ибо, восприняв плоть, Ты дал нам Божественного Духа, и мы все вместе стали единым домом Давидовым по свойству Твоему и по родству к Тебе. Итак, Ты Господь Давида (по Духу), а мы все (сыны Давида), Твое Божественное семя. Соединяясь же, мы делаемся единым домом, то есть все мы сродники, все мы братья Твои. И как не страшное чудо? Или как не содрогнется всяк, размышляющий об этом и взвешивающий это, что Ты пребываешь с нами ныне и во веки, и делаешь каждого жилищем и обитаешь во всех, и Сам являешься жилищем для всех, и мы обитаем в Тебе: каждый из нас в отдельности с Тобою, Спасителю, весь со всем, и Ты (взаимно) с каждым в отдельности, один с одним находишься, и превыше нас весь пребываешь единым? Итак, Ты и ныне совершаешь в нас все ужасное. Что же ужасное? – Выслушайте немногое из многого. И хотя все то, о чем мы сказали (доселе), более чем изумительно, однако послушай теперь и об еще более ужасном, чем то.

Мы делаемся членами Христовыми, а Христос нашими членами. И рука (у меня) несчастнейшего и нога моя – Христос. Я же жалкий – и рука Христова и нога Христова. Я двигаю рукою, и рука моя есть весь Христос, ибо Божественное Божество, согласись со мною, нераздельно; двигаю ногою, и вот она блистает, как и Он. Не скажи, что я богохульствую, но приими это и поклонись Христу, таковым тебя содевающему. Ибо если и ты пожелаешь, то сделаешься членом Его. И таким образом все члены каждого из нас в отдельности сделаются членами Христовыми и Христос – нашими членами, и все неблагообразные (члены) Он сделает благообразными, украшая их красотою и славою Божества (Своего), и мы вместе (с тем) сделаемся богами, сопребывающими с Богом, совершенно не усматривая неблагообразия в теле (своем), но все уподобившись всему телу – Христу, а каждый из нас – член (его), весь Христос есть.

Итак, узнав, что таковы все, ты не устрашился или не постыдился [признать], что и палец мой – Христос и детородный член? – Но Бог не устыдился сделаться подобным тебе, а ты стыдишься стать подобным Ему? – Не Ему подобным стыжусь я сделаться, но чтобы Он (стал) подобным постыдному члену; я заподозрил, что ты изрек хулу. – Худо, следовательно, ты понял [меня], ибо не это – постыдное. Члены Христовы суть и скрытые (члены), ибо они бывают покрываемы, и потому они важнее прочих (1 Кор.12,22-24), как незримые для всех, сокрытые члены Сокровенного, от Которого в Божественном сочетании дается и семя Божественное, ужасно вообразившееся в Божественный образ, (дается) от Самого Божества, ибо (от) всего (Божества) весь Бог Тот, Кто соединяется с нами, о страшное таинство! И поистине бывает брак, неизреченный и Божественный. Он сочетавается, снова скажу я об этом, с каждым в отдельности, и каждый по причине удовольствия соединяется со Владыкою. Итак, если ты облекся во всего Христа всею своею плотию, то ты без стыда будешь помышлять о всем том, о чем говорю я. Если же вовсе нет, или ты душою своею (только) облекся в малый покров пречистого хитона, Христа, говорю, то все прочие члены, будучи в ветхом одеянии, в одном, конечно, месте, и стыдятся. Имея же совершенно нечистое тело, или лучше – облекшись в нечистое, как ты не будешь краснеть? Когда я говорю это ужасное о святых членах, и вижу великую славу, и просвещаюсь умом, когда (даже) и плоть (моя) несмысленная радуется; ты видишь свою плоть оскверненною, припоминаешь свои непристойные деяния, и ум твой, как червь, всегда пресмыкается в них. Потому ты и приписываешь Христу и мне стыд и говоришь: не стыдно ли тебе [говорить] о постыдном, лучше же – низводить Христа в постыдные члены? Я же снова говорю тебе: усмотри Христа и в (женских) ложеснах и помысли о том, что в ложеснах, и о Том, Кто вышел из ложесн, (которые) прошел и Бог мой, изойдя оттуда. И что бы ты мог найти еще большее сверх того, о чем я сказал, что воспринял и Он к нашей славе, дабы, подражая Ему, никто не стыдился, ни говоря о том, что Он претерпел, ни сам (то) претерпевая? Он был весь человек и поистине весь Бог; Он един, неразделен, всеконечно совершенный человек, и Он же Самый и Бог есть, весь во всех членах. Так было и ныне (бывает) в последние времена.

Святой Симеон Благоговейный, Студит, (вот) он не стыдился членов всякого человека, (не стыдился) ни видеть некоторых обнаженными, ни (сам) быть видимым обнаженным. Ибо он имел всего Христа и сам весь был Христом, и все свои члены и члены всякого другого, по одному и все (вместе), он всегда созерцал, как Христа, и оставался недвижимым, невредимым и безстрастным, как сам будучи всецело Христом, (так) и усматривая Христа во всех крестившихся и облекшихся во всего Христа. Если же ты, будучи нагим, (когда) плоть (твоя) прикоснется к плоти, делаешься женонеистовым, как осел или как конь, то зачем дерзаешь клеветать на святого и изрекаешь хулу на Христа, соединившегося с нами и давшего безстрастие святым рабам своим? И в самом деле, Он бывает Женихом, (как) слышишь ты повседневно, а невестами – души всех тех, с которыми соединяется Творец и они с Ним взаимно, и (тогда) происходит брак. Сочетаваясь с ними духовно, богоприлично, Он отнюдь не растлевает (их), да не будет, но если и растленными воспринял и соединился с ними, то немедленно делает (их) нетленными. И они, видя прежде оскверненное растлением все святым, нетленным и совершенно исцеленным, прославляют Благоутробного, возлюбляют Прекрасного и всецелою любовию все прилепляются к Нему; лучше же, восприняв святое семя, как мы сказали, они внутри себя имеют всего вообразившегося Бога. Что же не истина ли это, отцы? Не право ли изрекли мы о божественных вещах? Не подлинное ли [учение] Писаний я безспорно поведал?

Итак, если ты облекся в срамоту плоти твоей, ни ума не обнажившись, ни души не совлекшись, (если) ты, покрытый тьмою, не мог видеть света, то что я сотворю тебе? Как выкажу тебе благоговение? Как, увы мне, введу (тебя) в дом Давидов? Ибо он неприступен для нерадивых, как я, весь невидим для слепых, подобных мне, совершенно далек от неверных и ленивых, далек от всех злых, от всех миролюбцев, от тщеславных же он так несравненно удален, как (если бы был) превыше высоты небесной или глубже глубины бездны. Да и кто вообще или каким образом взыдет на небо? Или снидет под землю, (чтобы) изследовать бездны? И как, взыскав, возмогу я найти жемчужину, малейшую, как горчичное зерно? Но, о чада, соберитесь, о матери приидите, о отцы, предварите, прежде чем не придет конец; и со мною все восплачьте и возрыдайте о том, что, восприняв малыми Бога в крещении, лучше же – младенцами соделавшись сынами Божиими, мы, согрешив, вскоре были извержены вне, из дома Давидова, не восчувствовав этого; и потечем чрез покаяние, ибо чрез него вступают все изверженные, иначе же невозможно ни войти внутрь, не заблуждайтесь, ни видеть того, что в нем совершилось, и ныне совершается, и в безконечные веки, во Христе, Боге моем, Которому подобает всякая слава, честь и поклонение ныне и во веки. Аминь.

Гимн пятьдесят девятый

Послание к монаху, вопрошавшему (святого отца): как ты отделяешь Сына от Отца, мыслию или делом? В нем найдешь богатство богословия, опровергающего его (вопрошателя) хуление.

Ты возсиял и явил свет славы (Твоей),
Неприступный свет существа Твоего, Спасе,
И просветил омраченную душу,
Лучше же ту, которая есть тьма от греха,
Как потерявшую природную красоту,
И как бы из ада возвел лежащую,
И дал увидеть свет божественного дня,
И озаряться лучами Солнца,
И самой сделаться светом, о великое чудо!
[Чему] не верят не презревшие
Славы человеческой, как Ты заповедал.
Ибо они не вкусили божественной славы,
Которую Ты, Боже мой, дал и ныне даешь
Тем, которые от души и всецелым произволением
Взыскали Тебя – вечную славу,
Тебя воистину Бога прославленного,
Увидеть Которого не дано громкой славе.
Удостоившийся же всегда видеть Тебя
Достиг, конечно, ангельского достоинства,
Хотя и связан по природе плотью.
Если же и Ты восхотел пребывать у него,
Не предпочтя остаться в Себе,
То Ты исполнил Твое домостроительство,
Соделав тленного подобным Тебе
Богом, Ты – Бог пребезначальный,
Сопребывающий естеством с Богом собезначальным.
Сыном и Словом, рожденным от Тебя,
Который не мыслию отделяется от Тебя,
Но делом неотделим от Тебя.
Если же и отделяется Он, то не естеством,
А скорее ипостасию или лицом;
Ибо делом – [свойственно говорить] нечестивым и безбожным,
Мыслию же – совершенно омраченным.
В самом деле, (если) ум имеет слово, рождающееся
Непрестанно, конечно, то как же оно отделено?
Если же Оно (Бог Слово) действительно рождается и происходит,
То и отделено, в ипостасном Слове,
Но и пребывает внутри родившего,
То есть внутри Отчего лона, должно думать,
И проходит чрез весь мир,
И все все наполняет без Отца,
И с Отцом Само все находится;
Переходит же Оно, конечно, действиями,
И перехождение (Его) мыслится чрез озарение.

Ты слышал ведь, что Оно и ходит и пребывает [на месте],
И отвращает лицо и обращает,
Нисходит и опять восходит,
Приходит и обратно улетает,
И многое другое, (касающееся) Божественного действия,
Возвещают все Божественные Писания,
Что изрек Всесвятой Дух,
Неизреченно исшедший от Отца
И чрез Сына ниспосланный людям:
Не неверным, не славолюбцам,
Не риторам, не философам,
Не тем, которые изучили эллинские сочинения,
Не тем, которые прочли внешние писания,
Не тем, которые упражнялись в сценических представлениях,
Не тем, которые говорят много и красно,
Не тем, которые произносят великие имена,
Не тем, которые приобрели дружбу славных,
Не тем, которые содействовали действовавшим безчестно,
Не тем, которые приглашают и приглашаемы бывают,
Не тем, которые потешают и потешаются;
Но нищим духом и жизнию,
Чистым сердцем и телом,
Стяжавшим простое слово и еще более простую
Жизнь и простейший образ мыслей,
Бегающим славы, как огня геенского,
И от души ненавидящим льстецов,
Ибо Дух не принимает лести
И не выносит слышать о том, чего нет;
Взирающим на одну только славу души
И на спасение всех братий
И (даже) в малом сердечном движении
Не питающим сочувствия к чему-либо мирскому,
К похвалам, например, или славе человеческой,
Или всякому другому удовольствию или страсти.
Ибо они мертвы, смиренны духом и сердцем,
Кротки и ревнители о Господе.
Они нечестивы для нечестивых
И благоухание жизни для избранников Господних.
Они (даже) и блудники для блудных сердцем
И равноангельные для девственных душою.
Они и среди славы смиренны
И в бедности славны,
Они нищету считают как бы царством
И царство как бы нищетою.
Они, вкушая (пищу), находятся в воздержании
И, постясь, насыщаются всяким видом (ее).
Они не снисходят к неправде
И не могут презреть угнетенного
И притесняемого богатыми.
Они не стыдятся лица человеческого,
Ибо видят Лицо Господне.
Они не смягчаются сердцем чрез дары
И не презирают закона справедливости,
Ибо имеют неотъемлемое богатство
И все, что в мире, считают как бы навозом.
Имея учителем Духа, они
Не нуждаются в научении от людей,
Но, озаряемые светом Его,
Созерцают Сына, видят Отца
И поклоняются Троице лицами,
Единому Богу, соединенному естеством несказанно.
От Отца же опять они тайно научаются,
Что Сын рождается нераздельно, как Он один знает.
Я же не могу изречь (этого), ибо если бы мог,
То слово, конечно, могло бы выразить то, что превыше слова и ума,
И все то, что вверху, стало бы внизу.
Ибо если бы тварь изучила Творца
И всего уразумела, каков Он,
И могла высказать словом и написать;
То дело стало бы лучше Делателя.

Оставь, человек, содрогнись, смертный по природе,
И помысли, что ты произведен из небытия
И, вышедши из матерней утробы,
Увидел мир, произведенный прежде тебя.
И если ты можешь познать высоту неба,
Или показать, какова сущность
Солнца, луны и звезд,
Где они утверждены и как совершают течение,
Будучи бездушными и безчувственно двигаясь;
Или если бы ты узнал границу и меру, широту и величину
Самой земли, из которой сам ты взят,
И на чем она ходит,
И что это опять такое, или где оно совершает свой ход;
Если бы ты познал (все) это и для каждого в отдельности нашел предел;
И если бы ты исчислил песок морской,
И мог распознать природу себя самого,
И изъяснить это дело премудрости [Божией];
Тогда ты уразумел бы и Самого Творца,
Как в Троице – Единица неслиянно,
И в Единице – Троица нераздельно.
Взыщи Духа, будь вне мира,
Не дай очам сна совершенно
И не заботься о настоящей жизни,
Плачь и рыдай о том времени, которое ты потерял;
Быть может, ты умолишь Бога, и Он даст (тебе),
Как прежде дал видеть мир
И солнце и дневной свет,
Так и ныне сподобит озарить,
И показать тебе умный мир,
И просветить тебя трисолнечным светом.
Когда же его ты увидишь, тогда познаешь и то, о чем говорю я,
Тогда уразумеешь благодать Духа,
Что Он, и отсутствуя, присутствует силою,
И присутствуя, невидим в Божественном естестве,
Но и везде есть и нигде.
Ибо если станешь искать, чтобы чувственно увидеть Его,
То где ты найдешь (Его)? – Нигде, конечно, должен сказать ты.
Если же возможешь умно прозреть,
Лучше же – (когда) Он озарит ум твой
И откроет зеницы сердца твоего,
Тогда ты не будешь отрицать, что Он везде есть,
Но чрез Него ты всему научишься,
Хотя бы ты был неученым и простецом.
Если же ты не познал, что око
Ума твоего отверсто и увидело свет,
И не ощутил еще Божественной сладости;
Если не просвещен ты Божественным Духом,
Если не плакал безпечальными слезами,
Если не увидел, что ум твой омыт,
И не познал, что сердце твое очищено
И просияло светлыми отблесками;
И (если) нежданно не нашел ты Христа внутри себя,
И не пришел в изумление, увидев Божественную красоту,
И не забыл человеческой природы,
Всего себя видя измененным;
То как, скажи, не трепещешь ты говорить о Боге?
Как, будучи сам весь плотию
И не соделавшись еще духом, как Павел,
Смеешь философствовать или говорить о Духе,
Который, (как) слышишь ты, не обитает в таковых,
Как и Слово, потому что они суть плоть (Быт.6,3)?

Написал же я это для того, чтобы ты знал, как я верую,
И если пожелаешь ты, то поверишь мне и опечалишься.
Ибо поистине если ты не имеешь того сокровища,
Которого мир не может вместить,
Если ты не получил еще славу рыбарей,
Приявшие которую поистине восприняли Бога;
То оставишь мир и то, что в мире,
И, вскочив на ноги, потечешь, прежде чем не заключатся
Для тебя врата жизни и здешнего зрелища,
И окончится праздник сей жизни,
И омрачится солнце и звезды,
И прейдет земля и отверзется ад,
И наступит всякая тьма и хаос.
И тогда узнаешь ты, любезная душа, и изведаешь,
Что не имеющие Божественного Духа,
Светящего в уме, наподобие светильника,
И обитающего в сердце неизъяснимо,
Отсылаются в вечную тьму.
Ибо и Дух есть Господь,
И Бог Отец Господа – Дух,
Один, конечно, Дух, ибо Он не разделяется.
Имеющий Его поистине имеет трех,
Но неслиянно, хотя и нераздельно.
Ибо есть Отец, и как Он будет Сыном,
Ведь Он по существу нерожденный?
Есть и Сын, и как Он сделается Духом?
Дух же есть Дух, и как Он явится Отцом?
Отец есть Отец, потому что всегда Он – Родитель.
Как же бывает это вечное рождение,
Что (Сын) совершенно не отделяется от Отца
И весь происходит неизъяснимо,
Всегда пребывая в Отчем лоне
И всегда происходя неизреченно?
Сын вечно видится в Отце:
Родившись, Он пребывает неразлучным,
Происходя, Он не отделяется от корня;
Но и отдельно является нераздельным,
И будучи соединен весь с Отцом живым,
И Сам есть жизнь, доставляя всем жизнь.
Что есть Отец, то и Сын,
И что Сын, то и Отец также.
Видя Сына, я вижу и Отца,
Равно и Отец видится с Сыном;
Однако один рождает, другой же рождается,
И отдельно от Отца есть то, что Он есть.
Что же Он есть, скажи и изъясни всем людям? -
Бог безначальный, как и Творец всех,
Так как Он был и будет
Богом равным Отцу по существу и по естеству,
И по власти, и, по образу воистину, и по виду,
И по времени Он еще не был без Отца.
Как Он происходит? – Как слово из ума.
Как отделяется? – Как голос от слова.
Как Он воплотился? – Как слово написанное.

Быв низведен от вышних к нижним,
Я опечалился чрез себя самого,
И оплакивал род человеческий;
Так как, ища необычайных доказательств,
[Люди] приводят человеческие
Понятия и вещи и слова,
И думают, что изображают Божественное естество,
То естество, которого никто ни из Ангелов, ни из людей
Не мог ни увидеть, ни наименовать.
И в самом деле, чем можно было бы назвать Творца всех?
Ведь имена и вещи и слова –
Все произошло по повелению Бога.
Ибо и имена положил Он делам (Своим),
Каждой вещи свое название; Не всем же –
Сам, но дал, чтобы и твари
В свою очередь (своим) делам полагали имена:
И одна другую и называет и называема бывает.
Его же имя нам еще не известно,
Кроме (имени) Сущий неизреченный Бог, как сказал Он (Исх.3,14).
Итак, если Он неизреченен, если не имеет имени;
Если невидим, если сокровен;
Если неприступен, если один Он превыше слова,
Превыше представления не только человеческого,
Но и – невещественных умов;
Ибо Он положил тьму покровом (Своим) (Пс.17,12),
И потому все прочее находится во тьме,
И один только Он, как свет, вне тьмы;
То как ты вводишь о Нем понятие
Или ты делом увидел отделенного?
Откуда же и как прошел ты чрез тьму,
Один отделившись от всех тварей?
Если же это не свойственно тебе, но другому,
То, удивляюсь, кому же? – Спрашиваю тебя, чтобы научиться,
Ангелу или кому-либо другому из невещественных [умов]?
Да и не читал ли ты, что и лица
И ноги они имеют покровенными
Благоговейно и прилично божественными крылами?
Если эти некие крылья ты будешь понимать
Не (иначе, как) покров от неприступной славы,
Ибо не естество (Божие) они видят, но славу славы;
То какому же человеку – посмеешь сказать ты?
Иоанну или великому Павлу?
Но один взывает и всем проповедует,
Что ремня одного или ремешка
Обуви он не может развязать (Лк.3,16).
Другой же, когда взошед на третье небо
И после того взят был в рай,
Не сказал ли тебе одному чего-либо частным образом,
Что ты скрыл и ныне желаешь возвестить?
Ибо мы не слыхали, чтобы и он
Что-либо сообщил об этом письменно,
Но и он громогласно говорит:
Я слышал глаголы, которых не могу изречь (2 Кор.12,4);
Обитает же Бог в неприступном свете (1 Тим.6,16).
Итак, Иоанн не развязывает ремня
И недостоин развязать ремешка одного,
Павел не мог изъяснить глаголов,
Которые он слышал, называя их неизреченными;
Кто же [после этого] изследовал так Бога,
И остался неопалимым от неприступного света?
И, проникнув в это обиталище [Бога],
Узрел самое естество Владыки,
Чтобы нечто большее Иоанна и Павла
Дерзнул он, несчастный, сказать?
Ибо кто не содрогнется и кто не восплачет
Об ослеплении и омрачении ныне говорящих
И вводящих новую и поистине странную ересь,
Низвергающую в одну пропасть всех,
Вопрошающих и вопрошаемых?
Ибо мыслию ли они отделяют Слово
Или делом – зломудренно заблуждаются,
С той и другой стороны попадая в ересь.
Ведь (отделять) делом значит разсекать Слово (от Отца),
Мыслию же – наоборот сливать Его,
Как бы Оно совершенно не отделялось.

Содрогнись, человече, познай себя самого,
Поведай о себе, поведай, если уж хочешь нечто (поведать);
Быть может, и ты, как Давид, воззовешь,
Говоря: дивна для меня премудрость Твоя
И ведение Твое, Боже мой (Пс.138,6).
Ей, оставь любопытство,
Отложи богохульные слова
И скажи прежде, как нам спастись;
Затем скажи, как сам ты спасся,
Чтобы не оказалось, что ты учишь нас (только) словом,
Но и делом показываешь усерднейшими,
Если ты не намерен самого себя наказать
И осудить, как не делавший того, о чем говоришь,
И чрез то стать выше слов,
Как никогда не положивший таковыми начала.
Положи сперва камень в основание,
Ибо на воздухе не строится здание.
Сотвори заповеди Христа-Камня,
Строителя Божественной Церкви,
Новых людей – словесных овец.
Сделай и скажи, созидая на этом Камне,
Лучше же – сам созидайся на Камне.
Он да будет для тебя и пастырем,
И архитектором, и основанием жизни.
Какая нужда в кровле прежде основания?
Сперва основание и тогда кровля:
Делание с познанием, и [только] таким образом созерцание.
Как прежде сбора винограда хочешь ты пить вино?
Оно не вмещается в ветхом мешке.
Как прежде посева думаешь ты собирать снопы
И другим сообщать пустоту?
Если хочешь, иди, не уклоняясь от пути,
Но научись глубине судеб
Человеческих, как одни счастливо живут,
И без сомнения, злые и неведущие Бога,
А другие несчастны, знающие Бога
И Богом одним знаемые;
Одни бедны и, вероятно, неблагодарны,
Другие же несут нищету с благодарностию,
А иные и богаты и злобно непризнательны;
Иные же, похищая и поступая несправедливо,
Думают, что Богу служат чрез это,
И многое другое, что видишь ты повседневно,
Что смертные делают и наоборот переносят;
И Бог, Творец всех, терпит,
Да не сочли бы Его как-нибудь несправедливым беззаконные
Или подобные мне малодушные.
Поучись еще Божественному суду,
О том дне и часе, в который
Все мы обнаженными предстанем
Пред судилищем Бога моего и Спасителя,
И за здешние деяния и слова,
Помышления и вместе намерения
Получим достойное возмездие.
Поведай, кто будет там дерзновенным
И кто напротив посрамленным?
Можешь ли говорить об этом без опыта?

После же этого внимай и творению,
Ибо другую бездну ты найдешь в нем.
Взгляни на небо, солнце и звезды,
Посмотри на землю-мать и могилу
Всех нас, происшедшую по повелению [Божию].
Придя же сюда, поведай о смерти,
Философствуй о многом неизбежном
И полезном для друзей и вместе для сродников,
Для богатых так же, как и для славных.
И если ты со всеми будешь толковать [об этом],
То тебе станет говорить (даже) до смерти,
И по смерти это принесет тебе пользу.
Взгляни затем на окружающий мир:
На находящияся внутри его породы всевозможных животных,
На пестрый вид пернатых
И вместе на голоса маленьких птичек,
На широту, величину и границы моря;
Подивись, изумись и скажи в ответ:
О глубина богатства и ведения божественного!
О (глубина) премудрости Твоей, всемилостивый Боже мой!
Здесь-то и смирись чрез внешние (предметы);
Собравши ум, вникни в себя самого,
Лучше же – философствуй о себе самом и о том, что относится к тебе;
И что бы ни видел ты, найди в видимых (вещах)
В каждой учителя себе в добродетели
Или изображение порочной страсти,
Дабы из величия и красоты тварей
Познал ты непостижимую премудрость
Божию и мысленную брань,
Которую предызобразил Создатель всех.
И, как змея, стяжи, конечно, мудрость,
Яд же злобы изблюй.
Как конь, беги на пути от зла,
Ржать же, разумеется, к женскому полу ты не будешь.
Стань кошкой, стерегущей мысленную мышь,
Но отнюдь не похищающей принадлежащего ближнему
И не смотрящей на долю братий твоих.
Но и [будучи] мышью, противных мышей ты будешь
Гнать, конечно, из своего дома.
Не будь волком, но от волков беги,
Лучше же – сделайся собакою Владыки,
Всею своею яростию дыша против них
И выслеживая пути Владыки твоего;
Доколе не найдешь ты и не настигнешь
Божественную добычу, не обратись вспять
И не сделайся добычею мысленных зверей.
Подражай зайцу, если не можешь собаке,
И, стяжав Христа скалою и прибежищем своим,
Скройся там, где (совершенно) нет страха.
Либо, как олень, взойди на горы,
Убегая от рук охотников;
Или расправь (крылья), как хорошая птица,
И пари над всеми сетями,
Под крыльями же разумей святую любовь,
Без которой никуда не уйдешь.
Подражай жребяти, носящему Творца (Мф.21,7),
Будь волом, влекущим божественный плуг
И режущим сладкую борозду слова.
Всему подражай, кроме худого:
Худое (дело) – лисица, живущая лицемерием,
Которая (в действительности) одно, а показывается другим;
Ибо она притворяется, (будто) издохла, дабы похитить что-либо.
(Нечто) страшное – медведица: если где-либо и на меч она наткнется,
То не останавливается, разрывая свою рану,
До тех пор, пока сама не издохнет от нее.
Худое – свинья, жрущая ненасытно,
Худое – аспид, ибо он затыкает уши,
Худо (все) худое, и если, желая изследовать его,
Ты и избежать постараешься, любезная душа,
То поистине обретешь истинную мудрость.
Шествуя путем, о если бы шел ты к лучшему,
И вместе со всеми (тварями) познал и себя самого!

Когда я спрашиваю, тогда ты отвечаешь мне
Словом, конечно, которое произносишь и которое я воспринимаю.
Есть ли оно в тебе, переходя и ко мне,
Или оно оставляет тебя лишенным слова?
Я знаю ведь, ты скажешь, что оно и ко мне перешло
И все остается в тебе, не отделившись от тебя.
Скажи мне об этом и оставь ныне Бога,
Чтобы вся вместе тварь, вострепетав, не пала
И не раздробила твою тучную плоть,
И не сокрушила твою плотяную душу,
И не попалила огнем ума твоего,
Который вдается в безполезное и пустое занятие.
Ибо ни делом ни мыслию
Нераздельное Слово не отделяется (от Отца).
Ведь тот, кто заключен внутри дома,
Но имеет ум, блуждающий вне,
Не остался в доме без ума,
Но и с ним и вне (его), конечно, находится.
Итак, это отделение чем ты наименуешь?
Делом назовешь или мыслию – скажешь?
Если мыслию, то как весь он (ум) находится вне?
Если же делом, то как – внутри дома?
Но что, конечно, значит этот пример
В сравнении с превосходящим ум и мысль Словом?
Ибо посланное от Отца Слово,
Низойдя (на землю) и вселившись в утробу Девы,
Все было и во Отце и все во чреве,
Будучи невместимо и во всей (вселенной).
Не сократившись, не умалившись, конечно, Оно вошло все [во чрево]
И, оставшись неизменным, приняло образ раба,
И, родившись, по всему сделалось человеком,
Все пройдя (матернюю) утробу и придя в мир,
И все опять возвратившись туда, откуда же отлучилось.
Итак, мыслию или делом произошло это?
Мог ли бы ты совершенно смело сказать (это) о том, что неизреченно для всех
Ангелов и Архангелов и для всякой тварной природы?
И в самом деле, оно поистине мыслится, но не высказывается всецело
И отнюдь не постигается умом совершенно.
Каким образом Он – Бог и человек, и наоборот человек и Бог?
И Сын есть Отца, весь нераздельный от Него,
И, произойдя в мире, сделался (сыном) Девы,
И остался, как сказано, невместимым для всех?
Мыслию, скажи, или делом? – Конечно, теперь ты замолчишь;
Ибо хотя бы и хотел сказать, ум твой не даст слова,
И многоречивый язык твой останется праздным.
Если же ты пожелал бы назвать Божественное естество вещью,
То скажи, конечно, и какого рода, ибо я не знаю.

Слава Тебе, Отче и Сыне и Святой Душе,
Божество неописанное, нераздельное естеством.
Тебе в Духе Святом все мы поклоняемся,
Имеющие Духа Твоего и от Тебя получившие (Его);
И, видя славу Твою, не любопытствуем,
Но в Нем (Духе) созерцаем Тебя, нерожденного Отца,
И от Тебя рожденное и происходящее Слово;
(Итак), поклоняемся Нераздельной и Неслиянной Троице
Во едином Божестве и начале и силе. Аминь.

Гимн шестидесятый

Путь к созерцанию божественного света.

Кто хочет узреть оный cвет,
Тот должен следующее в сердце хранить:
[Блюстись от] телесных страстей и непотребных скверн,
Божбы и всякого гнева и возмущения,
И разсеяния и памятозлобия,
И совершенно людей не судить;
А быть в самом помысле и сердце
Чистейшим от плотских скверн,
Кротким, смиренным, спокойным,
Откровенным и чадом мира,
Воздержным в пище и питии
И неослабно заниматься молитвой;
Началом же и концом во всем этом
Иметь главу добродетелей – любовь.

О гимнах преп. Симеона Нового Богослова.

Читателям, интересующимся духовною литературой, давно уже известны слова или беседы преп. Симеона Нового Богослова, переведенные на русский язык епископом Феофаном и изданные в двух выпусках Афонским Пантелеимоновым монастырем, между тем гимны преп. Симеона доселе оставались у нас непереведенными и неизвестными. В греческом издании творений Симеона Нового Богослова слова и главы, которые именно все сполна и переведены еп. Феофаном, составляют первую часть книги, во второй же значительно меньшей части помещены гимны преп. Симеона, написанные в поэтической, стихотворной форме. Настоящий перевод и имеет целию дать возможность русским читателям ознакомиться с этим, другим родом произведений преп. Симеона Нового Богослова – его божественными гимнами, не менее интересными и примечательными, чем изданные ранее в русском переводе слова святого отца.

Подлинность гимнов преп. Симеона доказывается из жития его, из древних рукописей и на основании тождества идей, заключающихся в словах Симеона и в гимнах. В житии преп. Симеона Нового Богослова, написанном учеником его Никитою Стифатом, неоднократно говорится, что Симеон, занимаясь писательством, слагал исполненные любви божественные гимны, составлял экзегетические, катехизические и другие слова, писал аскетические главы, послания и прочее. В разных библиотеках существует немало рукописных кодексов 12,13,14 и позднейших веков, в которых или особо или на ряду со словами Симеона помещаются и божественные гимны, надписанные именем преп. Симеона, игумена монастыря святого Маманта, или Нового Богослова. Сличение содержания гимнов и слов Симеона показывает, что в них развиваются одни и те же как общие или основные, так и частные идеи. К первым должно быть отнесено учение Симеона о Боге, как свете, являющемся верующему в непосредственном созерцании, и его учение о том, что для спасения необходимо еще здесь на земле воспринять внутрь Царствие Божие – благодать Святого Духа и опытно познать и ощутить ее умом и чувством. Кроме этих главных идей, слова и гимны Симеона совпадают и в некоторых частных пунктах, именно в учении о непостижимости Божества, о человеке, как образе Божием, о будущем суде, о плаче и слезах и прочее.

Хотя в словах и гимнах преп. Симеона содержится одно и то же учение, но между ними однако замечается и немалая разница. Слова Симеона представляют собою по преимуществу беседы или поучения, составленные для народа или для одних монахов и большею частию, вероятно, произнесенные в храме, тогда как гимны суть не что иное, как келейные записки или дневники Симеона, в которых он описывал свои видения и созерцания и изливал чувства любви, благоговения и благодарности к Богу. Слова Симеона излагают его учение, его богословские и аскетические взгляды, гимны же изображают нам самую душу Симеона, ее чувства и переживания. Поэтому гимны преп. Симеона наиболее характерны не для его богословской системы, не для его учения, а для личности Симеона, для его настроения, для его мистики. Гимны Симеона Нового Богослова вскрывают пред нами как бы ту лабораторию, в которой изготовлены и сложились глубокие и оригинальные взгляды этого святого отца.

Чистосердечное исповедание своих грехопадений и немощей, описание необычайных созерцаний и откровений, каких сподобился Симеон, и благодарение Богу за воспринятые от Него дары и благодеяния – таково общее содержание гимнов преп. Симеона. Являясь лирическим излиянием религиозных чувств святого отца, почти всякий гимн Симеона начинается обращением к Богу и имеет форму благоговейного размышления или беседы души с Богом, в которой преп. Симеон излагает пред Богом свои тревоги и недоумения и, предлагая вопросы, получает на них ответы от Бога и разъяснения, или же просто форму молитвы, преисполненной глубочайшего сокрушения, смирения и пламенной любви к Богу, молитвы, в которой Симеон, исповедуя дивные пути промысла Божия в своей жизни, возсылает Богу хвалу и благодарение за все Его милости и которую заканчивает обычно прошением или мольбою о спасении и помиловании. Четыре гимна, помещенные в греческом издании в конце (52-й, 53, 54 и 55), могут быть названы молитвами в тесном смысле; две последние из них получили у нас и у греков даже обще-церковное употребление, как лишенные специально биографических черт своего автора и образцовые по силе и глубине чувства.

Помимо такового общего характера и содержания, в гимнах преп. Симеона можно различать и некоторые частные элементы: богословско-догматический, нравственно-аскетический и историко-биографический. Так в некоторых гимнах святой отец затрагивает темы догматического или вообще богословского характера, трактуя, например, о непостижимости Божества (41 и 42 гимн), о Святой Троице (36,45 и другие гимны), о божественном свете и его действиях (40 и 37 гимн), о творении мира (44 гимн), об образе Божием в человеке (34 и 43 гимн), о крещении, причащении и священстве (3,9,30 и 38 гимны), о Cтрашном Cуде, воскресении и будущей жизни (42,46 и 27 гимны) и прочее. Сравнительно немногие гимны представляют нравственные предписания общего характера – для всех верующих, или частного – для монахов (таковы гимны: 13,18-20 и 33). Есть гимны, имеющие и историческую ценность, в одном, например, из гимнов (50-м) преп. Симеон дает подробную характеристику разных классов современного ему общества, особенно высшего и низшего духовенства, в другом гимне (37-м) рисует духовный облик своего старца, Симеона Благовейного или Студита. Наконец, есть гимны, в которых заключаются указания на некоторые факты из жизни самого Симеона Нового Богослова (см.26-й,30,32,35,53 и др.гимны). В этом случае особенно примечателен 39 гимн, где преп. Симеон говорит об отношении к нему родителей, братьев и знакомых и о дивном водительстве промысла Божия в его жизни. Впрочем внешнего, фактического материала для биографии преп. Симеона в гимнах сообщается весьма мало, черты же и события, касающиеся внутренней жизни Симеона, разсеяны едва ли не по всем гимнам.

Это именно и является, можно сказать, общею основою, общим фоном или канвою для всех гимнов Симеона, то есть то, что все они изображают внутреннюю жизнь святого отца, его переживания, мысли, чувства, видения, созерцания и откровения, то, что продумано, прочувствовано, выстрадано, увидено и дознано им на непосредственном, живом и постоянном опыте. В гимнах преп. Симеона нет и тени чего-либо искусственного, выдуманного, сочиненного или сказанного для прикрасы; все его слова идут прямо из души, от сердца и вскрывают, насколько возможно, его сокровенную жизнь в Боге, высоту и глубину его мистических переживаний. Гимны Симеона суть плод самого непосредственного духовного опыта, плод живейшего религиозного чувства и чистого, святого вдохновения.

Созерцая Бога то вне себя, как пресладкий божественный свет, то внутри себя, как незаходимое солнце, непосредственно беседуя с Богом, как друг с другом, и получая от Него откровения чрез Духа Святого, отделяясь от видимого мира и становясь на грани настоящего и будущего, восхищаемый на небеса, в рай и бывая вне тела, горя внутри пламенем божественной любви и слыша, наконец, в глубине души повелительный голос записать и поведать о своих дивных созерцаниях и откровениях, преп. Симеон невольно брался за перо и в поэтической, вдохновенной форме излагал свои мысли, чувства и высокие переживания. Необычайность созерцаний, сила чувства и полнота счастия и блаженства в Боге не давали Симеону возможности молчать и заставляли писать. И хотел я, говорит он, молчать (о если бы я мог!), но страшное чудо возбуждает сердце мое и отверзает оскверненные уста мои. Говорить и писать даже и не хотящего меня заставляет Тот, Кто возсиял ныне в моем мрачном сердце, Кто показал мне дивные дела, которых не видели очи, Кто снисшел в меня и прочее. Внутри меня, пишет Симеон в другом гимне, горит как бы огонь, и я не могу молчать, не вынося великого бремени даров Твоих. Ты, сотворивший птиц, щебечущих разными голосами, даруй, просит далее святой отец, и мне недостойному слово, дабы всем письменно и не письменно поведал я о том, что Ты соделал на мне по безпредельной милости и по одному человеколюбию Твоему. Ибо превыше ума, страшно и велико то, что подал Ты мне страннику, неучоному, нищему и прочее. Вообще преп. Симеон неоднократно заявляет в гимнах, что он не может выносить молчания и предать забвению то, что ежедневно и ежечасно в нем видится и совершается. Если так, то на гимны преп. Симеона нельзя смотреть как на одно лишь свободное поэтическое творчество писателя; в них нужно видеть нечто большее. Сам преп. Симеон дар "петь… гимны, новые вместе и древние, божественные и сокровенные", сознавал в себе, как благодатный дар новых языков, то есть он видел в этом даре нечто подобное древним первохристианским глоссолалиям. Поэтому Симеон смотря на себя, лишь как на орудие, и свое духовное дарование не считал чем–либо особенным. Уста мои, Слове, пишет он, говорят то, чему научен я, равно и гимны и молитвы я воспеваю те, которые давно уже написаны приявшими Духа Твоего Святого.

Преп. Симеон хотел поведать в гимнах о дивных делах милости и благости Божией, явленных в нем и на нем, несмотря на всю его греховность и недостоинство. С полной откровенностию, не щадя своего самолюбия, святой отец обнажает в гимнах все свои духовные немощи и страсти, прошлые и настоящие, грехи делом и мыслию, безпощадно бичуя и окаявая себя за них. С другой стороны, он совершенно неприкровенно описывает и те видения и откровения, каких он сподоблялся от Бога, и ту славу и обожение, которых удостоился по благодати Божией. Представляя зрелище души, то кающейся и сокрушающейся о своих падениях, то возвещающей всем дивные милости и благодеяния Божии, гимны преп. Симеона являются как бы его автобиографическими записками, и в этом отношении их можно сравнить лишь с "Исповедью" блаженного Августина, которая написана последним также с целию исповедания грехов своих и прославления Бога и является, с одной стороны, как бы публичным покаянием Августина, а с другой – гимном хвалы и благодарения Богу за его обращение. Гимны преп. Симеона это тоже исповедь души, только написанная не в такой форме, не в форме последовательной автобиографии, а в форме отрывочных диалогов, молитв и размышлений. То и другое произведение дают историю двух душ, проникнутых глубочайшим сознанием своей греховной испорченности и порочности, воодушевленных благоговейными чувствами любви и благодарности к Богу и исповедующихся как бы пред лицом и в присутствии Самого Бога. "Исповедь" бл. Августина это – неподражаемое и безсмертное произведение по силе веры и необычайной искренности и глубине чувства. Однако, если иметь в виду те идеи и чувства, которые запечатлены преп. Симеоном в его гимнах, то их должно поставить даже выше "Исповеди" Августина.

Августин – муж великой веры, он живет верою и надеждою и преисполнен любви к Богу, как своему Творцу и благодетелю, как к Небесному Отцу, Который озарил его светом Своего познания и, после многолетнего рабства страстям, из тьмы греховной призвал в этот чудный Свой свет. Но преп. Симеон стоит выше Августина – он превзошел не только чин веры и надежды, не только рабский страх, но и сыновнюю любовь к Богу. Не созерцая только пред очами Божественный Свет, но и имя Его внутри своего сердца, как неизреченное сокровище, как всего Творца и Царя мира и самое Царство Небесное, он недоумевает, во что ему еще верить и на что еще надеяться. Преп. Симеон любит Бога не потому только, что он познал Его и чувствует сыновнюю любовь и благодарность к Нему, но и потому, что он непосредственно созерцает пред собою Его неизъяснимую красоту. Не видите ли, друзья, восклицает Симеон, каков и сколь прекрасен Владыка! О не смежайте очей ума, взирая на землю! и прочее. Душа преп. Симеона, как невеста, уязвлена любовию к своему Божественному Жениху – Христу и, не будучи в состоянии всецело узреть и удержать Его, истаявает от скорби и любви к Нему и никогда не может успокоиться в поисках Возлюбленного своего, насладиться созерцанием красоты Его и насытиться любовию к Нему, любя Его не мерою любви доступной человеку, но превышеестественною любовию. Преп. Симеон стоит гораздо ближе к Богу, нежели Августин: он не только созерцает Бога, но и имеет Его в сердце и собеседует с ним, как друг с другом, и получает от Него откровение неизреченных таинств. Августина поражает величие Творца, Его превосходство над тварями, как неизменяемого и вечного Бытия над бытием условным, временным и смертным, и это сознание неизмеримого превосходства Творца отделяет Августина от Бога почти непроходимою гранью. И преп. Симеон сознает это превосходство Творца над тварями, но его поражает не столько неизменяемость и вечность Божества, сколько Его непостижимость, неуловимость и неизреченность. Идя в богопознании еще далее Августина, он видит, что Божество превышает представление не только человеческое, но и невещественных умов, что Оно превыше даже самой сущности, как пресущественное, и что самое уже бытие Его непостижимо для тварей, как несозданное. Однако Симеон, несмотря на это и сознавая притом гораздо глубже Августина свою греховность и испорченность, настолько глубоко, что считает себя хуже не только всех людей, но и всех животных и даже бесов, несмотря на все это, преп. Симеон по благодати Божией видит себя превознесенным на высоту величия, созерцает себя в непосредственной близости к Творцу, как бы другим Ангелом, сыном Божиим, другом и братом Христовым и богом по благодати и усыновлению. Видя всего себя обоженным, украшенным и во всех своих членах блистающим божественною славою, Симеон исполняется страхом и благоговением к себе самому и с дерзновением говорит: Мы делаемся членами Христовыми, а Христос нашими членами. И рука у меня несчастнейшего и нога моя – Христос. Я же жалкий – и рука Христова и нога Христова. Я двигаю рукою, и рука моя весь Христос… двигаю ногою, и вот она блистает, как и Он. Августин далеко не поднялся до такой высоты, и вообще в его "Исповеди" нет и речи о тех высоких созерцаниях и о том обожении, каких сподобился преп. Симеон.

В конце концов об "Исповеди" бл.Августина и о божественных гимнах преп. Симеона должно сказать, что автобиография западного учителя превосходит характеризуемое произведение восточного отца своею стройностию и, пожалуй, литературным изяществом (хотя и гимны преп.Симеона далеко не лишены своего рода поэтической красоты), но силою религиозного чувства, глубиною смирения и высотою своих созерцаний и обожения, изображенных в гимнах, преп.Симеон далеко превосходит бл.Августина в его "Исповеди". В последнем произведении нарисован, можно сказать, тот идеал святости, до которого могло когда-либо достигнуть западное христианство, тогда как в божественных гимнах преп.Симеона Нового Богослова дан еще более высокий идеал святости, свойственный и сродный нашему восточному Православию. Августин, каким он представляется по его "Исповеди", это – человек безспорно святой, мыслящий, говорящий и живущий вполне по-христиански, но все же еще не отрешившийся совершенно от земного мудрования и не свободный от уз плоти. Преподобный же Симеон – не только святой, но и во плоти небожитель, едва касающийся стопами земли, умом же и сердцем витающий в небесах; это небесный человек и земной Ангел, не только отрешившийся от всякого плотского мудрования, но и от земных мыслей и чувств, не удерживаемый по временам даже и узами плоти, не только освятившийся душою, но и обожившийся телом. У Августина, при всей нравственной безупречности его духовного облика, мы видим еще весьма много сродного нам: земного, вещественного, плотяного, человеческого, тогда как преп.Симеон поражает нас своею отрешенностию от мира, от всего земного и человеческого, своею одухотворенностию и недосягаемою, как кажется нам, высотою совершенства.

Об "Исповеди" бл.Августина много написано и сказано одобрительного и похвального не только на западе, но и у нас в России. О божественных же гимнах преп.Симеона Нового Богослова никто почти ничего не сказал и не написал, и не только у нас, но и на западе. Алляций находит в гимнах преп.Симеона особенное благочестие, пышные цветы, которыми душа-невеста желает украситься, и благоухания, превосходящие всякие ароматы; о Боге в них говорится, по его словам, не только назидательно, но и усладительно, хотя нередко более в изступлении. Увлекательные гимны (Симеона), в которых он изобразил свои стремления и свое счастье, пишет Голль, по своей непосредственной силе далеко превосходят все, что когда–либо произвела греческая христианская поэзия. Вот почти и все, что можно найти о гимнах преп.Симеона в западной литературе. Но к характеристике их сказать этого было бы слишком мало. Для того, чтобы лучше оттенить содержание и достоинства божественных гимнов преп.Симеона, мы пытались сравнить их с замечательнейшею во всей мировой литературе автобиографиею – "Исповедию" бл.Августина. Но преп.Симеон дает в гимнах не автобиографию своего земного существования, а скорее описание своих небесных восхищений в рай, в неприступный свет – это обиталище Бога, и повествование о тех божественных созерцаниях, неизреченных глаголах и сокровенных таинствах, которые он сподобился там видеть, слышать и познать. В гимнах преп.Симеона слышится не голос смертного человека, говорящего о земном и по-земному, но скорее голос безсмертной и обоженной души, вещающей о жизни сверхземной, равноангельной, небесной и божественной.

Гимны преп.Симеона это – повесть души, говорящей не совсем обычною человеческою речью, а или покаянными вздохами и стонами или радостными восклицаниями и ликованиями; повесть, написанная не чернилами, а скорее слезами, слезами то скорби и сокрушения, то – радости и блаженства в Боге; повесть, записанная не на свитке только, но глубоко начертанная и запечатленная в уме, сердце и воле ее автора. Гимны преп.Симеона изображают историю души, от тьмы грехов восшедшей к божественному свету, из глубины падения поднявшейся до высоты обожения. Гимны преп.Симеона это летопись души, повествующей о том, как она очистилась от страстей и пороков, убелилась слезами и покаянием, всецело соединилась с Богом, уневестилась Христу, приобщилась Его Божественной славы и в Нем нашла упокоение и блаженство. В гимнах преп.Симеона описано и запечатлелось как бы дыхание или трепетное биение души чистой, святой, безстрастной, божественной, души, уязвленной любовию ко Христу и истаявающей от нее, воспламененной божественным огнем и горящей внутри, непрестанно жаждущей воды живой, ненасытно алчущей хлеба небесного, постоянно влекущейся горе, к небу, к божественному свету и к Богу.

Автор божественных гимнов – не человек, седящий в юдоли земной и поющий скучные песни земли, но как бы орел, то высоко парящий над земными высотами, едва касаясь их крыльями, то далеко улетающий в необозримую заоблачную синеву небес и оттуда приносящий небесные мотивы и песни. Как Моисей с горы Синая или как какой-либо небожитель с высоты небес, преп.Симеон вещает в своих гимнах о том, что не видится телесными очами, не слышится чувственными ушами, не обнимается человеческими понятиями и словами и не вмещается разсудочным мышлением, но что превышает всякие представления и понятия, всякий ум и речь и что познается только опытом: созерцается мысленными очами, воспринимается духовными чувствами, познается очистившимся и облагодатствованным умом и выражается в словах только отчасти. Преп.Симеон пытался сказать в гимнах нечто о порядках не земного бытия и земных отношений, а о потустороннем, горнем мире, куда он проникал отчасти, еще живя на земле во плоти, о Бытии безусловном, вечном, Божественном, о жизни безстрастных и равноангельных мужей и безплотных сил, о жизни духоносцев, о вещах небесных, таинственных и неизреченных, о том, чего око не видело, ухо не слышало и что на сердце человеческое не всходило (1 Кор.2,9), и что поэтому совершенно непостижимо для нас, изумительно и странно. Преп.Симеон своими гимнами отрывает нашу мысль от земли, от видимого мира и возводит ее на небеса, в какой-то иной мир, потусторонний, невидимый, изводит ее из тела, из обыденной обстановки греховной, страстной человеческой жизни и возносит в область Духа, в неведомую нам область каких-то иных явлений, в благодатную атмосферу чистоты, святости, безстрастия и божественного света. В гимнах Симеона раскрываются пред читателем как бы те глубины Божественного ведения, которые испытует лишь Дух Божий и заглянуть в которые, даже на мгновение, не безопасно для ограниченного и слабого человеческого мышления. В божественных гимнах преп.Симеона такая отрешенность от мира, такая одухотворенность, такая глубина духовного ведения, такая головокружительная высота совершенства, до которых едва ли когда еще достигал человек.

+ + +

Если таково содержание гимнов Симеона, если в них так много необычного для нас и непонятного, то отсюда для читателя гимнов является двоякая опасность: или совершенно не понять преп.Симеона, или худо его понять и перетолковать. Некоторым из читателей многое в гимнах, несомненно, покажется странным и непонятным, невероятным и невозможным, а кое-что – даже соблазном и безумием. Таковым читателям преп.Симеон может представиться по гимнам каким-то обольщенным и изступленным мечтателем. Этим читателям считаем долгом сказать следующее: сфера познания как вообще человеческого, так и тем более всякого частного лица слишком ограничена и узка; человек может постигнуть лишь то, что доступно его тварной природе, что вмещается в рамки пространственно-временных отношений, то есть нашего настоящего земного бытия. Кроме того, для каждого отдельного человека ясно и понятно лишь то, что он испытал и познал на своем личном маленьком опыте. Если так, то всякий сомневающийся и неверующий в праве сказать о непонятном и чудесном для него явлении лишь следующее: это непонятно для меня и в настоящее время, и только. Непонятное для частного опыта одного лица, быть может, понятно другому в силу его личного опыта, и невероятное для нас в настоящую минуту, быть может, станет для нас доступным и возможным когда-либо в будущем. Чтобы не оказаться во власти гнетущего сомнения и неверия или не остаться с тупым самодовольством мнимого мудреца-всезнайки, всякий человек должен слишком скромно думать как о себе, так и о сфере человеческого познания вообще, и своего крохотного опыта отнюдь не обобщать до общечеловеческого и универсального.

Христианство, как благовестие о Царствии Божием, о Царствии Небесном на земле, всегда было и будет соблазном и юродством для плотяного мудрования и для языческой мудрости мира сего. Об этом давно сказано и предсказано еще Самим Христом и Его Апостолами. И преп.Симеон Новый Богослов, который, по его словам, старался лишь обновить в людях евангельское учение и евангельскую жизнь и который в своих гимнах лишь вскрыл те глубокие тайны, которые сокрыты и таятся в боголюбивой душе и верующем сердце человека, также неоднократно повторяет, что те вещи, о которых он пишет в гимнах, не только неведомы людям грешным, одержимым страстями, но и вообще непостижимы, неизреченны, невыразимы, неописуемы, неизобразимы, превосходят всякий ум и слово и что, будучи отчасти и для него самого непонятны, оне заставляют его трепетать в то время, когда он пишет и говорит о них. Мало того, преп. Симеон как бы сам предупреждает своих читателей, когда заявляет, что без опыта невозможно познать тех вещей, о которых он говорит, и что кто попытался бы вообразить и представить их в уме, тот обольщен был бы своим воображением и собственными фантазиями и далеко удалился бы от истины. Равно и ученик Симеона Никита Стифат в своем предисловии к гимнам, которое в настоящем переводе предпослано гимнам, говоря, что высота богословия Симеона и глубина его духовного ведения доступны лишь мужам безстрастным, святым и совершенным, в весьма сильных выражениях предостерегает духовно неопытных читателей от чтения гимнов, дабы вместо пользы они не получили вреда.

Всякий благоразумный читатель, думаем, согласится с нами, что мы либо совершенно чужды духовного опыта, либо слишком несовершенны в нем, а признав себя таковыми и все же желая ознакомиться с гимнами преп.Симеона, будем вместе с читателем, помнить, что мы своим разсудочным мышлением не можем понять и представить себе того, что совершенно недомысленно и сверхрассудочно, поэтому не будем и пытаться проникнуть в заповедную и чуждую нам область, но будем крайне осторожны и внимательны, чтобы своими низменными, земными представлениями не опошлить как-либо тех картин и образов, какие рисует преп.Симеон в своих гимнах, чтобы не набросить земной тени на кристальную чистоту души святого отца, на его святую и безстрастную любовь к Богу, и не понять грубо-чувственно тех выражений и слов, какие он нашел для своих возвышеннейших мыслей и чувств в крайне бедном и несовершенном языке человеческом. Не будем, читатель, по причине своего маловерия и неверия отрицать дивные чудеса в жизни тех, которым, по словам Христа, своею верою возможно и горы передвигать (Мф.17,20;21,21) и творить даже нечто большее того, что совершил Христос (Ин.14,12), не будем своею собственною нечистотою и порочностию пятнать ту ослепительную белизну безстрастия, которой достиг преп.Симеон и подобные ему духоносные мужи. Единственным средством к тому, чтобы хотя сколько-нибудь понять высокие созерцания и необычайные переживания преп.Симеона, является для читателя путь духовного опыта или точнейшее соблюдение всех тех предписаний, какие дает сам преп.Симеон как в своих словах, так отчасти и в божественных гимнах. Доколе все эти предписания самым тщательным образом не выполнены нами, согласимся, читатель, что мы с вами не в праве судить такого великого мужа, каковым был преп.Симеон Новый Богослов, и по крайней мере не будем отрицать возможности всего того невероятного и чудесного, что найдем в его гимнах.

Для читателей, не чуждых духовного опыта и знакомых с явлениями так называемой духовной прелести, при чтении гимнов преп. Симеона может возникнуть недоумение другого рода. Преп.Симеон так неприкровенно описывает свои видения и созерцания, так дерзновенно поучает решительно всех, так самоуверенно говорит о себе, что он воспринял Духа Святого и что его устами говорит Сам Бог, так реально изображает свое собственное обожение, что для читателя естественно подумать: не прелесть ли все это? Не следует ли считать все эти созерцания и откровения Симеона, все его вдохновенные слова и речи прелестными, то есть делом не подлинного христианского опыта и истинно духовной жизни, но явлениями призрачными, ложными, представляющими собою признаки обольщения и неправильного духовного делания? И в самом деле не находился ли автор предлагаемых в переводе гимнов в прелести? Ведь он сам говорит, что некоторые считали его при жизни гордецом и прельщенным. – Нет, отвечаем, не находился, и по следующим основаниям. В гимнах преп.Симеона поражает не только высота его созерцаний и откровений, но и глубина его смирения и самоуничижения. Преп.Симеон постоянно обличает и укоряет себя за свои прошлые и настоящие грехи и проступки; особенно безпощадно он бичует себя за грехи юности, с поразительной откровенностью исчисляя все свои пороки и преступления; с такою же откровенностию он сознается в тех мельчайших приражениях тщеславия и гордости, которые вполне естественны были у Симеона в то время, когда он за свою святую жизнь и учение стал пользоваться всеобщею славою и известностью и своими беседами привлекал к себе весьма многих слушателей. Описывая свои необычайные созерцания, преп.Симеон в то же время восклицает: Кто я, о Боже и Творче всего, и что я сделал вообще доброе в жизни … что Ты прославляешь меня презренного такою славою? и прочее. Вообще все гимны Симеона от начала и до конца проникнуты глубочайшим самоукорением и смирением. Постоянно называя себя странником, нищим, неученым, жалким, презренным, мытарем, разбойником, блудным, скверным, мерзким, нечистым и прочее, преп.Симеон говорит, что он совершенно недостоин жизни, что он недостойно взирает на небо, недостойно попирает землю, недостойно смотрит на ближних и беседует с ними. Говоря, что он сделался весь грехом, преп.Симеон обзывает себя последним из всех людей, даже более того – он не считает себя и человеком, но худшим всех тварей, гадов, зверей и всех животных, даже худшим самих бесов. Такая непонятная нам глубина смирения является показателем необычайной высоты совершенства, но она отнюдь немыслима у человека прельщенного.

Преп.Симеон, как он сам говорит о себе, никогда не желал и не искал той божественной славы и тех великих даров, каких сподобился от Бога, но, вспоминая грехи свои, искал лишь отпущения и прощения их. Мало того, еще находясь в мире, преп.Симеон от души возненавидел мирскую славу и бегал всех тех, кто говорил ему о ней. Но когда впоследствии эта слава вопреки желанию его пришла к нему, преп.Симеон молил Бога таким образом: Не дай мне, Владыко, суетной славы мира сего, ни богатства гибнущего… ни высокого престола, ни начальства… соедини меня со смиренными, нищими и кроткими, дабы и я также сделался смиренным и кротким, и… благоволи мне оплакивать одни только грехи свои и иметь попечение об одном праведном суде Твоем…. Жизнеописатель Симеона и ученик его Никита Стифат говорит о преп.Симеоне, что у него была великая забота и постоянное попечение о том, чтобы его подвиги оставались ни для кого неизвестными. Если же Симеон предлагал иногда в беседах ради назидания слушателей уроки и примеры из своей жизни и собственного опыта, то никогда не говорил о себе прямо, а в третьем лице, как о ком-то другом. Только в четырех словах, помещенных в греческом издании и русском переводе последними (89-м,90,91 и 92), преп.Симеон, возсылая Богу благодарение за все "Его благодеяния к нему, ясно говорит о бывших ему видениях и откровениях. В одном из этих слов он замечает: Я ничего не писал с тем, чтобы себя показать. Не дай Бог… Но, помня дарования, какие даровал Бог мне недостойному, благодарю и славлю Его, как благоутробного Владыку и благодетеля… и, чтобы не скрывать таланта, который Он мне дал, подобно худому и неключимому рабу, проповедую милость Его, исповедую благодать, всем показываю сделанное Им мне добро, чтобы подвигнуть тем и вас словом учения – восподвизаться получить и себе то, что получил я. В последнем же из указанных слов читаем: Это пожелал я написать вам, братия мои, не для того, чтоб стяжать славу и быть прославленным от людей. Да не будет! Ибо такой человек безумен и чужд славы Божией. Но написал для того, чтоб вы увидели и познали безмерное человеколюбие Божие и прочее, говорит далее Симеон, в самом конце слова, открыл я вам таинства, которые были сокрыты во мне, ибо вижу, что близок конец жизни моей… Из этого последнего замечания святого отца видно, что четыре указанных слова Симеона написаны и сказаны им, очевидно, незадолго до смерти.

Что же касается гимнов преп.Симеона, то едва ли при жизни его они были известны многим, исключая разве только некоторых, весьма немногих гимнов. Гимны преп.Симеона, как выше было замечено, являются не чем иным, как его мемуарами или келейными записками, написанными, вероятно, большею частию в то время, когда преп. Симеон удалился на безмолвие – в затвор. Преп.Симеон писал свои гимны не почему-либо другому (о чем также сказано выше), как потому, что не мог умолчать о своих чудесных видениях и созерцаниях, не мог не излить хотя бы в книге или на свитке волновавших и переполнявших его душу мыслей и чувств. Никита Стифат пишет в житии Симеона, что святой отец еще при жизни поведал ему, как ближайшему ученику, все свои тайны и передал все свои писания с тем, чтобы он обнародовал их впоследствии. Если Никита, выпуская гимны преп.Симеона, счел нужным написать к ним особое предисловие с предостережением духовно неопытным читателям, то отсюда с несомненностию следует заключить, что гимны преп.Симеона при жизни его оставались неизвестными и впервые опубликованы были лишь по смерти Симеона учеником его.

В божественных гимнах Симеона описываются такие видения и откровения, какие сравнительно редко встречаются в писаниях других отцов. Но отсюда еще не следует заключать, что их не было и в жизни других святых подвижников; подобных видений и откровений сподоблялись, без сомнения, и другие угодники, только преп.Симеон по данному ему дарованию поведал о своих созерцаниях и переживаниях с необычайной ясностию, откровенностию и подробностию, тогда как другие святые или совсем умолчали о своих духовных переживаниях или поведали только весьма немногое. Однако несомненно и то, что преп.Симеон удостоился некоторых необычайных дарований и созерцаний, каких удостаивались далеко не все подвижники. Если преп.Симеон в своих гимнах так уверенно говорит о себе и так смело обличает всех, то это потому, конечно, что обильно воспринятая им благодать Божия и необычайно реальное чувство необманчивости своих переживаний, подтверждаемое многолетним подвижническим опытом святого отца, сообщали ему и великое дерзновение и давали право говорить именно таким образом, подобно тому, как говорил о себе и Апостол Павел.

Обо всем этом свидетельствуют такие, например, сильные места из гимнов и слов преп.Симеона: хотя и говорят, пишет Симеон, что я, раб Твой, прельщаюсь, но я никогда не поверю, видя Тебя, Бога моего, и созерцая пречистое и Божественное Лицо Твое, и воспринимая от него Твои Божественные озарения, и будучи просвещаем Духом в умных очах своих. Или еще: я с дерзновением, говорит Симеон, возглашаю, что если я не мудрствую и не говорю, что говорят и мудрствуют Апостолы и святые отцы, если не повторяю только Божиих словес, сказанных во Святом Евангелии … да будет на мне анафема от Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа чрез Духа Святого … и вы не заткните только уши свои, чтоб не слышать слов моих, но побейте меня камнями и убейте, как нечестивого и безбожного. В гимнах преп.Симеона для нас очень много чудесного, необычайного и даже невероятного и странного, но это потому, что сами мы далеки от Царствия Божия и ни в понятиях своих, ни в жизни не усвоили юродства христианской проповеди, но и мыслим и живем полуязычески.

Наконец, как на последнее доказательство того, что видения и созерцания Симеона не были прелестными, укажем на чудеса его и на прославление. Еще при жизни преп.Симеон делал предсказания и совершил несколько чудесных исцелений, равно как и вскоре же по смерти им совершено немало разного рода чудес. Все эти предсказания и чудеса преп.Симеона весьма подробно описаны в житии его, в котором повествуется и об открытии мощей преп.Симеона; это последнее произошло через тридцать лет после смерти преподобного. Все это в совокупности взятое уверяет нас в том, что преп.Симеон отнюдь не находился в прелести, но что его видения и созерцания и все духовные переживания суть подлинно-благодатная жизнь во Христе, подлинно-христианская мистика, а его речи и учение, содержащиеся как в словах, так и в гимнах, естественное выражение и плод истинно-духовной христианской жизни. Преп.Симеон не только сам чужд был духовной прелести, но и других учил и учит распознавать ее и бегать. Умудренный долгим опытом и будучи тонким знатоком духовного делания, преп.Симеон в слове "О трех образах внимания и молитвы" указывает правильный и неправильные способы молитвенного делания. В этом слове Симеон сам сообщает точные признаки прелести и говорит о разных видах ее. После этого подозревать Симеона Нового Богослова в прелести теряются всякие основания.

+ + +

Божественные гимны преп.Симеона написаны, как выше замечено, в поэтической, стихотворной форме, однако не в форме античной, классической поэзии. Древние греки точно наблюдали в стихах количественность, то есть долготу и краткость слогов, но в позднейшие времена у греков строгое соблюдение количественности стало упускаться из виду. В X веке в Византии возникли, очевидно из народной поэзии, так называемые политические стихи, в которых мы и видим пренебрежение количественностию; в этих стихах строка за строкой наблюдается лишь одно и то же число слогов и известное направление ударений. Самым употребительнейшим стихом такого рода является 15-слоговой ямбический, происшедший, вероятно, как думают, из подражания восьмистопному (то есть 16-слоговому) ямбу или трохею. Менее употребителен 12-слоговой политический стих. Политические стихи получили свое название оттого, что они сделались в Византии гражданскими – общедоступными и общеупотребительными в противоположность классической поэзии, которая и у греков впоследствии стала доступною лишь немногим. Этого рода стихи, употреблявшиеся в греческой литературе в произведениях, разсчитанных на общенародное употребление, до настоящего времени во всех греческих странах являются почти единственным стихотворным размером народных песен. Преп.Симеон писал свои гимны, за исключением немногих, именно такими, политическими стихами, которые в его время вошли уже во всеобщее употребление. Из 60-ти данных в настоящем переводе гимнов Симеона огромное большинство написано типичным 15-слоговым политическим стихом, значительное меньшинство – 12-слоговым стихом (всего 14 гимнов) и лишь 8 гимнов написаны восьмистопным ямбом.

Если гимны Симеона написаны в поэтической, стихотворной форме, то в них нельзя искать ни догматической точности в изложении истин веры, ни вообще строго относиться к отдельным словам и выражениям автора. Гимны преп.Симеона это – лирические излияния его глубокорелигиозных чувств, а не сухое и спокойное изложение христианского вероучения и нравоучения. В гимнах преп.Симеон выражается свободно, непринужденно, как лирик-поэт, а не как догматист, преследуя не только ясность и точность мысли, но и красоту формы. Так как Симеону нужно было придать своим мыслям стихотворную форму и постоянно приходилось высчитывать число слогов в стихе и наблюдать известный ритм в ударениях, то поэтому в гимнах мы не везде встречаем полное, ясное и отчетливое изложение мыслей. В словах или беседах Симеон выражается обычно более просто, более ясно и определенно, поэтому гимны преп.Симеона и следует сличать с его словами.

В каталогах и описаниях различных библиотек гимны преп.Симеона Нового Богослова встречаются в довольно древних рукописях, начиная с XII века и позднее; такие рукописи имеются в Парижской национальной библиотеке, Венецианской, Патмосской, Баварской и других. Для нас доступны были рукописи Афонских монастырей, наиболее ценные из которых, мы здесь и укажем. Не говоря о рукописях, содержащих в себе отрывки из гимнов Симеона, каковые греческие рукописи имеются и в нашей Синодальной библиотеке, назовем те Афонские рукописи, в которых имеются собрания гимнов преп.Симеона. Такова Дионисиатская рукопись №220 (в каталоге Ламброса том I,№3754), заключающая в себе вместе с житием и словами преп.Симеона и 12 гимнов его, преимущественно нравственно-аскетического и назидательного содержания, и несколько отрывков из других гимнов, но рукопись эта не древняя – XVII века, и помещенные в ней гимны все имеются в печатном греческом издании. Подобное же собрание гимнов числом 11 мы нашли в двух рукописях Афонского Пантелеимонова монастыря №157а и 158 (каталог Ламброса том II, №5664 и №5665), которые еще менее ценны, как принадлежащие XVIII веку. Весьма ценною оказалась для нас рукопись того же монастыря №670 (в каталоге Ламброса т.II,№6177), не сама по себе, так как она совсем позднейшего времени – XIX века, а как копия Патмосского кодекса XIV века №427, содержащего в себе почти исключительно одни творения Симеона Нового Богослова. Эта Патмосская рукопись и названная копия ее содержат в большей части гимны преп.Симеона, которым предпослано предисловие к гимнам ученика Симеонова Никиты Стифата и полное оглавление гимнов числом 58. Указанное число гимнов, надо полагать, является наиболее полным собранием их, так как в тех описаниях рукописей, где показано число гимнов преп.Симеона, оно является значительно меньшим, и так как Алляций, ознакомившийся с гимнами Симеона по западным рукописям, указывает их не более, не менее, как тоже 58, и в том же порядке, что и в Патмосской рукописи. Вот этою-то копиею Патмосского кодекса мы и воспользовались для своего перевода, которую постоянно и цитируем в примечаниях к гимнам (для краткости называя ее просто Патмосскою рукописью). К сожалению, в ней, как и в самом Патмосском кодексе, уцелели не все гимны, а лишь первых 35 или даже 34, прочие же не сохранились за утратою конца кодекса. Однако эта утрата не столь существенна и важна, в виду того, что все утраченные гимны Патмосской рукописи, начиная с 35-го и до конца, в подлинном тексте имеются в греческом издании творений Симеона, за исключением лишь одного 53-го гимна, который, к сожалению, так и остался для нас неизвестным. Однако следует заметить, что и Патмосская рукопись даже в целом ее виде не дает нам еще полного числа всех написанных преп.Симеоном гимнов: один из панегиристов Симеона говорит о нем, что он составил стихов числом 10752, между тем как общая сумма стихов, заключающихся в 60 переведенных нами гимнах равняется, по нашему подсчету, приблизительно десяти тысячам, значит, свыше семисот или около восьмисот стихов Симеона остаются для нас неизвестными.

Переводить гимны преп.Симеона на русский язык нам пришлось первоначально с латинского их перевода по Патрологии Миня, перевода, сделанного Понтаном и содержащего в себе 40 глав или гимнов. Печатное греческое издание творений Симеона Нового Богослова, заключающее в себе во 2-й части подлинный текст 55 гимнов, мы впервые могли увидеть и приобрести лишь на Афоне. Сличив свой перевод с подлинным текстом гимнов и исправив его, мы оставили почти все имеющиеся в латинском переводе гимны в той же внешней форме, в какой перевели их с латинского, то есть в прозаической (так как по-латински они переведены прозою). Те же гимны, которые пришлось переводить прямо с подлинника, мы сочли более удобным перевести постишно, отсюда у нас вполне естественно получилось неоднообразие внешней формы перевода, какового впрочем и нельзя было избежать, так как из латинского перевода приходилось делать вставки и добавления к подлинному тексту. Эти вставки и добавления в нашем переводе взяты обычно в скобах и отмечены в примечаниях под строкою, равно как и то, чего нет в латинском переводе по сравнению с нашим греческим текстом, мы также старались отмечать под строкою. Круглыми скобами () отмечены в настоящем переводе не только заимствования из латинского перевода, но и те слова и выражения, которых хотя и нет в греческом тексте, но которые непосредственно в нем подразумеваются или скрыты в значении греческих слов; в прямых же скобах [] мы ставили слова, внесенные по необходимости для ясности и смысла речи и которые, отсутствуя в подлиннике, могут быть подразумеваемы только с наибольшею вероятностию.

В основу настоящего русского перевода гимнов положен подлинный греческий текст их имеющийся в греческом издании творений Симеона Нового Богослова. Но так как это издание является весьма несовершенным по множеству опечаток и другим упущениям, то при переводе нам немало помог латинский текст гимнов, но несравненно большую услугу оказала нам копия Патмосской рукописи: сличая имеющийся в ней текст гимнов с печатным греческим текстом, мы, во-первых, исправляли по ней его корректурные ошибки, нередко делая при этом предпочтение ее тексту пред печатным, а во-вторых, заимствовали из нее отсутствующие в греческом издании стихи, а иногда, и целые большие вставки, что все также отмечено при переводе в подстрочных примечаниях. Кроме того, из Патмосской рукописи нами переведено предисловие к гимнам преп.Симеона, написанное учеником его Никитою Стифатом, которое в греческом издании творений Симеона напечатано не в подлиннике, а на новогреческом диалекте, и еще три гимна: 57,58 и 59, два из которых имеются в латинском переводе, а один – последний нигде не напечатан. Подлинный текст предисловия Никиты Стифата, трех указанных гимнов и еще одного маленького – самого последнего 60-го гимна, взятого из Афонской Ксенофской рукописи XIV в. №36 (см. каталог Ламброса т.I,№738), напечатан при настоящем переводе в приложении I (которое, равно как и приложение II имеются не при всех экземплярах настоящего издания). Таким образом то, что переведено здесь на русский язык, но доселе не было издано в печати, все это и дано в подлинном тексте, как первое приложение к настоящему изданию.

Четыре последние в нашем переводе гимна: 57-60 не вошли в греческое издание творений Симеона по весьма понятным причинам: 57 гимн – частного характера и, несомненно, написан преп.Симеоном по поводу смерти одного из близких к нему лиц; в 58 гимне высказываются, и при том весьма откровенно, очень смелые мысли о всецелом обожении человека, которые однако тесно связаны со всею богословскою системою преп.Симеона и находят для себя параллели и в других местах его творений; 59 гимн есть не что иное, как пространное послание, только написанное стихами по одному частному случаю в жизни преп.Симеона, и скорее походит на богословский трактат, чем на гимн; 60 же гимн есть собственно небольшая эпиграмма к одному из слов преп.Симеона. Хотя все эти гимны и не вошли, говорим, в греческое издание творений Симеона Нового Богослова, однако в подлинности их не может быть никаких сомнений. Гимны 57 и 58 имеются не только в Патмосской рукописи, но указаны и Алляцием в полном оглавлении гимнов Симеона и существуют, кроме того, и в латинском переводе среди других гимнов Симеона. Что 59 гимн написан именно преп.Симеоном – об этом со всею очевидностию говорит житие его, в некоторых списках которого он целиком даже и помещается. Наконец 60 гимн с именем Симеона Нового Богослова имеется во многих рукописях, в которых он помещен обычно при известном слове Симеона "о трех образах внимания и молитвы". Кроме того, нужно сказать, что во всех этих гимнах развиваются излюбленные идеи Симеона Нового Богослова.

Скорее, думается, можно сомневаться в подлинности 54 гимна, представляющего собою молитву ко Святой Троице. Эта молитва в славянском переводе имеется в некоторых старых рукописных и в старопечатных следованных псалтирях, но не с именем Симеона Нового Богослова, а – Симеона Метафраста. Вот одно основание. Другим основанием к тому, чтобы сомневаться в принадлежности этой молитвы Симеону Новому Богослову, может служить то, что она хотя и написана политическими стихами (в 12 слогов), но имеет довольно своеобразную, не встречающуюся в других гимнах Симеона форму, состоящую в неоднократном повторении одного и того же стиха в начале молитвы и в постоянном параллелизме весьма многих выражений и слов во всем почти дальнейшем тексте молитвы. Однако ни то, ни другое основание не являются достаточными для отрицания подлинности этого Симеонова гимна или молитвы. Каким образом эта молитва могла быть ошибочно надписана именем Симеона Метафраста, об этом сказано нами в примечании к ней (на стр.245). В данном же месте в пользу принадлежности указанной молитвы Симеону Новому Богослову присоединим еще следующее: точный анализ содержания данной молитвы показывает, что она от начала и до конца состоит не только из мыслей, но и выражений, особенно характерных именно для Симеона Нового Богослова, и не содержит в себе почти ничего нового по сравнению с тем, что сказано в прочих гимнах Симеона.

В качестве второго приложения к настоящему переводу гимнов Симеона предлагается (имеющийся не при всех экземплярах) предметный указатель, но не к одним гимнам, а вместе и к словам преп.Симеона, которые переведены на русский язык еп.Феофаном и изданы в двух выпусках, так как при этих последних никакого указателя не имеется. Предлагаем читателям предварительно просмотреть помещенные в конце книги поправки, касающиеся главным образом перевода, и сделать соответствующия исправления в тексте книги.


Иеромонах Пантелеимон

Главная страница сайта Печать страницы Ответ на вопрос Пожертвования YouTube канал отца Олега Вниз страницы Вверх страницы К предыдущей странице   К вышестоящей странице   К следующей странице Перевод
Код баннера
Сайт отца Олега (Моленко)

 
© 2000-2024 Церковь Иоанна Богослова